Владимир Разуваев - Загадки Макиавелли. «Государь» в XVI веке Страница 5

Шестое. Адресованные Веттори письма с просьбой рекомендовать его Медичи были встречены осторожно, без всяких обнадеживающих обещаний. Посла можно было понять: он не имел в Риме сколько-нибудь серьезного влияния среди Медичи. Эмоционального Макиавелли уклончивые ответы друга не могли не трогать. Отсюда непременное постепенное охлаждение к идее прорваться снова во власть через представление правящему клану своего новаторского труда. На мой взгляд, едва ли можно представить, что в дальнейшем флорентинец бросал все и усаживался за продолжение, углубление и шлифовку своего «Государя». Уже в первой половине 1514 г., если не в его начале, основной стимул к такому поведению понемногу испарился.

Седьмое. Предположение о том, что в указанное время Макиавелли вполне мог остыть к разработке «Государя» не означает, что он совершенно отказался от его совершенствования, пусть и поверхностного. Иными словами, работа вполне могла продолжаться и дальше. Но только время от времени и понемногу.

Восьмое. «Государь» – очень небольшая книга. Можно с почти полной уверенностью утверждать, что основная часть ее была написана в 1513 г. Отсюда естественный вопрос: как много времени требовалось Макиавелли на то, чтобы дописать свой труд либо окончательно, либо почти окончательно. Легкая правка тут во внимание приниматься не должна. Любой человек, который был причастен к подобной работе, в том числе такой, кто писал от руки (а таких сейчас осталось очень мало, чтобы быть арбитром или консультантом), скажет: месяц, максимум два. Да и то при условии, что работа ведется нерегулярно и очень малое количество времени.

Девятое. Можно осторожно согласиться с тем, что XXVI глава «Государя» была написана с определенным временным промежутком по сравнению с предыдущей частью работы. Однако следует признать, что это предположение базируется только на радикальном отличии стиля основной части труда от его окончания. Только на нем. Больше никаких других оснований для такого вывода нет. Отсюда опять же недосказанность, которая свойственна многим загадкам, связанным с творчеством Макиавелли. Единственное, что можно утверждать с определенной долей уверенности, это то, что в момент написания данной главы автор «Государя» все еще надеялся на возможности работы на Медичи.

Десятое. Характерной особенностью попыток решить вопрос о времени завершения работы над «Государем» является упор на возможное датирование последних смысловых привязок текста. В принципе это закономерно и естественно. Другое дело, что отнюдь необязательно, что конкретные вставки и подчистки были сделаны самим автором. Впрочем, даже если принять эту гипотезу, то это отнюдь не влияет на время окончания основного текста труда.

В целом же можно констатировать, что у нас нет никаких оснований считать, будто дата окончания «Государя» была позже начала или максимум середины 1514 г. Скорее всего, речь идет о начале 1514 г. Что касается последних авторских изменений текста, то они были почти наверняка минимальными, если не микроскопическими. Об этом же говорят и подчистки в манускриптах.

Глава 2. Почему Макиавелли написал «Государя»

Современные политики редко перечитывают Макиавелли (если вообще когда-то его читали), однако почти всегда ему следуют, особенно идеям «Государя». Эта книга была написана 500 лет назад, и вот уже несколько столетий не прекращаются споры о том, что, собственно, автор хотел сказать одной из самых известных политологических книг всех времен и народов. Версий несколько. Самая популярная – он писал свой труд для того, чтобы удивить правящий клан Медичи своими взглядами и познаниями и получить работу, которой лишился в результате прошедшего во Флоренции в 1512 г. государственного переворота. Другая версия, напротив, утверждает, что автор вполне сознательно создавал сатиру на тогдашнюю политику. Имеется утверждение, что целью создания работы было нанести политический урон Медичи. Еще одно предположение сводится к тому, что «Государь» – это предупреждение обществу, которое должно быть информировано о том, как правители руководят государством. Все варианты дебатируются в научных кругах до сих пор. Вообще лакуны в «макиавелливедении» очень велики.22

На первый взгляд, все было однозначно. В знаменитом письме к послу Флоренции в Ватикане Франческо Веттори Макиавелли прямо написал, почему он хочет поднести книгу Медичи: «К подношению… меня побуждает жестокая необходимость, ибо я разоряюсь и пройдет совсем немного времени, как я погрязну в жалкой нищете, не говоря о моем желании, чтобы эти синьоры Медичи вспомнили о моем существовании и поручили хоть камень в гору катить, потому что, если они и тут не обратят на меня внимания, мне придется пенять только на себя; а по прочтении той вещи будет видно, что я не проспал и не проиграл в бирюльки те пятнадцать лет, которые были посвящены изучению государственного искусства, и всякий захочет использовать богатый опыт человека, готового им поделиться. Что касается моей верности, в ней не следует сомневаться, потому что, ранее всегда соблюдая верность, я не могу теперь вдруг научиться ее нарушать; и кто был верным и честным, как я, сорок три года, не изменит свою природу за один миг; свидетельство моей верности и честности – моя бедность».23

Кажется, что все ясно: Макиавелли написал книгу для того, чтобы обратить на себя внимание могущественных Медичи, контролировавших тогда папский престол и Флоренцию, а потому имевших возможность взять на службу опытного государственного деятеля.24 Однако у читателей почти с самого начала, а среди специалистов чуть позже равно не прекращается полемика в отношении подлинных целей, которые ставил перед собой автор при написании «Государя».

Одно время была очень популярной версия, согласно которой данное произведение является ничем иным как сатирой на власть имущих. Мысль эта почти сразу получила широкое распространение в европейских протестантских государствах, где «Государь» был знаком в основном в латинском переводе. Суть ее состояла в том, что в книге на самом деле разоблачались тиранические методы управления государством, замаскированные под «советы» правителям. Эта идея держится очень долго. В свое время она была популярной среди энциклопедистов, и ее защищал, в частности, Денни Дидро.

В наше время с наиболее подробным обоснованием того, что при написании «Государя» Макиавелли ориентировался вовсе не на то, чтобы давать советы государям, выступила историк Эрика Беннер. Она, правда, не употребляет термина «сатира» и говорит об «иронии». Замечания ее интересны и заслуживают самого пристального внимания, так что приведем их как можно шире, тем более, что они аккумулируют ряд тезисов других сторонников этого подхода.

Исследователь обращает внимание, что «Государь» резко отличается от всего остального творчества Макиавелли. До и после этого труда флорентинец в своих работах был крайне критичен к методам, которые использовали правители, чтобы прийти к власти и расширить ее за счет других владений. В своих ранних поэмах он описал, как неразборчивые методы и амбиции жадных до власти пап и правителей государств разрушили Италию; позднее в «Рассуждениях» он открыто встанет на сторону республики и предостережет Медичи от попыток ее уничтожить. Беннер пишет, что с трудом можно поверить, будто один и тот же автор так изменил свою позицию только для того, чтобы получить работу у новых властелинов своей страны,25

Часто шокирующее содержание «Государя», указывает исследовательница, ставит вопрос, действительно ли Макиавелли ожидал, что политические и церковные власти его времени будут приветствовать эту маленькую книгу. Как он мог ожидать от Медичи и других духовных «государей», страстно желающих называть себя легитимными защитниками порядка, справедливости и религии, реакции на советы, что им следует убивать своих врагов, нарушать свои обещания, начинать наступательные войны без какой-либо острой необходимости? В литературе уже отмечалось, что выбор Макиавелли исторических примеров в «Государе» был для его эпохи откровенно провокационным и даже интерпретировался как признак иронии. Если намерением автора было польстить новым властям Флоренции и добиться, чтобы они позволили ему вернуться в политику, то избранные для этого средства выглядели очень странно.

Особенности использования примеров из истории Древнего мира, пишет Беннер, усиливают подозрение, что не все так просто, как кажется многим. Любой, кто полюбопытствовал сравнить изложение Макиавелли каких-то моментов с тем, что о них писали Ксенофонт, Саллюстий, Полибий, Ливий и Плутарх, окажется в сложном положении, поскольку эти авторы описывали избранные флорентинцем примеры гораздо более критично, нежели это делал он. В некоторых случаях его изложение отличалось от них столь сильно, что объяснить этот феномен можно только иронией. Например, характеристика Филиппа V Македонского столь же невероятна, как и похвалы в адрес Чезаре Борджиа. Иногда предполагают, что Макиавелли хотел попросту подорвать все суждения древних авторов. Более вероятной целью было обнажить испорченное мышление тогдашних итальянских государей, когда суждения были настолько извращены, что действиям непорядочных и склонных к насилию древних правителей подражали и восхищались.