Тоби Грин - Инквизиция: царство страха Страница 51

К концу 1580-х в Кордове арестовали так много морисков, что они все не могли поместиться в тюрьму инквизиции[775]. Дела, заведенные на них, составляли три четверти всех дел, заведенных инквизицией Валенсии в период с 1570 по 1614 гг., и 56 процентов всех дел, заведенных в Сарагосе[776].

Постоянная угроза ареста и потенциального «освобождения» увеличивали страх. Но еще более значительным поводом для распространения ненависти среди морисков оказалось применение инквизицией пыток, которые стали совершенно обычными в те годы.

Знакомясь с делами морисков инквизиторских судов в Валенсии и Сарагосе того времени, с ужасом видишь: к подавляющему большинству из них, как сказано, «относились с прилежанием (применяя пытки)». Часто только в пыточной камере мориск начинал давать признательные показания, что «всю свою жизнь был мусульманином». Нередко такие «мусульмане» отказывались от своих признаний сразу, когда прекращали пытку потро[777].

Однако это было ошибкой: отказ от показаний часто приводил к возобновлению мучений[778].

Безусловно, как мы видели в главе 3, некоторых морисков освобождали от пыток в силу их физического состояния или возраста. Однако сам факт того, что в этот период инквизиция пытала большинство арестованных морисков, говорит сам за себя.

Инквизиция не могла охватить огромное число морисков-вероотступников, в существовании которых она была убеждена[779]. Оказалось возможным осудить только незначительную часть от общего количества. Однако неограниченное применение пыток сыграло решающую роль в том, что у обращенных возникла ненависть к инквизиции[780].

Применение пыток сопровождалось унижением. Когда Беатриса Падилья, жена Франсиско Маэстро, корзинщика из Аркоса, принесла своему мужу чистую рубашку в инквизиторскую тюрьму в Куэнке, ее посадили верхом на осла и, обнажив ниже талии, провезли по городу Аркос. При этом проповедник громко сообщал о ее преступлении, после чего ей нанесли 100 ударов плетью[781]. Когда в 1579 г. приговоренный мориск из Мурсии Мартин Варуни нарушил условия приговора и вернулся домой из изгнания, чтобы повидаться с женой и детьми, инквизиция приказала ему отбывать весь срок своего изгнания с самого начала[782]. Истории, подобные делу Варуни, демонстрируют: инквизиторы не только пытали и «освобождали». Они разрушали семьи даже при вынесении относительно мягких приговоров. И этим рушили общество[783].

Часто при набегах инквизиции уничтожались целые деревни. Например, в 1585 г. в Куэнке покарали тринадцать из двадцати одного заключенного из небольшой деревушки Сокуэлламос. А в 1589 г. в Валенсии было наказано восемьдесят три мориска из Мислата[784].

Такие события вселяли страх и ненависть. Действительно, ведь одно влечет за собой другое. Приблизительно в 1607 г. летописец Педро де Валенсия писал: мориски были врагами пострашнее мавров Северной Африки, «так как они боялись, что их схватит испанская инквизиция, которая сожжет их и конфискует их имущество… Мориски знали, что они живут, постоянно рискуя всем этим. И если будет обнаружено, что они мусульмане, то им придется страдать и переносить мучения. И посему они ненавидят нас так, как ненавидели бы людей, желающих убить их»[785].

Поэтому страх перед инквизицией, вызванный собственными действиями инквизиции, был признан в Валенсии в качестве источника ненависти. Это страх был столь велик среди морисков, что они не вступали в браки со «старыми христианами», поскольку это могло привести к доносам[786].

Иногда мориски убивали того, кого они подозревали в доносительстве[787]. Они рассматривали наказание инквизиции не как позор, а как знак отличия, аплодируя тем, кто прошел через представление с публичным аутодафе и санбенито[788].

Мрачная пляска страха и ненависти достигла своего апогея в отношениях между морисками и инквизицией[789]. Эту мусульманскую «пятую колонну» терроризировали угрозой «лишения жизни, собственности и детей, тем, что в мгновение ока мы можем оказаться в темных застенках и проведем там много лет, истратив всю свою собственность и наблюдая, как отбирают у нас детей и передают на воспитание другим людям»[790].

И вновь попытка выдавить из бывших мусульман дух непокорности с помощью жестокости и непреодолимой силы привела к противоположному результату. Теперь мориски стали склонны к ереси более, чем когда-либо ранее. Они научились пренебрегать инквизицией, символом своего угнетения.

Использование против предполагаемого мусульманского врага инквизиции, которая так и не смогла добиться главной цели и сломить сопротивление, еще больше осложнило положение дел. Хотя она не «освободила» столько морисков, сколько было казнено конверсос в XV столетии, но все же сыграла решающую роль в накале ненависти. И это неизбежно привело к страшной трагедии морисков.

Действительно, в обращении «старых христиан» с морисками присутствовала жестокость пополам с удовольствием, как у кошки, которая, сломав крыло птичке, играет с ней перед тем, как откусить голову.

Перенесемся в долину реки Эбро в Арагоне, где в середине XV века происходили неоднократные стычки между «старыми христианами» и морисками. После ряда ожесточенных схваток с ополчением морисков, в 1585 г. «старые христиане» решили отомстить и убить одного из своих врагов. Очевидно, они были убеждены в том, что убийство мориска будет приятно Господу, а если они сами погибнут в бою, то заслужат вечное спасение[791]. Эта вера в славу мученичества восходит непосредственно к идеологии крестоносцев XI–XII вв. Она уже устарела и разрушалась, словно горы. Не было ничего удивительного в том, что власти поняли: применение насилия связано с трудностями.

Схватки продолжались в течение трех лет. В одной из атак «старых христиан» на деревню Пина, судя по всему, было уничтожено 700 морисков — мужчин, женщин и детей[792].

Поскольку подобные события стали происходить все чаще и сделались обычным явлением, общины морисков и «старых христиан» оказались почти полностью изолированными. Один голландский путешественник, сопровождавший свиту Филиппа II в Арагон в 1585 г., писал: в небольшом городе Моэле, где бурно развивалась керамическая промышленность, на все население приходилось только три «старых христианина». Мориски не ели свинину. Они не пили вино. Церковь почти постоянно пустовала. Когда королевская свита покинула город, горожане, испытывая отвращение к властям, разбили всю посуду, которой пользовались придворные вельможи[793].

Взаимное отвращение морисков и «старых христиан» стало настолько глубоким, что они открыто насмехались друг над другом в инквизиторской тюрьме города Куэнка. И это — вместо сочувствия и понимания, что заключенных ждет общая судьба. Арестованные «старые христиане» упрямо готовили беконную свинину перед морисками, разбрызгивая жир с раскаленных сковородок. А мориски делали кресты из соломы и топтали их[794].

Перед входом в инквизиторскую тюрьму «старые христиане», как правило, предлагали морискам блюда из свинины, прекрасно зная, что не есть ее было чревато угрозой (если несчастные не хотели, чтобы на них донесли в инквизицию), а есть — унижением. (Но «старые христиане» имели возможность угрожать таким способом)[795].

Пропасть между этими общинами оказалось невозможно преодолеть. Мусульмане Северной Африки негодовали. Как сформулировал это Педро де Валенсия, «огромное количество подобных им людей (с точки зрения мусульман) были угнетены и насильно превращены в рабов Испании при полном лишении их чести. Их подвергают унижениям, силой заставляют отказаться от магометанской веры, поэтому сажают в тюрьмы, лишают собственности и жизней, приговаривают к порке кнутами и к сожжению. А об этом в Африке слышали ежедневно из рассказов тех самых испанских морисков»[796].

Этот летописец занимал высокое положение при дворе Филиппа III, поэтому нет причин сомневаться в его рассказах о повседневном унижении, которое испытывали мориски Испании.

Общение было крайне ограничено, связи нарушились… Первое правило в жизни мориска, если он находился среди «старых христиан», заключалось в том, чтобы не сказать ни единого слова. Ведь слово, сказанное не к месту, могло легко привести в инквизицию. Молчание вызвало недоверие, а в результате развивались только отвращение и ненависть[797].

Настоящая трагедия организации гетто заключалась в том, что его не было. Португальцы часто сталкивались с тем, что их колонисты становились мусульманами. В 1585 г. инквизиторы Гоа жаловались на то, что «старые христиане», которые, уехав, жили среди мусульман, принимали ислам[798]. В 1632 г. Амадора Лосадо, капитана форта в Аргиуме на мавританском побережье, обвинили в том, что он тайный мусульманин, который жил с мусульманскими наложницами и угнетал всех христиан в крепости[799].