Майкл Сейерс - Тайная война против Советской России Страница 5

Фрэнсис, правда, плохо разбирался в политической жизни России, но зато был непоколебим в своих убеждениях. Создавались они главным образом на основании сенсационных сплетен, ходивших среди царских генералов и миллионеров, которые осаждали американское посольство в Петрограде. Фрэнсис утверждал, что русские беспорядки — результат немецкого заговора, а все русские революционеры — иностранные агенты. И как бы там ни было, скоро все обойдется.

21 апреля 1917 г. Фрэнсис послал государственному секретарю США Лансингу такую телеграмму:

Крайний социалист или анархист по фамилии Ленин произносит опасные речи и тем укрепляет правительство; ему умышленно дают волю; своевременно будет выслан.

Но после свержения царя русская революция отнюдь не затихла — она еще только начиналась. Русская армия разваливалась, и, казалось, никто в России не в состоянии был остановить этот процесс. Александр Керенский, честолюбивый премьер Временного правительства, совершая поездку по фронту, обращался к войскам с красноречивыми заверениями, что не сегодня-завтра придет «победа, демократия и мир». Не убежденные его речами, голодные, озлобленные русские солдаты десятками тысяч уходили с фронта. В грязных, оборванных шинелях они бесконечным потоком двигались по стране, вдоль размокших от дождя полей, по размытым проселкам, в родные города и деревни.[1]

В тылу возвратившиеся домой солдаты встречались с революционными рабочими и крестьянами. Крестьяне, солдаты и рабочие повсюду создавали свои революционные комитеты или советы и выбирали депутатов, которые должны были передать правительству их требования — мира, земли и хлеба!

К тому времени, когда майор Рэймонд Робинс попал в Петроград, голодные, ожесточенные народные массы разлились по стране бурным потоком. Солдатские делегации текли в столицу прямо на грязи окопов и требовали прекращения войны. Почти каждый день происходили хлебные беспорядки. Большевистская партия Ленина — организация русских коммунистов, которую Керенский объявил нелегальной и загнал в подполье, — быстро крепла и завоевывала популярность в народе.

Рэймонд Робинс не согласился с тем мнением, какое создалось о России у Фрэнсиса и его друзей из придворных кругов. Не задерживаясь в петроградских гостиных, он, по его выражению, «выехал в действующую армию», чтобы своими глазами увидеть, что творится в России. Робинс страстно верил в то, что он называл «трезвым умом — столь обычным у удачливых американских дельцов, умом, который не полагается на болтовню, но обязательно ищет фактов». Он стал разъезжать по стране, посещая заводы, профсоюзные собрания, казармы и даже кишащие вшами окопы на германском фронте. Чтобы разобраться в том, что происходит в России, Робинс окунулся в массы русского народа.

В тот год вся Россия напоминала сплошной огромный митинг. Народ, веками вынуждаемый к молчанию, наконец, обрел дар речи. Митинги возникали повсюду. Все хотели говорить. Правительственные чиновники, агитаторы за дело союзников, большевики, анархисты, эсеры, меньшевики — все говорили наперебой. Самыми популярными ораторами были большевички. Солдаты, рабочие и крестьяне подхватывали и повторяли их слова.

— Объясни ты мне, за что я воюю, — требовал русский солдат на одном из таких бурных митингов, — за Константинополь или за свободную Россию? За демократию или за грабителей-капиталистов? Если ты мне докажешь, что я защищаю революцию, я пойду воевать и без угрозы расстрела. Когда земля будет принадлежать крестьянам, заводы — рабочим, а власть — Советам, мы будем знать, за что воюем, и будем воевать!

Робинс чувствовал себя в родной стихии. Дома, в США, он часто выступал с трибуны, часто спорил с американскими марксистами. Почему бы не поспорить с русскими большевиками? Нередко он просил разрешения ответить оратору-большевику. В окопах и на многолюдных заводских собраниях этот плечистый, темноглазый американец вставал с места и говорил. Через своего переводчика Робинс рассказывал русским об американской демократии и об угрозе прусского милитаризма. Его выступления неизменно вызывали бурю аплодисментов.

В то же время Робинс не забывал своих обязанностей по Красному Кресту. Задачей его было добывать продовольствие для голодающих городов. На Волге Робинс обнаружил огромные запасы гниющего на складах зерна, которое нельзя было вывезти за неимением транспорта. При царском режиме бездарное руководство совсем развалило транспорт, а Керенский ничего не предпринял для его восстановления. Робинс пробовал собрать на Волге флотилию барж для перевозки зерна, но чиновники Керенского уверяли его, что это невыполнимо. Но вот к Робинсу явился один крестьянин, отрекомендовавшийся председателем местного совета крестьян. Он сказал, что баржи будут. И на следующее утро хлеб двинулся вверх по реке к Москве и Петрограду.

Повсюду Робинс наблюдал тот же контраст между полной беспомощностью правительства Керенского и организованностью и решимостью революционных советов. Раз председатель совета что-нибудь обещал, можно было не сомневаться, что дело будет сделано…

Когда Робинс впервые попал в русскую деревню и пожелал увидеть кого-нибудь из местных властей, крестьяне в ответ только улыбнулись: «Вы бы лучше потолковали с председателем совета».

— Что это за совет? — спросил Робинс.

— Рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

— Но это какая-то революционная организация, — возразил Робинс, — а мне нужна гражданская организация — законные гражданские власти.

Крестьяне рассмеялись: «Ну, эти немногого стоят. Вы лучше поговорите с председателем совета».

Вернувшись в Петроград, Робинс сделал предварительный доклад полковнику Томпсону. Он заявил, что Временное правительство Керенского — «власть на бумаге, навязанная сверху и опирающаяся на штыки в Москве, Петрограде и нескольких других пунктах». Подлинную власть в стране осуществляют Советы. Но Керенский стоит за продолжение войны с Германией, и поэтому он, Робинс, считает необходимым, чтобы Керенский оставался у власти. Если союзники не хотят, чтобы Россия пришла в состояние хаоса и попала под власть Германии, они должны всячески повлиять на Керенского и заставить его признать Советы и договориться с ними. Пока не поздно, следует подробно ознакомить с положением дел правительство США.

Робинс выдвинул смелый план: немедленно развернуть широкую пропаганду с целью убедить русский народ, что истинную угрозу для революций представляет Германия.

К его великому удивлению, полковник Томпсон безоговорочно одобрил и его доклад, и его предложение. Он сказал Робинсу, что сообщит в Вашингтон о задуманной кампании и будет просить санкции и средств для ее проведения. А пока пусть Робинс, не теряя времени, приступает к работе.

— Но где взять денег? — спросил Робинс.

— Я сам рискну миллионом, — ответил полковник Томпсон.

Робинс получил разрешение брать деньги со счета Томпсона в петроградском банке.

— Главное, — твердил Томпсон, — удержать русскую армию на фронте и не пустить Германию в Россию.

Однако полковник отлично понимал весь риск такого активного личного вмешательства в русские дела.

— Вы знаете, что это означает, Робинс? — спросил он.

— Думаю, полковник, что это единственный шанс спасти положение, — ответил Робинс.

— Нет, я не о том, а что это означает для вас?

— А именно?

— Это означает, что если мы провалимся, вас расстреляют.

Робинс пожал плечами.

— На Западном фронте каждый день гибнут люди и моложе, и лучше меня. — И, помолчав, прибавил: — Если меня расстреляют, то вас, полковник, повесят.

— Вероятно, вы правы, черт побери! — сказал полковник Томпсон.[2]

2. Контрреволюция

С Балтики дул холодный осенний ветер, дождевые тучи низко нависли над городом; в Петрограде события стремительно неслись к своей исторической развязке.

Бледный, взволнованный, как всегда в доверху застегнутом коричневом френче, выпучив глаза и по-наполеоновски согнув в локте правую руку, Александр Керенский, премьер Временного правительства, шагал по своему кабинету в Зимнем дворце и кричал в лицо Рэймонду Робинсу:

— Чего они хотят от меня? Половину времени я должен проповедовать западно-европейский либерализм, чтобы угодить союзникам, а остальное время — российско-славянский социализм, чтобы сберечь голову на плечах!

У Керенского были причины волноваться. Те, на кого он опирался — русские миллионеры и англо-французские союзники, — уже сговаривались за его спиной о том, чтобы отстранить его от власти.

Русские миллионеры прямо угрожали, что откроют двери немцам, если Англия и Франция не предпримут мер для борьбы с революцией.