Олег Мороз - Как Зюганов не стал президентом Страница 49

Что еще будут делать коммунисты, обосновавшись во власти? Все то, что записано в их программе, отвечает Чубайс на соответствующий вопрос корреспондента. Примут решение о замораживании цен. Прежде всего, как они говорят, на продовольствие. На первый взгляд, вроде бы очень хорошо — цены перестанут расти. А что в реальной жизни? А в реальной жизни будет то, что мы все уже проходили, все уже хорошо знаем. Как только вводятся государственные цены на продукты, — они тут же исчезают из продажи. И вместо того чтобы просто пойти и купить их в магазине, вы будете покупать их с заднего хода, переплачивая в несколько раз. Потом будете вспоминать, кто из ваших родственников или знакомых работает на базе или в магазине, через кого можно что-то добыть. Далее возникают еще более тяжелые проблемы, которые, может быть, не очень видны простому покупателю, но видны экономисту. Если вы вводите фиксированную цену на продовольствие, скоро оказывается, что тот, кто его производит, не покрывает свои затраты. Их не в состоянии возмещать весь АПК страны. В результате в эту отрасль, чтобы она могла существовать, придется бросать десятки триллионов рублей дополнительных дотаций. Само собой разумеется, иностранные государства прекращают все кредитование российской экономики, останавливает кредиты МВФ. Лондонский клуб, с которым российское правительство при Чубайсе договорилось на крайне выгодных для России условиях о 25-летней отсрочке выплаты долга, и Парижский клуб, с которым уже практически договорилось о том же, естественно, отказываются от этих договоренностей. Дальше начинается признание России страной-должником, после чего следует арест российской собственности — судов, недвижимости и т. д., — находящейся за рубежом. В общем, стремительно приближается коллапс, на грани которого мы стояли в конце 1991 года и от которого с громадным трудом и с большими потерями, в результате осуществления правительством Гайдара базовых рыночных реформ сумели уйти. Сегодня вся программа коммунистов, говорит Чубайс, ведет к повторению этой ситуации, причем в еще более тяжелом варианте.

Могут ли коммунисты всего этого избежать? Могут, но только при одном непременном условии — что они полностью откажутся от всей своей программы, от всех своих обещаний, полностью забудут о них и вместо этого начнут проводить прямо противоположную политику. Можно ли на это рассчитывать? Вряд ли.

В обоих интервью Чубайса собеседники коснулись и вопроса о кадрах: какие кадры сегодня требуются экономике и на какие могут рассчитывать коммунисты в случае прихода к власти? Анатолий Борисович сослался на собственный опыт работы в правительстве. Чтобы принимать сложнейшие профессиональные решения, сказал он, мне абсолютно необходимо было иметь минимум 20–25 ключевых специалистов высшей квалификации. Эти люди работали в основных министерствах и ведомствах на уровне заместителей начальников подразделений, главков. Без них невозможно было выбрать правильный сценарий поведения в финансово-экономической политике. Так вот, ни один из этих людей не будет работать с коммунистами, это невозможно. А у самих коммунистов просто нет людей подобной квалификации. И не может быть, потому что для них макроэкономика — это ругательное слово, это «чикагский монетаризм», который составляет «основу антинародной политики правительства Ельцина — Черномырдина». При таком подходе у них в принципе не может быть людей, которые во всем этом профессионально разбираются. И наоборот, у них много людей с опытом работы в советской экономике. Например, главный их экономист товарищ Маслюков — бывший председатель советского Госплана. Но сегодня у нас совершенно другая страна, которая требует совершенно других знаний.

В общем, признался Чубайс, как я ни старался, не смог представить себе сценарий, при котором Зюганов как президент не разрушил бы до основания экономику России. Такого сценария просто не существует…

Зюганов — это российский Квасьневский?

Один из козырей, к которым часто прибегали тогда Зюганов и K°, — вот ведь в ряде стран Восточной Европы к власти сейчас пришли левые, и ничего ужасного не произошло… По этому поводу Чубайс в своих интервью заметил, что для него позиция тех левых «находится в пределах здравого смысла». Те левые способны отвечать за решения, которые принимают. Эти люди не называют себя коммунистами, они называют себя социалистами, социал-демократами, Партией труда и т. д. Уже одним этим российская ситуация принципиально отличается, например, от ситуации в Польше. Когда говорят, что Зюганов — это российский Квасьневский, сказал Чубайс, мне становится смешно. Если уж подбирать какие-то аналогии, российский Квасьневский — это Черномырдин, хотя все это весьма условно. Квасьневский — социал-демократ, он никогда не провозглашал лозунгов конфискации частной собственности. У него мощная команда высокообразованных экономистов-профессионалов, макроэкономистов, прекрасно знающих и теорию, и практику, и монетаризм, и альтернативную концепцию, умеющих воплощать все это в жизнь. Ничего подобного нет и не может быть у Зюганова. В России всегда все происходит несколько иначе, чем даже в Восточной Европе. При всем драматизме тех же самых польских выборов там никогда не возникал вопрос: пойдет ли страна вперед или она будет возвращаться назад? Там решался другой вопрос — будет ли существующий курс изменен серьезно или только слегка откорректирован. И экономисты из команды Квасьневского разговаривали на одном языке с экономистами команды Леха Валенсы. Это люди одного образования, одной культуры, одного уровня профессионализма. Просто у них несколько различные взгляды. У нас же ситуация, как всегда, черно-белая — все решается по принципу «вперед или назад?».

Можно ли было все сделать по-другому?

Интервьюер «Труда» вновь задал Чубайсу вопрос, который много раз задавался российским реформаторам: насколько неизбежны были невзгоды, под прессом которым оказались при проведении реформ самые слабые, самые незащищенные люди, нельзя ли было как-то их скорректировать, чтобы уменьшить эту тяжесть?

Анатолий Борисович признал, что да, цена тех реформ, которые произошли в России, наверное, могла быть меньше, плата за них могла бы быть распределена не так несправедливо, как это произошло на деле; действительно больше всего страдают самые слабые — пожилые или больные — люди: реформы идут уже несколько лет, а социальная защита до сих пор не сформирована. Причем в глазах многих, как всегда, во всем «виноват Чубайс», он олицетворяет собой вселенское зло.

— И все же, — сказал Чубайс, — для меня очень важно, за что заплачена столь высокая цена, что в результате получено. Если бы в итоге реформ мы вновь оказались в той точке, где находились в конце 1991 года, — валютные резервы разорены, капиталы отсутствуют, разрушительно, катастрофически нарастает инфляция, — тогда действительно можно было бы ставить на себе и на всем, что я сделал, жирный крест. Однако, к счастью, это совсем не так. Ситуация сейчас несопоставима с той. И, повторяю, я убежден, что мы стоим на пороге экономического роста.

Несколько позже Чубайс написал более четко и определенно, действительно ли реформы и реформаторы были истинными виновниками народных бед и действительно ли нельзя все было сделать как-то по-другому.

Впрочем, поскольку в начале 1990-х Анатолий Борисович отвечал главным образом за приватизацию, речь в том тексте, который я собираюсь процитировать, идет прежде всего о ней. Этот текст — из знаменитой книги «Приватизация по-российски», вызвавшей в свое время известный «писательский скандал». Читаем в ней:

«Приватизация состоялась. Мы ее сделали/

Теперь нам часто говорят: «Плохо сделали. Не то. И не так». К нам и к нашей приватизации предъявляют длинный список претензий. И самая болезненная для нас: приватизация привела к жесточайшему расслоению, к обнищанию большей части населения; приватизация оказалась несправедливой.

Это очень неоднозначная, зыбкая тема: «справедливость — несправедливость», «расслоение — равенство». Не будем утверждать, что по итогам приватизации собственность досталась всем поровну. Не будем говорить также о том, что стартовые шансы были у всех равны. Конечно, заранее было понятно, что возможность получить хороший кусок собственности у работников промышленных предприятий была больше, чем у учителей и врачей, а у директоров — больше, чем у рабочих.

Но такая несправедливость была обусловлена (и мы уже не раз говорили об этом в книге) объективным раскладом сил накануне приватизации: слабое государство — сильные группы влияния. В той ситуации мы делали все от нас зависящее, чтобы максимально возможно выровнять стартовые шансы. Жесткие правила игры, конкурсное начало, контроль, контроль и еще раз контроль — эти позиции мы отстаивали вопреки многочисленным желающим закрепить за собой иные приоритеты.