Синдром публичной немоты. История и современные практики публичных дебатов в России - Коллектив авторов Страница 50

Многим дискуссиям («соседский сход», отчетное собрание ПЖСК, слушания по «Охта-центру») присущ агрессивный, конфликтный стиль взаимодействия, стремление к доминированию и отстаиванию своей позиции как единственно возможной. Складывалось ощущение, что «искусство компромисса», в том смысле, который в него вкладывал Хабермас, мало знакомо россиянам[152]. На распространенность конфликтного стиля в отечественной дискуссионной практике указывали некоторые представители третьего сектора – сотрудники центра экспертиз ЭКОМ – в брошюре об участии общественности в процессе принятия решений по вопросам, касающимся окружающей среды: «И представители НКО, и администрация очень часто рассматривают конфликтную модель взаимодействия в качестве основной» [Афиногенов, Карпов 2000].

Проделанный в статье анализ практики публичных обсуждений, возникавших вокруг локальных проблем коммунального хозяйства или защиты историко-культурного наследия Петербурга, позволяет сформулировать несколько важных тезисов о природе «публичной немоты» и путях ее преодоления, которые способствовали бы развитию автономной публичной сферы в современном российском обществе.

1) Обсуждение мелких коммунальных разногласий и глобальных общественно-политических проблем средствами аргументированной дискуссии, основанной на включении, признании и уважении собеседника, еще не стало значимым элементом российского общественного опыта. Ориентация на взаимопонимание, то есть на уменьшение радикализации противоречий, на минимизирование аффектов, на «цивилизованные» обсуждения, пока редко встречается в современной практике публичных обсуждений наших соотечественников.

2) Публичная сфера в России пока находится в зачаточном состоянии. Еще не возникло четких, устоявшихся представлений об «уместном» и «неуместном» поведении на публике. Нарушения норм поведения на публике пока не воспринимаются большинством как этически и коммуникативно значимые, а санкции за такие нарушения отсутствуют. Возможно, поэтому россияне не испытывают нужды в самоограничении и контроле над аффектами в ситуациях публичных споров, с легкостью обходясь без «манер» в элиасовском смысле.

3) Чтобы успешно взаимодействовать в публичной сфере – в пространстве Других, – человек должен владеть набором специфических навыков по выстраиванию своих и критике чужих аргументов. Наблюдения за собраниями петербургской общественности демонстрируют тотальный дефицит опыта взаимодействия в публичном режиме, опыта коллективных обсуждений. Люди не владеют «публичным языком», они просто не знают, как говорить, как обсуждать общие дела с «чужими», незнакомыми Другими. Невозможность достигнуть взаимопонимания, конфликтный характер обсуждения, взаимное неуважение и нехватка дискурсивных средств порождают череду коммуникативных деформаций, определяемых через категорию «публичной немоты». Массовая неспособность граждан преодолеть «публичную немоту» становится серьезным препятствием для развития автономной публичной сферы в России.

4) Публичная сфера рождается из практики организации общественных дебатов, из многолетнего опыта обсуждений и споров. Исследуя употребление понятия «общество» и связанных с ним лексем, Капитолина Федорова отмечала: «…чем более интенсивно общение, тем больше у общающихся людей общего… Общаться, таким образом, значит бесконечно создавать и сохранять „нечто общее“. ‹…› Однако и общество как таковое создается общением – непрерывными контактами между людьми» [Федорова 2011: 52–53]. Получается, что недостаток публичного общения – одного из базовых механизмов процедурной переговорной демократии – затрудняет выработку общего – общего публичного языка, общих правил поведения на публике и общего блага в итоге. Что в совокупности тормозит появление на российской «общественной сцене» собственно публики. Вопрос о том, когда же на российском общественном горизонте появится публика, является предметом большой социологической дискуссии[153], однако выходит за рамки этой статьи, ограниченной анализом процессуального уровня публичных дебатов и коммуникативных компетенций их участников.

5) В ходе сравнительного изучения нескольких случаев мной описаны три основных сценария активистских собраний – «тусовочный», «авторитетный» и «состязательный» с вариациями, а также выделены коммуникативные деформации, типичные для каждого из сценариев. Чтобы договориться об общем (действии, правилах, благе), гражданам необходимо освоить «состязательный» сценарий публичного обсуждения, причем реализовывать его желательно в компромиссном стиле. Залогом успеха публичного дебата кажется сочетание четырех условий: равенство сторон в аргументации и критике, использование общих правил и процедур принятия решений, коммуникативная компетентность участников, а также высокая степень публичности. Представленная в дескриптивной части статьи реконструкция нескольких ситуаций публичного обсуждения демонстрирует в большинстве случаев дефицит какого-то одного или сразу нескольких из перечисленных условий: нет регламента, нет равенства, нет широкой публичности (привычка «решать вопросы кулуарно»), не хватает позитивного опыта коллективных дискуссий, нет навыка взаимодействия в режиме конструктивного диалога и т. д.

6) Важно понимать, что описанные в статье коммуникативные поломки и разрывы, сопровождающие публичные дебаты и провоцирующие массовую «публичную немоту» у множества россиян, являются результатом трагического исторического опыта, который все еще переживает наше общество, за последние 100 лет далеко зашедшее по пути социального экспериментирования над собой. При этом неразвитость публичного регистра и «гражданской грамматики» в российском обществе и его языке нельзя рассматривать как фатальные, подобные естественному закону и неизменные социальные константы. «Публичная немота» преодолима. Хотя описанные в статье примеры российских дискуссий далеки от нормативного идеала аргументативной дискуссии Хабермаса, мне кажется, что даже такие хаотичные, конфликтные, непрагматичные опыты становятся для россиян частью нового социального знания, накопление которого постепенно формирует публичный язык, развивает навыки коллективного обсуждения, создает пространство для развития публичной сферы.

7) Приобретение коммуникативной компетенции, освоение «манер» и правил публичного поведения – все это скорее культурные, чем политические процессы, а культура меняется медленно. Тем не менее недавние эмпирические наблюдения за дискуссиями различных инициативных групп, собраний и общественных движений позволяют различить стремление людей преодолеть привычные коммуникативные барьеры, найти нужные слова и обнаружить то общее, что делает нас обществом.

Литература

Агапов М. (2012). Порядки коммуникаций на публичных мероприятиях: опыт фрейм-аналитического исследования // Социология власти. № 8. С. 58–73.

Алексеев А., Ленчовский Р. (2010). Профессия – социолог. Документы, наблюдения, рефлексии. «Случай» Охта-центра и вокруг него. Т. 4. СПб.: Норма.

Афиногенов Д. В., Карпов А. С. (2000). Участие общественности в процессе принятия решений по вопросам, касающимся окружающей среды // ЭКОМ [http://ecom.su/publications/index.php?id=34] (доступ 24.02.2014).

Ахмеджанова Д. (2009). Современные ТСЖ с точки зрения республиканской теории // Что такое республиканская традиция: сборник статей / Ред. О. Хархордин СПб.: Изд-во ЕУСПб. С. 188–205.

Бикбов А. (2012). Представительство и самоуполномочение: по материалам исследования НИИ митингов, декабрь 2011–2012 // Логос. № 4 (88). С. 189–229.

Блинов Е. (2013). Речь как первое установление общества: Руссо и революционная политика языка // Логос. № 6 (96). С. 67–96.

Богданов К. (2008). Риторика ритуала. Советский социолект в этнолингвистическом освещении // Антропологический форум. № 8. С. 300–337.

Большой толковый словарь (2008). Большой толковый словарь русского языка / Гл. ред. С. А. Кузнецов. СПб.: Норинт.

Буш Г. Я. (1985). Диалогика и творчество. Рига: Автос.

Вайзер Т. (2012). Оскорбление в социальной и политической публичной сфере