Карл Абжаген - Адмирал Канарис Страница 52

Доводы, приведенные разведкой, встретили у Мюллера и Рейнеке мало понимания. В особенности Рейнеке энергично выступил против отмены приказа об уничтожении и откровенно заявил, что советские солдаты должны рассматриваться не как солдаты, а как смертельные враги в области мировоззрения и с ними нужно обращаться соответствующим образом. Мюллер с циничной улыбкой изъявил свою готовность принять к сведению соображения разведки относительно плохого влияния казней на воинские части и распорядился, чтобы впредь казни проводились за территорией лагерей, так что войскам незачем будет на них смотреть. Он также дал согласие решить вопрос об уточнении понятия «заражен большевизмом». Таким образом, протест, заявленный Канарисом, остался безрезультатным.

Однако Канарис не сдавался. От него лично и от его ведомства в компетентные инстанции, прежде всего к Кейтелю, поступали предостережения и протесты по поводу противоправного и бесчеловечного обращения с военнопленными. Когда в начале сентября Рейнеке, к компетенции которого относились все вопросы, касающиеся военнопленных, дал указания относительно обращения с советскими военнопленными, которые противоречили всем установкам и правилам цивилизованного ведения войны, Канарис счел правильным вступить в сражение, пустив в ход все аргументы из области международного права. При этом он взял за основу докладную записку, разработанную в заграничном отделении разведки графом Мольтке, которая была ему передана начальником этой службы адмиралом Бюркнером и которую он распорядился еще дополнить в связи с некоторыми соображениями.

Докладная записка содержала в себе протест против установки, что советские заключенные не могут претендовать на международно-правовую защиту, потому что положения женевского соглашения о военнопленных, в котором Советский Союз не участвовал, на них не распространяются. В связи с этим в докладной записке было указано на принципы всеобщего международного права, согласно которым, начиная с XVIII века под понятием «плен» подразумевается не месть или наказание, а ограничение свободы с единственной целью помешать военнопленным участвовать в боевых действиях. «Этот принцип, — написано в докладной, — развивался в связи с существующим во всех армиях мнением, что убийство или причинение увечий безоружным противоречит нормам военного времени. Прилагаемые к докладной распоряжения относительно обращения с советскими военнопленными (имеются в виду указания Рейнеке от 8 сентября 1941 г. — Прим. авт.) исходят из совершенно другой точки зрения».

Из Нюрнбергского процесса против главных военных преступников известно, что и эта акция протеста Канариса, как бы хорошо она ни была обоснована в моральном и в юридическом смысле, осталась безрезультатной. Кейтель сделал на полях докладной пометку, где он хотя и признает, что мнение начальника разведки соответствует солдатским понятиям рыцарской войны, однако добавляет: «Здесь идет речь об уничтожении мировоззрения. Поэтому эти меры одобряю и поддерживаю».

Данные примеры еще раз показывают настойчивое стремление Канариса придать войне гуманные формы и уберечь германский вермахт и его репутацию от грязи.

Перевод штаб-квартиры фюрера в Восточную Пруссию и тот факт, что Кейтель теперь большую часть времени находился там, вызвало необходимость более частых визитов Канариса в штаб-квартиру фюрера. Неподалеку от «Волчьего логова», как называли штаб-квартиру, расположенную под Растенбургом, и штаб-квартиры верховного командования армии разведка создала узел связи, что отвечало желанию верховного командования армии иметь как можно более тесный контакт между учреждением разведки, получающим информацию о ситуации на Восточном фронте, и отделением иностранных армий Востока, подчиняющимся старшему квартирмейстеру. Узел связи абвера находился под руководством особенно опытного и знакомого с положением дел на востоке офицера разведки. И у Канариса была там квартира, которая всегда находилась в его распоряжении. Когда во время военного похода в 1942 году штаб-квартира фюрера была переведена в Винницу, упомянутое подразделение разведки было перенесено в тот же район и расположилось в Воронино неподалеку от Винницы, где для Канариса также было выделено помещение. Кроме упомянутого узла связи, который был подведомствен первому отделу разведки, служебная группа заграничного отдела имела в штаб-квартире фюрера своего офицера, который был прикомандирован к штабу руководства вермахта.

Во время визитов в штаб вермахта Канариса сопровождал обычно кто-нибудь из его начальников отделов в зависимости от того, какие конкретные вопросы должны были обсуждаться с Кейтелем. Прежде чем Канарис являлся на совещания с упомянутыми высокими инстанциями, он обычно сначала просил офицеров из зарубежного отдела разведки, которые хорошо знали местную ситуацию, проинформировать его о том, что случилось в штаб-квартире. Канарис вообще имел привычку узнавать таким косвенным путем обо всем, что происходило в окружении Гитлера, но здесь играло роль то обстоятельство, что он как человек слишком плохо чувствовал себя в атмосфере штаб-квартиры фюрера, чтобы затягивать свое пребывание там дольше, чем это было необходимо по службе. По окончании своего доклада или своих переговоров у Кейтеля (в противоположность показаниям Йодля в Нюрнберге он бывал у Гитлера очень редко, самое большее — четыре-пять раз в году в крайнем случае), поговорив также с Варлимонтом или Йодлем, он обычно тут же удалялся. В особенности он избегал возможности, которую так любило использовать большинство посетителей штаб-квартиры фюрера, в обеденное время или за ужином принять участие в казино, находившемся в штаб-квартире Гитлера, чтобы при этом услышать от адъютантов и других офицеров из окружения Гитлера новейшую информацию о его взглядах и намерениях. Большинство людей из окружения Гитлера были ему несимпатичны; вся атмосфера штаб-квартиры угнетала его. Кроме того, имело значение также то, что Канарис не любил попоек, длящихся до глубокой ночи, а это было необходимо, если нужно было действительно что-либо узнать. Он имел обыкновение уже в 21.30 идти спать. Своим спутникам он обычно полусерьезно-полушутя говорил, что, по его мнению, только злые люди остаются по доброй воле на ногах до десяти вечера.

После провала наступления на Москву в штаб-квартире фюрера царило подавленное настроение. Тот факт, что Браухич был уволен, став козлом отпущения, должен был тем, кто прежде верил в продолжение серии гитлеровских успехов, показать, что наметился серьезный перелом. Об отставке Браухича было известно только в тесном окружении Гитлера. Поэтому сообщение о вступлении Японии в войну, пришедшее на следующий день, было воспринято со вздохом облегчения, причем большинство офицеров даже в самых высоких штабах не слишком задумывались над тем, что одновременно Соединенные Штаты со своей мощной армией открыто примкнули к лагерю союзников, воюющих на стороне противника. Однако Канарис ни минуты не заблуждался насчет последствий этого события. Он предостерегал от переоценки японской победы в Перл-Харбор. Конечно, как морской офицер он прекрасно понимал, что уничтожение такой значительной части американских боевых кораблей давало японцам свободу для их экспансии в желанные южные районы. Но он также ни минуты не забывал о неслыханном превосходстве американского военного потенциала. «Не позволяйте вводить себя в заблуждение, господа, — говорил он своим начальникам отделов при обсуждении результатов в Перл-Харбор. — Вы не знаете мощность американской кораблестроительной промышленности. Они восполнят свои потери за полтора года».

Из времени визитов в узел связи и штаб-квартиру в памяти участников этих визитов сохранилось несколько эпизодов. Однажды руководитель узла связи разведки докладывал начальнику службы о ситуации, стоя перед картой расположения армий. «Мы установили, что нашим 180 дивизиям противостоит около 500 русских дивизий. Из них половина установлена с абсолютной точностью, еще четверть — с вероятностью в 75 %, а вторая четверть с вероятностью в 50 %. Но, господин адмирал, те там (в верховном командовании армии) не хотят мне верить. Такова моя участь». В ответ на что Канарис сухо заметил: «Штаб руководства вермахтом мне тоже не верит».

Был конец 1942-го или первые месяцы 1943 года. Канарис с одним из своих руководителей отдела поехал в штаб-квартиру фюрера и после совещания у Кейтеля еще некоторое время прогуливался вблизи «Волчьего логова», прежде чем вернуться в свой штаб. Его спутник обратил внимание на то, что Гитлер как раз вышел из одного барака и, беседуя с адъютантом, тоже ходил неподалеку взад-вперед. Спутник Канариса мечтательным голосом сказал: «Если выстрелить с такого расстояния, то промаха бы не было». Канарис ответил тут же: «Так сделайте же это!»