Книга величиной в жизнь. Связка историко-философических очерков - Владимир Анатольевич Ткаченко-Гильдебрандт Страница 50

Это загадочная фотография Елены Блаватской в компании махатм Гималайского братства

Разумеется, дело, столь успешно начатое великим магистром Суверенного военного ордена Иерусалимского Храма Бернаром-Раймоном Фабре-Палапра, живо и теперь. После относительного процветания ордена и признания со стороны императора Наполеона III он практически впал в ничтожество в результате революции и Парижской коммуны. Тогда его факел подхватил выдающийся писатель, собственно, один из основоположников символизма в европейской литературе Жозефен Пеладан (1858–1918), став регентом очень сократившейся организации и создав на ее основе Католический Салон Розы и Креста и эстетов Башни Грааля, чтобы передать пламенник московским тамплиерам 20-х гг. прошлого столетия во главе с Аполлоном (Аполлинарием) Карелиным.

В настоящее время Суверенный военный орден Иерусалимского храма, возрожденный Бернаром-Раймоном Фабре-Палапра и действующий на принципах экуменического христианства кафолической традиции, насчитывает более 5000 рыцарей и дам по всему миру и признан на уровне ООН, имея аккредитацию при ЮНЕСКО, других комиссиях и комитетах, афилированных с ООН, его представители работают в учреждениях данной структуры в Нью-Йорке, Женеве, Вене и Иерусалиме. О разных схизматических псевдо-тамплиерских ветвях, отпавших от стволового древа ордена, которых насчитываются десятки, в том числе имитационные римско-католические, рассуждать здесь не вполне уместно.

А иначе и быть не может, ведь таинственный граф Сен-Жермен и Бернар-Раймон Фабре-Палапра, другие представители Восточного Ордена, как мы определили, являлись поэтами в своих областях (алхимии, политологии и социальной инженерии) и в равной степени, в какой представал поэтом выдающийся французский символист Жозефен Пеладан, а вместе с ним и русские тамплиеры Аполлона Карелина, известные по трудам замечательного русского писателя Андрея Никитина (1935–2005) (чьи родителя были тамплиерами), многие из которых повторили крестный путь 22-го великого магистра Якова де Моле: расстрелянные, прошедшие Гулаг и положившие свои юные жизни и незаурядные таланты на алтарь Храмового делания — Opus Templi!

Non nobis, Domine, non nobis, sed Nomini Tuo da Gloriam!

Триада в демиургии вечности

Записки на полях перевода «Откровения Гермеса Трисмегиста» Андре-Жана Фестюжьера

На протяжении всех уже пройденных нами томов монументального философского, теологического, религиоведческого и мистико-эзотерического исследования выдающегося ученого-эллиниста Андре-Жана Фестюжьера «Откровение Гермеса Трисмегиста» мы постепенно приходим к выводу, что космический Бог Сократа, Платона и стоиков, известный нам под названием Демиурга, отображенный авторами Герметического Корпуса, ставший Неведомым Богом со времен Филона Александрийского, является тем же самым Триединым Богом Священного Писания. Его познание и формирование главного тринитарного догмата христианства происходило в течение предшествующих столетий: он отнюдь не был произвольно и волюнтаристски принят на Первом Вселенском Соборе в 324 году нашей эры, как о том ныне сообщают многие псевдоисторики, притязающие на некие «откровения». Собственно, это и есть, по мнению, Андре-Жана Фестюжьера Гнозис в истинном смысле своего слова, в веках проявляющий тринитарный догмат теологии и приближающий к тайне Трех, тайне Святой Троицы. В представлении Фестюжьера к такому Гнозису, или точнее Гносису, относятся произведения философов платонической и неоплатонической школ, которые по-особенному высвечивают и утверждают пафос ветхозаветных пророков и новозаветных апостолов. К этому высокому эллинистическому Гнозису, языческому по форме, но по сути тринитарному по содержанию, доминиканский священник относит таких выдающихся мыслителей Имперского периода, как Плотин, Порфирий, Ямвлих и Прокл, личность которого, по его мнению, стала апофеозом неоплатонического учения, впоследствии сильно отразившегося на всей совокупности системы христианской теологии, особенно Восточной церкви, если взять хотя бы трактаты Псевдо-Дионисия Ареопагита, наиболее вероятное авторство которых относят то Иоанну Филопону (око. 490–570), тритеисту и монофизиту, представителю Александрийской школы неоплатонизма, то грузинскому философу V-го столетия Петру Иверу, жившему на Ближнем Востоке и в Египте.

Алхимическое изображение Фанеса

Барельеф церемонии в Элевсине

С другой стороны, появление псевдо-христианского гностицизма, который, на наш взгляд, связан больше с дуалистическом представлением о мире и манихейством, либеральный немецкий теолог Адольф фон Гарнак (1851–1930) считал последствием резкой эллинизации христианства. И в этом есть рациональное зерно, поскольку восточными неофитами, оказавшимися в христианской преимущественно греко-говорящей среде, поверхностно усваивалась греко-римская культура, тогда как многие из них оставались пребывать в плену своих прежних дуалистических воззрений и догм. И как результат — распространение в первые столетия нашей эры многих гностических течений в христианстве, начиная от валентиниан и заканчивая наасенами и офитами. Но вот в них-то как раз оказывалась христианской только оболочка, а нарратив содержания имел совершенно иные истоки. Именно подобному гностицизму Андре-Жан Фестюжьер противопоставляет целостный Гнозис Герметического Корпуса и неоплатонических школ, которые если не христианские, а языческие по форме, то по своему внутреннему наполнению квази-христианские. Словом, Фестюжьер в своем произведении неявно помещает высокий языческий Гнозис в христианский контекст, свидетельствуя о том, что у него больше точек соприкосновения с новой религией, чем у так называемого «христианского», а на самом деле манихейского гностицизма, имеющего в основном восточные иранско-месопотамские и иоаннитско-мандейские корни.

Герб, озаглавленный Eternitas. Художник Пичем. XVIII век

Образ Вечности из «Иконологии» Чезаре Рипа (1555, Перуджа — 1622, Рим) — итальянский писатель, учёный и повар кардинала Антона Сальвиати

Вместе с тем, нам необходимо отметить некоторые вещи, оставшиеся все-таки за скобками последнего исследования Андре-Жана Фестюжьера, но как бы подразумеваемые в нем. Речь идет об этимологии и смысловой нагрузке греческого слова «эон» или «айон». Известно, что Αἰών по-древнегречески значит «время жизни», «поколение», являясь наименованием божества эллинской теокосмогонии, олицетворяющего всю длительность времени, тогда как в большинстве текстов слово переводится просто как «вечность». В римской мифологии Эону соответствует богиня Aeternitas — Вечность. Изначально Эон упоминается в орфическом гимне к Мусею (ст. 28). Согласно спорному фрагменту Эпименида, это имя одного из Диоскуров, причем второй Диоскур — женщина Фюсис. Образ встречается и у древнегреческого философа Гераклита (фр. 93 Маркович), называющего его «играющим ребенком на престоле». Уже в Имперский период и под влиянием зороастризма Эона стали изображать могучим старцем с головой льва, вокруг тела которого обвивается змея. Что нас, собственно, отсылает к иранскому божеству Зервану, являющемуся олицетворением времени и пространства. Позднее он понимался как бог времени и судьбы, будучи андрогинным существом, породившим Ангра-Манью (Аримана) и Ахурамазду (Ормузда). Зенд-Авеста считает его единым верховным началом бытия, отсюда и его название «Вечное Время» (Зерван Акарана), произведшим из своих недр Свет и Тьму, положивших начало существованию мироздания. Последнее