Г. Штоль - История Древнего Рима в биографиях Страница 52

20. Квинт Фабий Максим Кунктатор

Квинт Фабий Максим, прозванный Кунктатором (Cunctator – медлитель), был потомком знаменитого Фабия Максима Руллиана, игравшего такую значительную роль во время Самнитской войны. В детстве он был всегда молчалив, спокоен, осторожен, медлителен в учении, так что почти все считали его простачком и только немногие догадывались, как выразился Плутарх, что неповоротливость его натуры обусловливалась только глубиной ее и что в ней было много великодушного и наивного. Но вскоре, когда политические события выдвинули этого человека на поприще политической деятельности, оказалось, что все казавшееся неповоротливостью было только отсутствием неблагоразумной пылкости; то, что называли боязнью, – не что иное, как мудрая осторожность; недостаток быстроты и подвижности – только твердость воли и непоколебимая устойчивость. Действительно, спокойствие, осторожное и. и непоколебимая твердость составляют самые отличительные черты характера этого человека; кротость и смирение сохранились в нем и в позднейшие годы. Всякое благодеяние, оказываемое без приветливости, он называл каменным хлебом, который голодающий поневоле принимал, но которым нетрудно было подавиться. В молодые годы он не только приучал тело свое к военной службе, но занимался также науками и особенно развивал в себе дар красноречия. Его речь, по свидетельству Плутарха, была свободна от всяких риторических украшений и напыщенности, она свидетельствовала об уме, обладавшем своеобразной манерой и глубиной, в чем он, по замечанию многих, имел большое сходство с Фукидидом.

Консульскую должность Фабий получил в первый раз в 233 г. В этом звании он одержал победу над лигурами. Римляне полагали, что к войне против Рима побудили лигуров карфагеняне, поэтому Фабий послал в Карфаген копье и жезл герольда как символ войны и мира с требованием, чтобы карфагеняне выбрали то или другое. Но карфагеняне предоставили решить дело самим римлянам, а те на этот раз предпочли мир. В 230 г. Фабий был цензором, в 228 г. – вторично консулом и вскоре после того избран диктатором. Когда в 219 г. Ганнибал завладел Сагунтом, а многие в сенате требовали немедленно начать войну с Карфагеном, Фабий высказался против нее и предложил отправить к карфагенянам посольство. Предложение его было принято, и он сам был послан в Карфаген во главе этой депутации. «Квинт Фабий, – говорит Линий, – подобрав переднюю полу тоги так, что образовалось углубление, сказал: «Вот здесь я принес вам войну и мир; выбирайте любое!» На эти слова он получил не менее гордый ответ: «Выбирай сам!» А когда он, распустив тогу, воскликнул: «Я даю вам войну!» – присутствовавшие единодушно ответили, что принимают войну». Из Карфагена посланники, согласно данному им в Риме приказанию, направились домой через Испанию и Галлию с целью привлечь на сторону римлян преданные Карфагену испанские племена и склонить галлов к тому, чтобы они помешали проходу Ганнибала через их земли. Испанцы отвечали им, что пусть римляне ищут союзников там, где народ еще не знает о бедствии покинутого ими на произвол судьбы Сагунта. В Галлии же на упомянутое предложение римлян, заявленное ими в народном собрании, арвернцы отвечали громким смехом. Галлам показалась нелепой мысль вовлечь в войну самих себя только для того, чтобы отвратить ее от римлян. После страшного поражения при Тразименском озере, которое римляне потерпели в результате действий Фламиния, испуганный народ потребовал назначения диктатора, и тогда стали искать человека, который мог бы среди всеобщего смятения управлять государством без страха и твердой рукой. Выбор пал на престарелого и известного своей осторожностью и благородством Фабия, который уже при выступлении в поход консулов этого года советовал избегать битвы и постепенно ослаблять страшного противника продлением войны. Так как один консул пал, а другой, Сервилий, находился далеко от Рима, вследствие чего, согласно законам, диктатор не мог быть назначен только одним консулом, народ объявил Фабия продиктатором, а Минуция Руфа его начальником конницы (magister equitum).

В тот самый день когда Фабий вступил в должность, он созвал сенат и объявил, что консул Фламиний навлек бедствие на государство не столько своей неосторожностью и неумением или малодушием своих воинов, сколько неуважением к священным обычаям и предзнаменованиям богов, и что врага не следует бояться, а должно прежде, чем взяться за оружие, умилостивить богов искупительными жертвами. Вследствие этого посоветовались с Сивиллиными книгами и, согласно их предписанию, устроили большие игры в честь Юпитера, установили один молитвенный день и одно пиршество для богов, обещали воздвигнуть храм Венере Эрицинской и богине Мудрости и сверх того дали обет, в случае счастливого ведения войны в продолжение следующих пяти лет, посвятить Юпитеру весну. Это последнее постановление было сделано в народном собрании. Римский народ обещал принести в жертву Юпитеру все стада, всех свиней, овец, коз, рогатый скот, какие только родятся следующей весной в Италии. Успокоив таким образом религиозные сомнения и опасения народа и устранив боязнь неприятельского нашествия, диктатор во главе четырех вновь образованных легионов и войск, приведенных к нему консулом Сервилием из Верхней Италии, двинулся в Апулию. Он остановился недалеко от Ганнибала.

Относительно Ганнибала Фабий занимал выжидательную позицию. Не вступая в открытый бой и не давая не приятелю возможности прямо напасть на него, он постоянно держался в горах, не выступал из своего лагеря до тех пор, пока неприятель не выходил из своего, и направлялся дальше, как только двигалось неприятельское войско, причем он постоянно держался в таком отдалении, что вовлечь его в битву, вопреки его желанию, было невозможно. Эта медлительность навлекла на него общее осуждение. В собственном его лагере воины роптали и негодовали; враги же, за исключением только самого Ганнибала, признавали его малодушным трусом. Ганнибал угадал стратегический план своего противника и употребил всю хитрость и силу для того, чтобы заставить его сразиться, так как при таком способе ведения войны боевые силы его представлялись бесполезными, и он предвидел, что со временем ресурсов его не хватит сравнительно с теми, которыми обладали римляне. Но не менее Ганнибала был недоволен образом действий Фабия Минуций, человек задорный и воинственный, вроде Фламиния, с каждым днем все более и более передававший войску свое собственное негодование. Своими хвастливыми воззваниями он вселил в солдатах безумную воинственную отвагу и безосновательные надежды до такой степени, что они в насмешку называли диктатора педагогом Ганнибала, так как он сопровождал карфагенского полководца повсюду, точно вверенного его попечению школьника. Напротив, Минуция войско считало военачальником, которого сама судьба избрала для спасения Рима. Минуций издевался над расположением лагеря Фабия в горах, откуда, по его словам, войско могло постоянно смотреть на опустошение Италии; спрашивал друзей диктатора, не хочет ли последний, отчаявшись найти спасение на земле, повести свою армию на небо, не старается ли он скрыться за облаками и туманом, чтобы спастись от неприятеля. Когда друзья Фабия передали ему слова Минуция и убеждали его спасти свою честь немедленным сражением, диктатор отвечал: «Поймите, что я оказался бы трусливее и малодушнее, чем считаюсь теперь, если бы, убоясь насмешек и клеветы, изменил своим правилам».

В Риме народ был также недоволен медлительностью Фабия; его прозвали Кунктатором – насмешливое прозвище, обратившееся впоследствии в почетный титул. Говорили, что он не кто иной, как школьный учитель, только обучающий своих воинов и не допускающий их до сражения. Многие уже заподозрили диктатора в измене, и Ганнибал старался поддержать это подозрение, пощадив при всеобщем опустошении одной местности в Кампании находившееся там поместье Фабия, и приставил даже стражу для его охраны. Сенат тоже был возмущен образом действий диктатора, особенно из-за договора, заключенного, им с Ганнибалом насчет пленных. Оба полководца условились обменять между собой пленных, человека за человека, и в случае если бы с одной стороны оказалось пленных больше, то уплатить по 250 драхм за каждого лишнего. Вышло так, что у Ганнибала оказалось на 240 пленных больше, чем у Фабия, и сенат отказался уплатить за них условленную выкупную сумму, сделав еще сверх того Фабию выговор, что он, в ущерб чести и выгодам государства, снова принял к себе людей, которые из-за собственной трусости попали в плен. Чтобы сдержать слово, Фабий продал через посредничество своего сына то же самое поместье в Кампании, которое пощадил Ганнибал, и вырученными деньгами выкупил вышеупомянутых пленных. Многие из этих последних хотели впоследствии возвратить Фабию заплаченные за них деньги, но он не взял ни у одного из них ни копейки.