Кеннет Морган (ред.) - История великобритании Страница 50

В сельской местности также иногда видна рука планировщика, в частности в деревнях регулярной формы, расположенных в тех северных областях, которые были оставлены в запустении норманнами. В уже густо заселенной Восточной Англии деревни перемещались на новые места, расположенные вдоль края общинной земли, надо полагать, для того, чтобы не застраивать хорошие пахотные земли.

Но одно дело найти место, где жить, и совершенно другое – вырастить достаточное количество пищи. В общем, расширение обрабатываемой земли происходило не столько благодаря созданию новых поселений, сколько в результате локального увеличения пашен вокруг существующих центров. Огромные земельные площади были расчищены, осушены и возделаны на месте лесов, болот и на нагорьях. Некоторые из них располагались на потенциально хорошей почве; классический пример этого – илистый пояс вокруг Уоша. Но большая их часть, подобно расчищенным в суссекском Вельде, всегда оставались скудными. Происходило «перемещение на окраины» – люди продвигались к границам, до которых простиралась культивация, к землям, маргинальным по своим характеристикам: их отдача едва ли стоила затраченного труда. Людей гнала на окраины настоятельная потребность в пропитании, прежде всего в хлебе, в сравнении с которой другие острые потребности – в топливе и строительном лесе – отходили на второй план.

Естественно, были предприняты попытки более интенсивно возделывать наличные пахотные земли. В XIII в. стала шире применяться трехпольная система вместо двухпольной. Это означало, что под паром каждый год оставалась лишь треть земли, а не половина. Но более интенсивное использование земли требовало, если земледелец хотел сохранить плодородие почвы, более интенсивного применения удобрений. К сожалению, расширение пахотных земель шло иногда за счет как лесов, так и пастбищ, что могло отразиться на поголовье домашнего скота и, соответственно, на количестве навоза. Это, в свою очередь, могло приводить к истощению почвы и скорее к понижению, чем к повышению урожаев. Падали урожаи к концу XIII в. или нет, ясно одно: если физический предел возделывания земли был достигнут, а население продолжало расти, то либо нужно было ввозить больше продовольствия, либо должен был снизиться средний уровень жизни. Свидетельств того, что возрастал импорт зерна, нет. Если уж на то пошло, скорее имела место обратная тенденция. Английские торговцы зерном охотнее доставляли его на крупнотоннажных судах в такие регионы, как Фландрия, Гасконь и Норвегия, где производство товаров, или специализация, достигли более высокого уровня, чем в Англии, и где региональная экономика была приспособлена к ввозу основных продуктов питания в обмен на ткани, вино и на то, что давали лесные промыслы. При отсутствии данных о ввозе зерна в Англию имеются многочисленные записи, касающиеся земельных владений в XIII в., которые показывают, что средний размер участков держателей земли сокращался. В этот период рост населения приводил к уменьшению количества земли на душу населения.

Несмотря на мрачность этой картины, многие жители деревни XIII в. могли быть более состоятельными, чем их предшественники во времена «Книги Страшного Суда». Они почти не страдали от разорения, которое обычно сопровождает войны. Никто из них не был рабом. Рабство – следствие экономики, характеризующейся нехваткой трудовых ресурсов. Но поскольку население, а отсюда и спрос на труд возрастали, постольку рабство приходило в упадок. Действительно, многие из жителей деревень в XIII в. были сервами (или вилланами). Число их, возможно, достигало половины всего населения Англии. Во времена же «Книги Страшного Суда» такие категории крестьянства, как вилланы и коттеры (три четверти внесенного в список населения), были свободными. Но, хотя вилланы и коттеры были свободными в той степени, в какой они не были рабами, ясно, что они не были свободными в полной мере, – поскольку существовала еще одна, немногочисленная категория населения (всего 14% тех, кто был охвачен переписью), определяемая в «Книге Страшного Суда» как фримены (free men). Что осложняло жизнь вилланы и коттерам, так это то, что их землевладельцы тоже были свободными, а кроме того, обладали еще и властью. Они были вольны манипулировать обычаем, чтобы навязать как можно больше тягот, и в период относительной нехватки рабочих рук это, похоже, оборачивалось тяжелым режимом трудовых повинностей. В такие времена землевладельцы не соглашались платить заработную плату на уровне, устанавливаемом рынком. Только когда спрос на трудовые ресурсы возрос, они начали взимать повинности в других формах. В XII в. многие держатели вместо отработок должны были уплачивать денежную ренту. В этот период становится важным, как той или иной обычай был закреплен в законе. В десятилетия, предшествующие 1200 г. и следующие за ним, королевские судьи сформулировали правила, определявшие, кто имел право разрешать свои споры в королевских судах, а кто нет. Они решили, что те, кто имел такое право, были «свободными», те же, кто его не имел, были «сервами» (т.е. принадлежали к категории зависимых крестьян). Такая классификация, поделившая общество на две категории, делала зависимой и юридически несвободной половину населения. Но то, что юристы брали одной рукой, они, по сути дела, отдавали другой. Чем больше всего было определено и записано в законе, тем больше условий, ранее регулировавшихся обычаем, теперь имели тенденцию «застыть» в том состоянии, в котором они были записаны. Стало труднее манипулировать обычаем; и этот обычай мог теперь защитить существующее положение вещей более эффективно, чем прежде. В данном смысле даже несвободные держатели XIII в. были не столь уязвимы для произвольных вымогательств отдельных крупных землевладельцев (lords), чем многие свободные держатели XI в. Землевладельцы XIII столетия, пытавшиеся манипулировать обычаем, часто оказывались вовлеченными в долгие юридические битвы с хорошо организованными деревенскими сообществами.

Но, хотя обычное право могло предложить бедному держателю некоторую защиту от притязаний его землевладельца, оно ничего не могло сделать, чтобы защитить его от суровой реальности экономических перемен. В годы, предшествующие 1200 г. и следующие за ним, возможно, половина крестьян Англии перешли в категорию сервов, но это было меньшим злом в сравнении с тем фактом, что бедные крестьяне становились еще беднее. К концу XIII в. реальные лишения испытывали не зависимые держатели, а те, кто – без различия того, были они свободными или зависимыми, – был беден либо вовсе не имел земли. Кое-что о держателях нам известно. Уровень смертности в манорах Винчестера приводит к выводу, что с 1250 г. более бедные держатели становились все более «чувствительными к урожаю» (эвфемизм, означающий, что с каждым плохим урожаем все больше из них умирало либо от голода, либо от болезней, сопровождающих недоедание). Исследование манора Хэлсоуэн в Западном Мидленде дает основание предполагать, что здесь ожидаемая продолжительность жизни бедных держателей – преемников коттеров «Книги Страшного Суда» – была на десять лет меньше, чем у более состоятельных держателей, тех, кто был преемником вилланов «Книги Страшного Суда». О том, что стало с теми, кто земли не имел, мы можем только догадываться. Если верить источникам, то им просто не нашлось места в записях XIII в. Работники в крупных поместьях обычно получали плату не только деньгами, но также довольствие зерном, достаточное, чтобы поддерживать семью. Но что же можно сказать о тех безземельных работниках, которые стали «излишними для экономики»? Надо полагать, они оказались в высшей степени «чувствительными к урожаю».

Однако экономические тучи, приносившие нищету бедным, осыпали богатых серебряным дождем. Рост населения требовал увеличения продовольствия. Цены тоже росли, в частности на рубеже XII-XIII вв. и в конце XIII в. С другой стороны, вследствие избытка рабочих рук размер денежных выплат, как сдельных, так и подневных, оставался на протяжении века неизменным. Иными словами, реальные нормы заработной платы падали. Эти обстоятельства обернулись для богатых землевладельцев хорошей прибылью. Продажа избыточного продукта на рынке приносила все больше денег. Количество рынков увеличивалось. Между 1198 и 1483 гг. Корона выделила на создание рынков 2400 субсидий. Из них свыше половины приходится на период, предшествующий 1275 г. Растущая потребность в участках, предоставляемых в держание, вела к росту рентных платежей, которые уплачивались землевладельцам. Приведем только один пример: чистый доход епископа Илийского возрос с 920 фунтов в 1171-1172 гг. до 2550 фунтов в 1298 г. Отсюда, однако, не следует, что счастливый обладатель большого поместья мог почивать на лаврах и позволить законам спроса и предложения делать свою работу за него. В XII в., как и прежде, большая часть маноров, принадлежащих богатому феодалу, на деле находилась в держании – либо в качестве рыцарских ленов, либо сдавалась за фиксированную ренту другим арендаторам, фермерам (farmers). Во времена стабильности, постепенного расширения хозяйственной деятельности это, с точки зрения землевладельца, было очень разумно, поскольку его административные издержки сводились к минимуму. Стабильность системы определялась тем фактом, что общепринятой была долгосрочная аренда, заключаемая сроком на одну или несколько условных жизней, и такие долговременные пожалования имели тенденцию превращаться в наследственные держания, предоставляемые на определенный продолжительный срок.