Узнай Москву. Исторические портреты московских достопримечательностей - Александр Анатольевич Васькин Страница 50

Уже 11 июля 1813 года состоялось первое заседание профессоров, на котором решено было обратиться с открытым воззванием к обществу с просьбой делать пожертвования и дары университету для восстановления его научного фонда.

К 1826 году университет вновь обладал библиотекой в 30 тысяч томов, гербарием из 21 тысячи растений, ботаническим садом, химическим и анатомическим кабинетами. Общая сумма пожертвований на восстановление университета превышала один миллион рублей.

Восстановление главного корпуса началось с 1816 года по проекту архитектора Дементия (Доменико) Жилярди, сохранившего прежние масштабы здания, но изменившего его фасад в стиле ампир. Портик стал дорическим с широким фронтоном, завершенным большим, нежели ранее, куполом. Зодчий намеревался сократить число колонн до четырех, но в итоге их количество осталось прежним. Внешний вид здания приобрел значительную строгость и лаконичность. По цоколю расположились необычные львиные маски, числом сто одиннадцать. В то же время старые мелкие детали оформления стены Жилярди убрал, желая таким образом подчеркнуть ее протяженность. Помогал ему архитектор Дормидонт Григорьев, исполнявший должность университетского архитектора в 1819-1832 годах и спроектировавший ряд учебных корпусов.

Жилярди задумал поместить на фасад университета барельеф с изображениями девяти муз науки и искусства, согласно древнегреческой мифологии родившихся от бога Зевса и богини Мнемозины. Перечислим этих красавиц: Клио - муза истории, Талия - муза комедии, Эрато -муза лирической поэзии, Евтерпа - муза музыки, Полигимния - муза пения, Каллиопа - муза эпической поэзии, Терпсихора - муза танца, Урания - муза астрономии и Мельпомена - муза трагедии. В основу был положен барельеф с римского саркофага II века, подлинник которого находится в парижском Лувре (копия - в Музее изобразительных искусств имени Пушкина). Эскиз будущего барельефа Жилярди нарисовал лично, аза воплощением обратился к скульптору Гавриилу Замараеву, о чем позднее писал: «Академии художник Таврило Замараев припоставил на главном университетском корпусе барельеф по усмотрению моему и по показанию прибавил к оному несколько фигур не означенных в показанном ему рисунке, которые служат гораздо к большему украшению того барельефа». Кого же добавил Замараев и почему? Дело в том, что барельеф должен был делиться колоннадой на три части, вот скульптор и поместил по три музы в каждом пролете, а дабы не нарушить общей композиционной связи, придумал новых персонажей скульптурной композиции: двух амурчиков и одного крылатого гения с книгой в руках. Так и получилась композиция «Торжество наук и искусств».

Скульптору Замараеву помогал в создании барельефа лепщик Иван Емельянов. Они же вдвоем исполнили для фронтона герб с двуглавым орлом в обрамлении лавровых венков с научными инструментами и львиные маски. Интерьер актового зала университета украсился барельефами и росписью, выполненной С.И. Ульделли.

Скульптурное оформление главного корпуса значительно пострадало во время обстрелов в 1917 году и бомбежек 1941 года. Но были и рукотворные изменения - в центральной части фронтона вместо двуглавого орла появился барельеф ордена Ленина (подобные «украшения» советской эпохи насаждались повсеместно в Москве, и даже сегодня на многих памятниках архитектуры еще осталась советская символика. А вот на Большом театре советский герб заменили на российский, что вполне оправданно и является восстановлением исторической справедливости). Что же касается замараевского барельефа с девятью музами, то их было довольно трудно переработать в изображения колхозниц и ткачих, поэтому их не тронули, а лишь в течение последующих десятилетий несколько раз реставрировали, благодаря чему они потеряли свою первоначальную точность...

В старом здании в 1834-1838 годах жил и учился будущий лингвист Федор Буслаев, он был казеннокоштным студентом, то есть обучался за казенный счет: «Общежитие наше называлось не бурсою, как принято в семинариях, и не институтом, как были тогда дворянский и педагогический институты, а просто казенными номерами. Помещалось в них по комплекту полтораста человек, и именно сто студентов медицинского факультета и пятьдесят философского, разделявшегося тогда на два отделения - на словесное и физико-математическое. Номеров было около пятнадцати, одни: подряд, для медиков, а другие, тоже подряд, для остальных пятидесяти студентов.

Наше общежитие занимало весь верхний этаж так называемого старого здания московского университета, в отличие от нового, в котором теперь читаются лекции и которое тогда еще не было готово. Лекции читались в том же старом здании под нашими номерами, и только с 1835 году были переведены они в новое.

К нам наверх было два входа: один с парадного крыльца, через обширные сени, которыми в последнее время входили в университетскую библиотеку, а другой - со стороны заднего двора, с правого угла здания.

Московский университет, 1900-е годы

В номерах мы проводили весь день и вечер до 11 часов, а спать уходили в дортуары, которые были значительно больше наших номеров и находились в правом крыле университетского здания, если смотреть со стороны Моховой. Номера и спальни размещались по обе стороны коридора, который тянулся по всему зданию от левого крыла, выходившего на Никитскую, и до правого. Между дортуарами и номерами была большая зала, в которую мы, проснувшись, выходили умываться. Вдоль стен ее стояли сплошные гардеробные шкафы с нашим платьем и бельем, а посередине - две громадные посудины. На каждой в виде огромного самовара или паровика резервуар для воды, которую умывающийся добывал, поднимая и спуская вложенный в отверстие ключ. Таких ключей в посудине было не менее десяти, так что в самое короткое время успевали умыться все полтораста студентов. Здесь же цирюльники брили усы и бороду более пожилым из нас, или, точнее, более совершеннолетним, на которых, озираясь назад от той машины во время умыванья, мы взглядывали с уважением и особенно, когда бреемый вскрикивал и давал пощечину брадобрею. Это осталось особенно живо в моей памяти, потому что случалось почти ежедневно, так как подрядчик-цирюльник обыкновенно командировал к нам неумелых мальчишек, чтобы напрактиковать их в бритье. Номер, в котором я жил в течение всех четырех лет университетского курса, занимал задний угол здания с окнами на Никитскую и на задний двор университета, где и теперь еще находится сад, в котором мы обыкновенно гуляли и, сидя на скамейках, читали книги или заучивали свои лекции.

Пить чай, обедать и ужинать мы спускались в нижний этаж, в громадную залу, в которой за столами, расставленными в два ряда, могли свободно разместиться мы все в числе полутораста человек.