Коллектив авторов - Екатерина Великая (1780-1790-е гг.) Страница 5

57. Законоположение должно применять к народному умствованию. Мы ничего лучше не делаем, как то, что делаем вольно, непринужденно, и следуя природной нашей склонности.

58. Для введения лучших законов необходимо потребно умы людские к тому приуготовить. Но чтоб сие не служило отговоркою, что нельзя становить и самого полезнейшего дела; ибо если умы к тому еще не приуготовлены, так примите на себя труд приуготовить оные, и тем самым вы уже много сделаете.

59- Законы суть особенные и точные установления законоположника, а нравы и обычаи суть установления всего вообще народа.

60. Итак, когда надобно сделать перемену в народе великую к великому оного добру, надлежит законами то исправлять, что учреждено законами, и то переменять обычаями, что обычаями введено. Весьма худая та политика, которая переделывает то законами, что надлежит переменять обычаями.

63. Словом сказать: всякое наказание, которое не по необходимости налагается, есть тиранское. Закон не происходит единственно от власти; вещи между добрыми и злыми средние, по своему естеству, не подлежат законам.

МЫСЛЬ «НАКАЗА». В таком виде являлась русская действительность пред идеями, возвещенными «Наказом». Как они могли быть проведены в среду, столь мало им сродную? «Наказ» находит некоторое средство и намечает проводника. Во вступлении он ставит общее положение, что законы должны соответствовать естественному положению народа, для которого они составлены.

Из этого тезиса в дальнейших статьях он делает два вывода. Во-первых, Россия по положению своему есть европейская держава. Доказательство этого — реформа Петра I, введя европейские нравы и обычаи в европейском народе, имела тем более успеха, что прежние нравы в России совсем не сходствовали с ее климатом и занесены были к нам от чуждых народов. Положим, все это так, вопреки всякому вероятию. Само собою следует невысказанное заключение, что русские законы должны иметь европейские основы. Эти основы и даны «Наказом» в собранных им выводах европейской политической мысли. Получается нечто похожее на силлогизм с подразумеваемым заключением, которое Екатерина нашла неудобным договаривать.

«Наказ» не вскрывает своих источников. Монтескье, Беккариа и другие западные публицисты, которыми он пользовался, в глазах русских депутатов Комиссии нового Уложения не имели никакого законодательного авторитета: они принимали правила «Наказа» только как выражение мысли и воли русской верховной власти. С таким силлогизмом скорее следовало бы обратиться к западноевропейской образованной публике, которая могла усомниться, достигла ли Россия такой политической зрелости, чтобы столь возвышенные идеи могли быть положены в основу ее кодекса законов.

Другой вывод, извлеченный из естественного положения России, — тот, что она по своему обширному протяжению должна быть управляема самодержавным государем: «Надлежит, чтобы скорость в решении дел, из дальних стран присылаемых, возмещала медленность, отдаленностью мест причиняемую». Если, говоря языком того времени, весь «разум» самодержавия в расстоянии Читы от Петербурга, то на втором выводе также можно построить силлогизм, гораздо более неожиданный.

Книга Монтескье — главный источник «Наказа» — есть идеальное изображение конституционной монархии. Первая посылка силлогизма та же: законы государства должны соответствовать его естественному положению. Вторая посылка: Россия по своему естественному, т. е. географическому, протяжению должна иметь самодержавный образ правления. Заключение: в основу ее законодательства должны лечь принципы конституционной монархии. Силлогизм имеет вид паралогизма, между тем это действительная мысль Екатерины.

Свободная от политических убеждений, она заменяла их тактическими приемами политики. Не выпуская из рук ни одной нити самодержавия, она допускала косвенное и даже прямое участие общества в управлении и теперь призвала к сотрудничеству в составлении нового уложения народное представительство. Самодержавная власть, по ее мысли, получала новый облик, становилась чем-то вроде лично-конституционного абсолютизма. В обществе, утратившем чувство права, и такая случайность, как удачная личность монарха, могла сойти за правовую гарантию. В. К-ский

СУДЬБА «НАКАЗА». Про свой «Наказ» Екатерина после писала, что он ввел единство в правила и в рассуждения не в пример более прежнего и «стали многие о цветах судить по цветам, а не яко слепые о цветах; по крайней мере стали знать волю законодавца и по оной поступать». «Наказ» роздали депутатам, читали в полном собрании и в частных комиссиях в начале каждого месяца; на него ссылались в прениях; генерал-прокурор вместе с маршалом должен был не допускать в постановлениях Комиссии ничего противного разуму «Наказа». Екатерина думала даже установить чтение его в годовщину его обнародования по всем судебным местам империи. Но Сенат, конечно, с ведома императрицы дал ему специальное назначение, разослал его только по высшим центральным учреждениям, отказав в том областным присутственным местам. Да и в центральных учреждениях он был доступен только властным членам; ни рядовым канцеляристам, ни посторонним его не дозволено было не только списывать, но и читать.

«Наказ» всегда покоился на судейском столе, и только по субботам, когда не докладывались текущие дела, эти члены в тесном кругу читали его, как читают в кабинете, запершись, запретную книжку избранным гостям. «Наказ» не предназначался для публики, служил руководством для одних правящих сфер, и только по их манерам и действиям подчиненным и управляемым предоставлялось чувствовать на себе свойство тех аксиом, какие верховная власть нашла нужным преподать для блага своих подданных. «Наказ» должен был озарять сцену и зрительную залу, оставаясь сам незримым светочем.

Сенат придумал такой театральный фокус для предупреждения превратных толков в народе, но самая таинственность «Наказа» могла только содействовать распространению слухов о каких-то новых законах. Депутаты и правители, читавшие или слушавшие «Наказ», выносили из него несколько новых идей, цветы мысли, но их действие на управление и образ мыслей общества уловить трудно. Только сама Екатерина в последующих указах, особенно по делам о пытке, напоминала подлежащим властям о статьях «Наказа», как обязательные постановления, и, к чести ее надобно прибавить, строго настаивала, «чтоб ни под каким видом при допросах никаких телесных истязаний никому делано не было».

Несмотря на слабое практическое действие, «Наказ» остается характерным явлением царствования в духе всей внутренней политики Екатерины. Она писала Фридриху II в объяснение своего творения, что должна была приспособляться к настоящему, не закрывая, однако ж, пути к более благоприятному будущему. Своим «Наказом» Екатерина бросила в русский оборот, хотя и очень стесненный, много идей, не только новых для России, но не вполне усвоенных политической жизнью и на Западе, и не спешила воплотить их в факты, перестроить по ним русский государственный порядок, рассуждая: были бы идеи, а они рано или поздно приведут свои факты, как причины приводят свои следствия. В. К-ский

НЕУДАЧНЫЕ КОДИФИКАЦИОННЫЕ ПОПЫТКИ. Еще в 1700 г. была составлена из высших чинов с несколькими дьяками комиссия, которой поручено было пополнить Уложение 1649 г. узаконениями, состоявшимися после его издания. С тех пор над этим делом безуспешно работал ряд комиссий.

Перепробовали разные способы работы, то клали в основу ее свое старое Уложение, пополняя его новыми указами, то сводили его со шведским кодексом, заменяя неподходящие пункты последнего статьями первого или новыми постановлениями: к импровизированным кодификаторам из военных и статских чинов присоединяли назначенных или выборных экспертов, «добрых и знающих людей», иногда только из офицеров и дворян, чаще и из других сословий, духовенства и купечества.

В таком составе кодификационных комиссий сказалось смутное воспоминание об участии земских соборов в составлении важнейших законодательных сводов Древней Руси, Судебника 1550 г. и Уложения 1649 г. Комиссия 1754 г., составленная также из должностных лиц центрального управления с участием «Десьянс-академии профессора» Штрубе де Пирмонта, изготовила две части нового уложения, и в 1761 г. по предложению Комиссии для совместного с ней вторичного рассмотрения ее труда Сенат указал вызвать из каждой провинции по два выборных от дворянства и по одному из купечества, и Синоду — предложить выбрать депутатов от духовенства.

Дело и на этот раз не было закончено; выборных в 1763 г. распустили, но Комиссия просуществовала вплоть до созыва новых депутатов в 1767 г. В. К-ский

УЛОЖЕННЫЕ КОМИССИИ — название семи временных коллегиальных органов в России 18 в., созывавшихся для составления нового Уложения (свода законов), вместо устаревшего Соборного Уложения 1649 г.