Джон Норвич - Нормандцы в Сицилии. Второе нормандское завоевание. 1016-1130 Страница 5

В 1016 г., когда Мелус побывал на горе Сан-Анджело, сарацины нападали на Салерно, но нигде не упоминается о сарацинском набеге в 999 г., которым Аматус датирует свой рассказ. Может быть, даже если история в целом правдива, автор допустил здесь одну из своих редких хронологических ошибок и два визита паломников датируются примерно одним временем. Если это так, то не может ли быть, что речь идет не о двух группах паломников, а об одной и той же? Не могла ли встреча с Мелусом в храме, якобы случайная, быть умышленно подстроена им самим и Гвемаром, который незадолго до того предоставлял ему убежище и являлся одним из главных тайных покровителей лангобардских сепаратистов? Не исключено. Однако, как утверждает Э. Иорансон в своей книге «Начало нормандского владычества в Италии», оба рассказа легендарны и вполне вероятно, что первые нормандцы были в Италии просто изгнанниками, которых подговорил вмешаться в лангобардские дела папа Бенедикт VIII в качестве части своей антивизантийской политики. Мы этого никогда не узнаем. Но исходила ли инициатива от князя, патриота или папы и были ли те, к кому он обращался, беглецами или паломниками, в одном сомневаться не приходится: он достиг цели. Весной 1017 г. первые молодые нормандцы были уже в пути.

Глава 2

Прибытие

И их народ чрезвычайно умножился, так что поля и леса не могли более давать им все необходимое… и тогда эти люди ушли, покинули то, что было скудным, в поисках изобилия. Но они не хотели, как многие, кто пускался по свету, служить другим; но, как древние рыцари порешили, что все будут им подчиняться, признавая их верховными правителями. И так они подняли оружие, оставили мирную жизнь и совершили великие деяния и рыцарские подвиги.

Возможно, лангобардские предводители не наводили никаких справок о воинах, чьей помощи они добивались, и единственным критерием отбора являлась мощная доблесть. Весть об этом приглашении быстро распространилась по городам и манорам Нормандии, и истории о южных прелестях, бессилии местных жителей и богатом вознаграждении, которое ожидает любого нормандца, готового совершить путешествие, без сомнения, не теряли ничего в пересказе. Эти истории придумывались в расчете на самую подвижную группу нормандского населения, поэтому первый отряд нормандских воинов в Италии если и походил внешне на «древних рыцарей» Аматуса, по сути имел мало общего с рыцарями каролингских легенд, чьи подвиги они хрипло воспевали. Основную массу составляли младшие сыновья рыцарей и землевладельцев, которые, не имея собственных наследственных земель, мало были привязаны к своему дому; к ним присоединилась значительно менее уважаемая группа профессиональных наемников, игроков и авантюристов, привлеченных легкими деньгами. По дороге, особенно в Бургундии и Провансе, к ним присоединился обычный сброд – беглые преступники, разбойники и прочие. Летом 1017 г. армия пересекла реку Гарильано, по которой проходила южная граница Папской области, и направилась в Капую. Там, возможно по предварительной договоренности, их с нетерпением поджидал Мелус с собственным войском в полной готовности и горевший желанием драться.

Для лангобардов единственный шанс на успех состоял в том, чтобы атаковать византийцев до того, как они успеют оценить возникшую ситуацию и вызовут подкрепление, поэтому Мелус был прав, внушая своим новым союзникам, что они не должны терять время. Он повел их через границу в Апулию, и они застали врага врасплох. С приходом зимы, когда военные кампании первого года завершились, бунтовщики могли похвастаться несколькими крупными победами и с полным правом отпускали шутки по поводу женоподобия греков; к сентябрю 1018 г. они изгнали византийцев из всех земель от Форторе на севере до Трани на юге. В октябре, однако, в войне наступил перелом.

На правом берегу реки Офанто, примерно в четырех милях от Адриатического моря, большая скала по-прежнему вздымается над равниной, где в 216 г. до н. э. карфагенская армия под командованием Ганнибала нанесла римлянам одно из самых кровавых и сокрушительных поражений за всю их историю. Здесь же, двенадцать веков и тридцать четыре года спустя, лангобардские и нормандские объединенные силы под командованием Мелуса потерпели еще большую катастрофическую неудачу в сражении с византийской имперской армией, ведомой величайшим из катапанов Василием Боиоаннесом. По настоянию Боиоаннеса император Василий II прислал из Константинополя большое подкрепление: Аматус пишет, что греки роились на поле, как пчелы, вылетавшие из улья, а их копья напоминали заросли тростника. Но здесь сыграло роль и другое немаловажное (если не главное) обстоятельство: Василий укрепил армии своими собственными северными воинами – отрядом варяжской гвардии, большим войском викингов, присланным ему тридцать лет назад от князя Владимира из Киева как выкуп за сестру. Лангобарды сражались храбро, но напрасно; почти все были перебиты, и с ними погибла последняя надежда Мелуса на независимость лангобардов в Апулии. Сам он сумел спастись и после месяцев бесцельных скитаний по герцогствам и папским владениям нашел приют при дворе императора Западной империи Генриха II в Бамберге. Там он умер двумя годами позже, сломленный и разочарованный. Генрих, как главный соперник Византии в борьбе за главенство в южной Италии, поддерживавший Мелуса в прошлом, почтил его пышными похоронами и великолепным надгробием в новом соборе; но ни искусство создателей памятника, ни пустой титул герцога Апулийского, дарованный ему Генрихом незадолго до смерти, не могли скрыть того факта, что Мелус проиграл и, что еще хуже, в своем стремлении принести свободу собственному народу он совершил нечто, сделавшее эту свободу вовсе недостижимой. Он привел в страну нормандцев.

Они тоже сражались храбро и понесли большие потери при Каннах. Их вождь, некий Жильбер, пал на поле битвы, и ряды войска сильно поредели. Но нормандцы перегруппировались после сражения и выбрали предводителем брата Жильбера – Райнульфа. Теперь, когда Мелус бежал, они должны были полагаться на самих себя, по крайней мере до тех пор, пока не найдут нового человека, который будет им платить. Обескураженные, они удалились в горы, чтобы найти какое-нибудь убежище, которое стало бы их постоянной штаб-квартирой и сборным пунктом для вновь прибывших воинов, которые все еще приезжали с севера. Первый выбор оказался неудачным; при строительстве крепости нормандцы потерпели поражение еще более плачевное, чем при Каннах. Вильгельм Апулийский рассказывает, что их постигло нашествие лягушек, которые появились в таком количестве, что невозможно было продолжать работу. После постыдного отступления перед квакающим хором воины нашли другое место, которое оказалось более подходящим. Благодаря постоянному притоку новых сторонников численность войска вскоре восстановилась и даже увеличилась. Кроме того, несмотря на первое жестокое поражение, их репутация как воинов не имела себе равных; и их услуги пользовались спросом.

Большой котел южной Италии никогда не переставал кипеть. В стране, у границ и в пределах которой постоянно сталкивались интересы четырех величайших держав того времени, раздираемой на части воинственными притязаниями четырех рас, трех религий и множества независимых, полунезависимых и мятежных государств и городов, сильная рука и острый меч никогда не оставались без применения. Многие молодые нормандцы примкнули к Гвемару из Салерно; другие обратились к его шурину и сопернику Пандульфу из Капуи – Волку из Абруццо, чья энергия и честолюбие доставляли много хлопот соседям. Некоторые предпочли Неаполь, Амальфи или Гаэту. Тем временем катапан Боиоаннес закрепил свою победу, построив новую крепость для защиты своей апулийской границы – укрепленный город Трою у входа в ущелье, ведущее через Апеннины на равнину. Ему, однако, требовались воины для укомплектования постоянного гарнизона – а поскольку варяги к тому времени с триумфом вернулись в Константинополь, приходилось искать где-то еще. Поскольку нормандцы были просто наемниками, а катапан узнавал хорошего воина с одного взгляда, нет ничего удивительного в том, что год спустя после Канн хорошо вооруженная армия нормандцев отправилась в Апулию защищать законные владения Византии от продолжающихся подлых атак лангобардских бунтовщиков.

Такая постоянная смена «хозяев» и союзников, казалось, вредила нормандским интересам. Безусловно, если они хотели увеличить свою мощь до такой степени, чтобы установить свое главенство на полуострове, им следовало выступать единым фронтом, а не рассредоточиваться бесцельно между бесчисленными группировками, которые искали их помощи. Но на этой стадии мысль о главенстве еще не сложилась и никакого единства, которое следовало беречь, просто не было. Каждый поступал исходя из собственных интересов; национальные чаяния были на втором плане, если вообще принимались в расчет. К счастью для нормандцев, личные и национальные интересы часто совпадали; и парадоксальным образом именно разъединенность подготовила завоевание. Если бы они действовали заодно, они непременно нарушили бы баланс сил в южной Италии, поскольку их было слишком мало, чтобы властвовать самим, и слишком много, чтобы не укрепить опасным образом любую группировку, к которой они примкнули бы. Но, разделяясь, меняя союзников и противников во всех мелких стычках, в которые они оказывались втянуты, и принимая почти неизменно сторону победителей, они не давали никому из соперников слишком усилиться; поддерживая всех, они добились того, что не поддерживали никого; продавая свой меч не тому, кто предлагал наивысшую цену, но любому покупателю, они сохраняли для себя свободу действий.