Алексей Щербаков - Русская политическая эмиграция. От Курбского до Березовского Страница 5

Интересно тут «идеологическое обоснование» позиции обеих полемистов. Оба пространно цитируют Священное писание и другие христианские тексты. Но таков был стиль тогдашней полемики. Современному человеку, даже верующему, гораздо понятнее рациональные аргументы. Но – люди XVI века мыслили не так. Для них важнее то, что они действуют в соответствии с христианскими заповедями. Знаете, на что это похоже? На… материалы партийных дискуссий двадцатых годов ХХ века. Тогда главным оружием в яростной полемике были не рациональные аргументы, а цитаты из Маркса и Ленина.

Что же касается мотиваций Ивана Грозного, подвигнувших его на написание ответа, то тут можно обратить внимание на такой пассаж. (Выделено мной. – А. Щ.).

«…Ты требуешь от человека больше, чем позволяет человеческая природа… но более всего этими оскорблениями и укорами, которые вы как начали в прошлом, так и до сих пор продолжаете, ярясь как дикие звери, вы измену свою творите – в этом ли состоит ваша усердная и верная служба, чтобы оскорблять и укорять?.. осуждаете меня, как собаки… так же как эти святые страдали от бесов, так и я от вас пострадал!»

Кто эти «вы», к которым царь причисляет и Курбского? Отнюдь не спутники князя, с которыми он ушел в бега. Это были люди незначительные, на таких тогда просто не принято было обращать внимание. Скорее всего, Иван Грозный имеет в виду своих сподвижников, которые, так сказать, не оправдали царского доверия. В первую очередь это члены так называемой «избранной рады»[8] – неформального центра власти – протопоп Сильвестр и А. Ф. Адашев. Но, возможно, имеются в виду вообще представители российской элиты, которым царь верил чем дальше, тем меньше.

Между прочим, многочисленные защитники Курбского нередко утверждают, что князь сдернул за бугор, потому как предчувствовал опричнину. Может так оно и есть. Но возможно, дело обстояло наоборот. В том, что опричнина разразилась, виноват, в том числе, и Курбский! Ведь какое было идеологическое обоснование репрессивной политики царя? В том, что вокруг измена! Тот же самый

А. Ф. Адашев вел переговоры с ливонцами так, как эту ему хотелось, наплевав с высокой колокольни на «генеральную линию». Сильвестр тоже слишком много стал брать на себя… А тут ещё появляется князь Курбский, который мало того, что перебежал к врагам, сволочь такая. Так он ещё и права качает!

Я, разумеется, не собираюсь всё валить на Курбского. Но, очевидно, что поведение князя сильно задело царя. Вполне возможно, эта измена во многом способствовала тому, что Иван Васильевич стал действовать так, как он стал… В самом деле – а сколько таких потенциальных предателей среди бояр? И не лучше ли провести зачистку заранее? И ведь, как показали события Смутного времени, когда бояре наперебой бросились служить обоим самозванцам (за которыми стояли те же самые поляки), главной ошибкой Ивана Грозного было то, что он не довел дело до конца…

Однако переписка перепиской, но одновременно, удалившись от воинских дел, Курбский стал обустраиваться в своих новых владениях. Это очень интересно не только потому, что сразу становится понятен моральный облик «борца с деспотией». Но самое главное, становится понятным и то, что ему было нужно от жизни.

Напомню, что земли в Речи Посполитой были пожалованы Курбскому всего лишь в пользование. Однако князь старался этого не замечать.

«Курбскому, получившему в Великом княжестве Литовском земельные пожалования от своего сюзерена, было необычайно важно воссоздать, хотя бы в своих собственных глазах, высокий статус владетельного князя, во второй половине XVI века уже во многом подзабытый в Московской Руси. Отсюда и его вызывающее поведение, кичливость, нежелание исполнять не только распоряжения волынских властей, но и королевские указы. Даже в отношении именных приказов и Сигизмунда, и Стефана Батория Курбский всегда уступал только „у последней черты“, когда монарший гнев грозил вылиться в реальные жесткие санкции.

Документы повествуют о красочных эпизодах, когда князь клялся оборонять свои земли от посягательств на них любой ценой и даже приказывал ловить слуг своих соседей и пытать их, не лазутчики ли они и не собираются ли их хозяева напасть на имения „москаля“ – прямо князь-суверен в кольце враждебных держав!»

Иногда это списывают на привезенные из России привычки. Дескать, что поделать, человек прибыл из варварской страны и не совсем смог вписаться в «цивилизованное общество». Но на самом-то деле всё обстояло совершенно иначе.

В России того времени кое-какой порядок уже существовал. Так, к примеру, силовые захваты землевладельцами соседских земель, скота и прочего имущества отошли в область преданий. Уже начиная с Ивана III подобный беспредел пресекался очень жестко. А вот в Речи Посполитой все было не так. Магнаты делали, что хотели. И если кому-то приходила в голову мысль, что деревенька во владениях соседа пригодится в хозяйстве, он посылал своих гайдуков – и те без долгих разговоров её захватывали. Причем это не считалось беспределом, а было в порядке вещей. Именно такое положение дел польские дворяне считали «свободой».

На жалобы пострадавших местные власти реагировали своеобразно – они заносили претензии в специальные книги. И… И всё! Конечно, можно было судиться, суды в Речи Посполитой существовали. Можно было даже выиграть судебный процесс. Но только толку-то? Дело в том, что в данном государстве не существовало никаких структур, которые могли бы заставить ответчика выполнить судебное решение. И на судебные решения магнаты откровенно плевали. Так что выход у потерпевшей стороны был один – собрать своих гайдуков и отправиться разбираться. Нам это знакомо по «лихим девяностым». Никакого различия между разборками бандитов и конфликтами между польско-литовскими магнатами XVI века не имеется. Так современные авторы, пишущие о том, что князь «выбрал свободу», защищают откровенный бандитизм.

Вот в такой обстановке очутился князь Курбский. И эта обстановка ему понравилась! В конце-то концов, земель он имел немало, то есть было откуда привлекать бойцов. С последними, понятно, проблем не было. В любом обществе хватает людей, которым интереснее заниматься разными веселыми делами, нежели работать. Тем более что жили гайдуки всяко получше, чем крестьяне.

Но самое главное – князь имел довольно серьезный опыт боевых действий. Замечу, кстати, что в те времена в профессиональные навыки военного входило и искусство грабежа. В XVI веке не очень представляли, как организовывать снабжение армии. Так что командирам приходилось разбираться собственными силами, добывая продовольствие и фураж у местного населения. Разумеется, платить считали излишним[9].

В общем, Курбский показал провинциальным салагам класс. Благо, тут не было нужды оглядываться на центральную власть. Кто сильнее – тот и прав. Попытки «наездов» на свою территорию князь решительно пресек и даже не очень заметил. И перешел в наступление. А силы у него были немалые. В самом пиковом случае Курбский мог выставить четыре тысячи человек плюс артиллерию. Не каждое тогдашнее государство могло выставить подобную армию.

В общем, Курбский стал изрядно пощипывать соседей. Разумеется, эти разборки не являлись полноценными боевыми действиями. Слабейшая сторона обычно отступала после первых выстрелов, если видела преимущество противника. Но, тем не менее, веселье было изрядное. Итак, князь дорвался до того образа жизни, который он, видимо, и считал нормальным для знатного человека. Я делаю, что хочу, а кому не нравится – его проблемы.

Разумеется, такой веселый сосед многим не нравился. Местные суды были засыпаны жалобами. Но… Курбский был нужен. 26 января 1567 года король Сигизмунд издал указ о том, что местным властям князь был неподсуден. Хотите жаловаться – обращайтесь непосредственно к королю. Впрочем, и тогда результат был тот же – то есть нулевой.

Внутри своих поместий князь и его люди также делали что хотели. Вот один, пожалуй, самый громкий эпизод.

«9 июля 1569 года, в субботу, когда у евреев был шаббат (что было потом особо подчеркнуто в жалобе ковельских горожан), урядник Курбского Келемет ворвался с вооруженным отрядом в еврейское местечко и устроил погром. Были схвачены Юска Шмойлович, Авраам Яковлевич и некая женщина по имени Агронова Богдана. Принадлежащие им лавки и дома были запечатаны. Несчастных арестантов отвели во двор к Курбскому и посадили в яму с водой, где в изобилии водились пиявки. Вопли жертв были слышны далеко за стенами замка».

Суть этого действия – простое выбивание долгов. Причем должник-то успел удрать, но кое-кто из схваченных имел несчастье быть его поручителем.