Александр Тюрин - Правда о Николае I. Оболганный император Страница 5

«Россия есть громадное континентальное государство, не защищенное природными границами, открытое с востока, юга и запада. Русское государство основалось в той стране, которая до него не знала истории, в стране, где господствовали дикие, кочевые орды, в стране, которая служила широкою открытою дорогою для бичей Божиих, для диких народов Средней Азии, стремившихся на опустошение Европы. Основанное в такой стране, русское государство изначала осуждалось на постоянную черную работу, на постоянную тяжкую изнурительную борьбу с жителями степей»,  — пишет классик нашей историографии Соловьев, подмечая некоторые, но далеко не все, негативные факторы, мешавшие плавному развитию нашей страны.

Древнерусское киевско-новгородское государство, простиравшееся от моря до моря, было рождено знаменитым водным путём «из варяг в греки», который активно функционировал в период климатического оптимума 9-11 вв. Однако пришельцы-кипчаки и более ранние сроки замерзания водных путей надломили его развитие.

По счастью, северо-восточная Русь, сперва Владимиро-Суздальская, затем Московская, находят новый код существования в отчаянно-неблагоприятных условиях внешней среды.

Огромная Россия начиналась в медвежьем углу, где из всех природных богатств был только непролазный лес, в котором прятались от кочевых орд, приходящих из-за Оки.

Карамзин, со свойственной ему просвещенческо-либеральной легкостью сочинил миф, что «Москва обязана своим величием ханам». Карамзин написал, а сто либеральных историков повторило за ним, и засмеялись довольные, как будто дело сделано и объяснение найдено. Однако у золотоордынских ханов величия искали и тверитяне, и рязанцы. Но только одна Москва и сумела бросить вызов Орде, будучи еще небольшим княжеством, не входящим в какие-либо сильные коалиции. А «вольнолюбивая» Литва протянула свою верную руку отнюдь не Москве, а золотоордынцам.

Хозяйственным базисом московского государства было земледелие в сложных почвенно-климатических условиях (сейчас такую зону земледелия называют рискованной)  — не одно из племен северной Евразии, до прихода русских, не делало ставку на земледелие.

И своим возвышением Москва была обязана, в первую очередь, сильной соседской общине, которая могла оказать помощь крестьянскому хозяйству в критические моменты.

Российский историк Пушкарев отмечал: «Крестьянская община, с ее выборными органами — старостами, сотскими, десятскими и т. п., - была исконным русским учреждением и мы встречаем на территории великого княжества Московского уже в XIV–XV вв. крестьянские общины в качестве признаваемых государственной властью общественных союзов, имеющих судебно-административное и финансовое значение».

Слабая децентрализованная власть в виде классической феодальной пирамиды оказалась бы слишком дорога для общества с почти нулевым выходом прибавочного продукта.

Населению Северо-Восточной Руси требовалось сильное государство, способное защитить плоды земледельческого труда. Ведь при урожае ржи на душу населения едва в 15–20 пуд ржи эти скудные плоды надо было оборонять очень крепко.

Такое государство, задуманное наверное еще Андреем Боголюбским, было создано негласным «общественным договором», как орган мобилизации и даже самоэксплуатации общества. В этом «договоре» верховная власть обязывалась защищать труд народа, а народ оказывать доверие власти. Первые два с половиной века московского государства — это время большого социального мира, что резко контрастировало с государством новгородским.

Иван III начинал с крохотного московского княжества, не более 50 тыс. кв. км «тощего суглинка». Нет еще ни одного кусочка русской территории, которое бы не находился под иноземным господством и не платил бы дань иноземным правителям.

И вот, имея на руках такое скромное достояние, которое можно потерять в любой момент, московская власть совершает чудо, до сих пор не оцененное в полной мере историками.

«…Ядро русской государственности к концу пятнадцатого столетия… было расположено в самом углу тогдашнего мира, было изолировано от всех культурных центров, но открыто всем нашествиям с севера (шведы), с запада (Польша), с востока и юга (татары и турки). Эти нашествия систематически, в среднем приблизительно раз в пятьдесят лет, сжигали на своем пути все, в том числе и столицу. Оно не имело никаких сырьевых ресурсов, кроме леса и мехов, даже и хлеба своего не хватало. Оно владело истоками рек, которые никуда не вели, не имело доступа ни к одному морю — если не считать Белого, и по всем геополитическим предпосылкам — не имело никаких шансов сохранить свое государственное бытие. В течение приблизительно четырехсот лет это «ядро» расширило свою территорию приблизительно в четыреста раз — от 50.000 до 20.000.000 кв. километров.»[17]

Население России, насчитывавшее в конце 15 в. около 2 млн человек, за последующие 4 века увеличилось до 170 млн человек, причем отнюдь не за счет массовой иммиграции из других регионов планеты. Таких долговременных темпов неиммиграционного прироста не знала ни одна страна в мире. В начале 20 в. русские по численности уступали только китайцам и индостанцам, издревле самым многочисленным народам планеты.

В условиях, когда земледелие поглощало весь прирост рабочей силы, а войско — почти весь прибавочный продукт, накоплением средств, созданием крупных производств, импортом технических нововведений будет заниматься у нас государство.

Государство строило города и крепости, оборонительные черты и засечные полосы, поддерживало глубокую станичную и сторожевую службу, гонялось за кочевыми ордами в степи, отбивало или выкупало у них пленников.

Либеральные историки, которые так страдают из-за мощи российского государства, представляя его неким наростом на «гражданском обществе», не понимают ни причин его возникновения, ни целей, которые оно решало.

Государственная машина в России должна была, как пишет ак. Л. Милов, «форсировать и процесс общественного разделения труда, и прежде всего процесс отделения промышленности от земледелия, ибо традиционные черты средневекового российского общества — это исключительно земледельческий характер производства, отсутствие аграрного перенаселения, слабое развитие ремесленного и промышленного производства, постоянная нехватка рабочих рук в земледелии экстенсивного типа и их острое отсутствие в области потенциального промышленного развития.»

Легкое «собирание» новгородских, псковских, верхнеокских, северских, тверских, рязанских земель было следствием того, что русское простонародье принимало московское правление, обеспечивающее традиционную общинную жизнь, прекращение господских усобиц и частных войн, ослабление боярского и магнатского гнета. Московская система привлекала низкими налогами и сохранением (или возрождением) самоуправления у крестьянских и посадских общин. Если применить модный термин, то московское единодержавие оказалось более конкурентоспособным, чем новгородская и литовская системы, не смотря на их большую «западность». Московская «народная монархия» была более демократичной и одновременно централизованной.

Население Литвы и Новгорода, глядя на Москву, видели не придуманное либералами отпочкование Орды, а русское государство в виде «сотен тысяч маленьких крестьянских республик, вершивших собственные дела, подчиняясь собственным законам, имевшим даже собственные суды», как описал его английский историк Ч. Саролеа.

Существенным фактором было и то, что московский государь мог защитить землю от вражеского набега лучше, чем новгородские и литовские власти. Этот привлекало к Москве не только земледельцев, но и землевладельцев. Важное значение имел и религиозный фактор.

С последней трети XV в. западные и южные соседи России стали осознавать, что на месте геополитической черной дыры появилось государство, угрожающее их интересам. И это им сильно не понравилось.

С. Соловьев писал: «Едва только Россия начала справляться с Востоком, как на западе явились враги более опасные по своим средствам. Наша многострадальная Москва, основанная в средине земли русской и собравшая землю, должна была защищать ее с двух сторон, с запада и востока, боронить от латинства и бесерменства, по старинному выражению, и должна была принимать беды с двух сторон: горела от татарина, горела от поляка. Таким образом, бедный, разбросанный на огромных пространствах народ должен был постоянно с неимоверным трудом собирать свои силы, отдавать последнюю тяжело добытую копейку, чтоб избавиться от врагов, грозивших со всех сторон, чтоб сохранить главное благо — народную независимость; бедная средствами сельская земледельческая страна должна была постоянно содержать большое войско.»