Леони Фрида - Екатерина Медичи Страница 50

Папа Пий IV выражал крайнюю озабоченность конференцией в Пуасси, назначенной на конец августа; она могла, как минимум, подорвать его авторитет, а кроме того, включение в состав участников французских протестантов означало, по сути, их формальное признание. Тогда стали созывать Трентский Собор — генеральную ассамблею католической церкви, изначально созданную для борьбы с Реформацией и поддержки контр-реформации. Папа дал понять, что это и только это официальное мероприятие может служить местом для дискуссий о церкви. Екатерина, боясь, что собор в Тренте пройдет слишком поздно, чтобы принести ей пользу, назначила другие даты.

Некоторые историки считают, что инициатива по созыву конференции принадлежала не королеве, поскольку официально это предложение было выдвинуто Генеральными штатами, однако именно Екатерина направила всю свою неисчерпаемую энергию на обеспечение встречи в Пуасси. Папа, неспособный помешать этой встрече, послал туда кардинала Феррарского в качестве своего специального легата. Его инструкции были ясны: как можно строже урезать повестку дня и предупредить дальнейшие уступки протестантам. Тем временем Екатерина дала понять, что на встрече будут приветствоваться все, кто пожелает высказаться.

Незадолго до конференции, 27 августа, собрались Генеральные штаты. Встреча, назначенная на май, была отложена из-за коронации. Результатом этой встречи стал успешный сбор денег для покрытия долгов короля. Большинство вложений поступило от церкви, которая, боясь, как бы не потребовали больше, предложила полтора миллиона ливров на шесть лет, «для поддержания королевских владений и на компенсацию отчужденных непрямых налогов». Еще 7,5 миллионов ливров будет заплачено для погашения долгов короля. Эта финансовая помощь стала для королевы большим подспорьем. Одна проблема решена, можно переходить к следующей.

Теодор де Без, которого пригласили представлять кальвинистов на конференции в Пуасси, 23 августа прибыл в Сен-Жермен, где Екатерина приветствовала его в апартаментах Антуана де Бурбона. Предполагалось, что Без, образованный дворянин, отличающийся умеренностью среди кальвинистов, не спровоцирует никаких конфликтов. Образованный, с философским складом ума, он понимал, как важно привести разумные доводы в защиту новой веры. И хотя Без был безгранично предан своей миссии, проявлять фанатизм в Пуасси он не собирался. С кардиналом Лотарингским, также присутствовавшим на встрече, они недолго и учтиво побеседовали о сущности причастия. Кардинал спросил Беза, как тот понимает слова: «Сие есть тело мое». Без отвечал: он придерживается мнения о реальном, но непостижимом присутствии. Затем кардинал спросил, верит ли его оппонент, что «мы приобщаемся непосредственно и материально к телу и крови Иисусовой». И получил от Беза осторожный, но грамотный ответ: «Верю в это духовно и согласно своему вероисповеданию». Встреча завершилась теплыми приветствиями; кардинал воскликнул: «Я был весьма счастлив увидеться с вами, услышать вас, заклинаю вас именем Господа встретиться со мной, и вы обнаружите: я не так злобен, как любят меня изображать». Торжествующее замечание Екатерины, что реформаты «придерживаются того же мнения на это, что и вы», как выяснилось в последующие дни, оказалось преждевременным.

Коллоквиум в Пуасси — как его назвали — открылся в трапезной доминиканского монастыря неподалеку от Парижа. На возвышении вместе с Екатериной и ее детьми сидели принцы крови и весь королевский совет. Вдоль каждой из сторон длинного помещения устроились прелаты, доктора теологии, кардиналы и священники, собиравшиеся принимать участие в дебатах и слушать дискуссии. Герцог Гиз привел под стражей кучку протестантских представителей и поместил их за низенький барьер, словно ограждая от них остальных присутствующих. Это было и бестактно, и политически некорректно. Без открыл заседание великолепной речью, сумев тронуть сердца всех слушателей. Завороженные его красноречием, присутствующие не заметили, как он перешел к вопросам причастия. И тут он произнес фатальные слова о гостии[42]: «Его тело так же отличается от хлеба и вина, как небеса — от земли». Вначале все в ужасе замолчали, а потом разразились ревом: «Богохульство! Скандал!» Кардинал де Турнон взбежал на возвышение к королеве-матери, крича: «Как вы можете терпеть это ужасное богохульство в присутствии ваших детей, столь юных?!» Екатерина же отвечала: она и ее сыновья «живут и умрут католиками». Генерал иезуитов, Диего Ланьес, предупредил королеву-мать, что королевство ждет гибель, если она не изгонит еретиков. После выступления Беза надежды Екатерины на мирное решение вопроса рухнули. Спустя еще несколько дней, которые только усугубили раздор и усилили ненависть, 13 октября 1561 года коллоквиум в Пуасси закрылся.

Несмотря на удар, полученный в Пуасси, Екатерина продолжала оказывать милость протестантам. Вероятно, здесь играл роль не только политический прагматизм Екатерины, но и то, как вожди гугенотов вели себя по отношению к королеве. Триумвираторы и Испания преследовали Екатерину, угрожали ей, а протестантские лидеры и дворяне относились к королеве-матери с величайшим уважением, называя ее «наша королева», постоянно выказывая преданность королю, монархии и самой Екатерине. Их мудрая политика обращения к ней как к своей руководительнице и защитнице, прославление ее рассудительности и дальновидности существенно упрочила их позиции. В обычае католических лидеров было подолгу отсутствовать, находясь в своих поместьях, а если они и удостаивали двор своим посещением, то часто держались с Екатериной недопустимо грубо. В отсутствие военного героя Гиза и других кумиров парижан на сцену вышли блестящие вожди гугенотов, такие, как харизматический адмирал Гаспар де Колиньи, публично лишенный наследства собственным дядей Монморанси за смену вероисповедания, его брат д'Андело и принц Луи Конде из дома Бурбонов. Многие считали их неотразимыми, а де Без, несмотря на все произошедшее, удостоился милостивого приглашения остаться при дворе. Екатерина позволила ему устраивать моления для все возрастающего числа протестантов-новообращенных, среди которых оказались многие знатные господа и дамы французского двора. И снова Гизы удалились в знак протеста. При этом они решили похитить любимого сына Екатерины, Эдуарда-Александра. Члены семейства Гизов то и дело пытались соблазнить мальчика идеей поездки в гости к сестре Клод, герцогине Лотарингской, или к тетке, герцогине Савойской. Принц выслушал эти предложения и немедленно отправился к матери. Он рассказал ей, что герцог де Немур, бывший одно время другом Екатерины, а теперь перекинувшийся к Гизам, приходил в его опочивальню и требовал ответить: «Какой вы религии? Вы гугенот? Да или нет?» Испуганный мальчуган отвечал: «Я той же религии, что и моя мать». Немур настаивал на том, что мальчика, как потенциального наследника, для его же блага необходимо отправить прочь из Франции, в Лотарингию или Савойю, ибо Конде и Бурбон строят заговор и хотят захватить трон. Напоследок Немур предупредил принца: «Лучше будет, если вы ничего не скажете об этом вашей матери, если же спросят вас, о чем мы говорили, отвечайте, что я развлекал вас комедиями». В это же время Екатерина узнала, что и старший сын герцога Гиза, Анри, пытался привлечь на свою сторону Эдуарда-Александра, говоря: «Вы будете так счастливы. У вас будет много больше свободы. <…> Даже представить себе не можете, сколь много удовольствий будет у нас с вами». Анри де Гиз сообщил мальчику, что его заберут в полночь, что ему нужно будет через окно выбраться прямо в карету. И пока кто-либо обнаружит его отсутствие, Эдуард-Александр будет уже в Лотарингии.

Прямая угроза детям, исходившая от Гизов, глубоко потрясла Екатерину. Эдуард-Александр, второй сын королевы, был ее любимцем. Красивый и обладавший для своего возраста высоким ростом, Эдуард-Александр, казалось, унаследовал скорее итальянские черты, нежели французские. Его больше увлекало чтение, живопись, занятия разного рода искусствами, чем поединки и верховая езда, что было не характерно для Валуа. Современники отмечали изящные, длинные пальцы Эдуарда-Александра, его миловидное лицо и хорошо сложенную фигуру. Матери он был дороже всех.

Екатерина решила притвориться, будто давно знает об этом заговоре, хотя Гизы и отрицали свое участие. Королева была поражена, когда посол Шантоннэ явился говорить с ней от лица короля Испании, который вовсе не был участником плана похищения. Посол передал предложение короля Филиппа: было бы разумно забрать детей и доставить их в надежное место, ибо королевство вот-вот может постичь беда. Екатерина не замедлила ответить: если ей придется расставаться с сыновьями ради их же безопасности, то она предпочтет отправить их к королю Испании, нежели в другое место. Затем Екатерина попыталась арестовать Немура, но он ускользнул в Савойю, прислав гонца с письмом, в котором говорилось, что затея с похищением принца была не более чем фантазией. Руководствуясь государственными соображениями, Екатерина решила положить конец этой истории, и 9 июня 1562 года де Немур вернулся ко двору. Но верная своим привычкам, Екатерина не забыла этого происшествия.