Владимир Хотиненко - Новые русские бесы Страница 5

– Вам в жизни много встречалось таких священников, как главный герой вашего фильма?

– Их много, наверное, не может быть, но встречать приходилось. Я не хочу их поименно называть. Я встречал разных священников. Но я стараюсь, пусть и не всегда получается, придерживаться правила, взятого после того, как крестился: не осуждать священника, каким бы он ни был. Все 30 лет я старался этому следовать. Еще раз подчеркну: не всегда это получается, иногда испытываешь искушения и раздражение. Но в любом случае, это полезно для меня, потому что всякий раз получалось разглядеть священника. Всякий раз мне удавалось различать то, что позволяло считать этого человека настоящим священником. И меня радует, что я видел очень разных священников: и резких в суждениях, и чуть ли не погоняющих бабок крестом, по-разному общающихся с паствой, косноязычных, ярких, но за этим такая жизнь! У нас консультантом картины был игумен Кирилл (Коровин), настоятель храма Святой Троицы в Листах. Вот он очень яркий человек. И смиренный.

Хотя я общался немного, но у меня остались очень яркие воспоминания о патриархе Алексии II. Может быть, когда-то я их запишу.

– Вы сказали, что для образа главного героя очень много взяли от отца Иоанна (Крестьянкина). А что вы взяли от старца в свою жизнь?

– Даже если бы я знал, что взял, то не стал бы перечислять. Не стал бы искушать ни себя, ни обстоятельства. Но, поверьте на слово, много. Для меня этот фильм – очень личный опыт, очень личное потрясение. Даже принятие решения. Понимаете, если ты принимаешь решение за персонаж, а это во власти режиссера сказать актеру, что делать, то ты совершаешь выбор, несмотря на то, что ты его делишь с актером и сценаристом. Здесь было очень много вещей, которые я выбирал вместе с героем. Это был очень личностный опыт, и поэтому я люблю эту картину.

– Как режиссер вы прожили часть жизни вашего героя, причем самую главную часть. Насколько это встряхнуло вашу жизнь?

– Зачем встряхивать? У меня такая жизнь, что ее не нужно встряхивать. Нет ни малейшей необходимости. Но эта картина совершенно определенно укрепила меня в православной вере. Я прошел путь сомнений, узнал много такого, что способно смутить, поколебать. Но я знаю одно, что картина меня укрепила. Если бы я оказался в таких же обстоятельствах, то в силу своего характера был бы подпольщиком, партизаном. А эта картина позволила мне прожить жизнь со священником.

– Премьера фильма состоялась на Пасху. Что это значит для вас?

– Для меня это очень ответственно. Я как-то робел. Это была не моя инициатива; не знаю, решился бы я сам на такое. Я боялся, что будет какой-нибудь сбой, что-то не получится. Но, слава Богу, все прошло хорошо при присутствии хорошего человеческого собрания, хотя священников было не так и много. Мне прислали sms-ку из Оптиной пустыни: «Всем посмотревшим отцам фильм очень понравился, благодарили и плакали». Вот это для меня очень важно. Важнее всего. Пусть потом говорят что угодно. «Благодарили и плакали». И все. Точка. Мне больше ничего не нужно.

В фильме есть историческая правда. Что это такое? Я давно декларировал, что не верю в историческую правду, еще со времен фильма «1612». Что такое историческая правда? Ее нет, не может быть, потому что ее пишут люди. Но я верю в правду чувств. Чувство – это единственный критерий. Да, ребенку можно объяснить, что такое совесть, как жить по правилам. Да это все написано в Священном Писании, только бы жили по этому! А разве кто живет? Хотя были такие святые, которые жили по заповедям. Там сказано, что горы можно сдвинуть по вере.

Недавно я присутствовал при совершенно фантастическом действии в Сергиевом Посаде. Студенты ВГИКа каждый год ездят дарить ветеранам подарки – традиция у них такая. Полный зал стареньких ветеранов в медалях. Я такого не видел давно. Студенты двух мастерских пели фронтовые песни; все было очень просто, без декораций и костюмов. И когда в финале запели «День Победы» – я вспоминаю это с мурашками по спине, – женщина-ветеран, которая с трудом пришла на концерт, встала, опираясь на костыль. И за ней встал весь зал, и плакали все – и студенты, и ветераны. Вот это правда чувств! Это был урок, который не расскажешь никакими словами, не прочтешь ни в каких книгах. Этот момент ничем не заменишь!.. Поэтому я верю в правду чувств.

– Наша молодежь сегодня практически не знает, кто такой генерал Д.М. Карбышев.

– А что вы хотите?! Сколько боролись с нашей историей, начиная с перестройки! Посмотрите на учебники. Сколько боролись с тем, на чем мы можем стоять, чем мы можем согреваться. Сколько это вытравливалось. А сейчас возвращать это уже вроде как искусственно. Вот в чем проблема. Мы возвращаем историю, а нам говорят: «Что вы нам навязываете?» Уже забиты те поры, через которые впитывалась драма того же генерала Карбышева. И тому много примеров. Все это подменено иронией, все это подменено хи-хи да ха-ха, подменено постмодернистским отношением: можно все – и добро, и зло; мы все одинаковые, и все одно и то же. В конечном счете все подменено кокетством: с верой, с жизнью, с собой. Что, конечно же, чудовищно.

– Снимая фильм, вы думали, насколько он будет интересен молодежи, сможет ее «зацепить»?

– Когда снимаешь, надо думать, что ты можешь делать, и делать это максимально. Это потом задают вопросы, начинаешь вспоминать: о чем думал, о чем не думал. Чего тут думать? У нас в основном молодежь в кино ходит. Тут важнее, чтобы другие пришли…

Странно, но при этой сегодняшней исторической недоразвитости мои студенты, которым я показывал рабочий материал, сцену, где наши бойцы шли сами сдаваться, не приняли, не захотели впускать в себя. Спрашивали, неужели это так? Оказывается, еще есть дух патриотизма. У меня разные студенты, очень современные, но то, как их это все потрясло, вселяет надежду.

Но уж совсем трагично другое – когда в отзывах на фильм пишут только, что там природа показана такая красивая. И ведь тут еще не лучше, чем с Карбышевым. Я ведь специально показываю эпизод: панорама земного рая, и немцы говорят: «Странный народ в этой России: такое поразительное сочетание красоты природы и чудовищной убогости». Вот просто для этого только снято! Мы показываем божественную красоту природы и мерзость человеческую. На контрасте. Не понимают. Тупоголовость и черстводушие, совершенная неспособность понять элементарные вещи. А куда дальше идти, если нет основы, зерна? А красота природы, история Карбышева, много других вещей – это те семечки, из которых что-то может вырасти.

– Если вспомнить вашу давнюю картину «Мусульманин» и последнюю «Поп», то просматривается определенная эволюция: там рассказывалось о рождении веры, здесь о ее плодах – милосердии. Между картинами четырнадцать лет. На ваш взгляд, наше общество прошло такой же путь за это время?

– Прежде всего, это не моя эволюция. Со мной тоже много чего происходило. Есть эволюция людей, есть и эволюция страны. И та картина согласовалась с тогдашним временем, и эта согласуется с нынешним.

– Чем вам интересны верующие люди?

– В первую очередь, они мне интересны тем, что они волей или неволей борются со злом. Даже не думая над этим. Но, несмотря на то, что они со злом борются, это не означает, что они от него защищены. Иногда они даже еще более искушаемы. Тем не менее, в верующих людей труднее поселить зло. Вот этим они мне интересны.

Я мог бы еще говорить, например, про смирение, но я говорю, прежде всего, об очевидных для меня вещах.

2010 г.

Россия мешает окончательной победе чертовщины

(Интервью В.И. Хотиненко для «Российской газеты». Журналисты В. Коновалов, Е. Яковлева)

Владимир Иванович, считается, что тема веры, религии, Церкви пока не очень удачна в российском кино. Образы либо ошибочны, либо не впечатляют, либо вызывают недоумение.

Владимир Хотиненко: По большому счету у нас еще и не снимались истории на эту тему. В фильме «Остров», потрясшем многих, герой – юродивый, он не столько живет по канонам, сколько их нарушает. Ну а поскольку наш зритель и сам мало что соблюдает, ему уже поэтому персонаж близок.

А вообще Церковь и священник – сложнейшие объекты для художественного исследования. Сколько сразу стереотипов (иногда находящих подтверждение в жизни) надо преодолеть: «поп – толоконный лоб» и прочее.

А суть священства до сих пор остается широким массам непонятной. Некоторые думают: это работа такая. Для других, наоборот, священник чуть ли не святой. Священник не обязательно святой, но он – человек с немыслимой ответственностью.

А герой фильма, который мы сейчас снимаем, еще и чистейший человек. И это тоже проблема для режиссера. Знаете, как удобно взять «тему негодяя» и показать, какое сложное и противоречивое существо человек. Но уродство не должно становиться единственным или преобладающим предметом искусства. Если человеку все время показывать, как много в нем мерзости, у него исчезают ориентиры.