Сергей Сергеев-Ценский - Обреченные на гибель Страница 52

Он был низок и толст, близорук и красен, лысоват спереди и большерук, густо кашлял и пил содовую воду стакан за стаканом (четыре бутылки этой воды стояли у него на столе); глядел на Макухина с прищуром и хитро сквозь стекла золотых очков и все щекотал указательным пальцем левой руки реденькую русую сорокалетнюю бородку. И даже на толстом опухшем лице его губы казались несоразмерно толсты.

Присмотревшись к этим всевысасывающим губам, сказал медленно Макухин:

— Да я особенно тратиться даже и не намерен… Я зашел только справиться, что ему может быть за это…

— Что же ему за это?.. Каторга!.. Ясно, как палка!.. Но кто же вам, батенька, поверит, чтобы вы этого не знали и за тем только пришли?..

И вдруг зевнул очень глубоко, с необыкновенным увлечением и добавил:

— Начал кутить вчера с одним оправданником, и вот до шести утра… Тоже запутанное очень дело было, и состав присяжных аховый попался… но все-таки удалось!

И снял очки и жестоко протер глаза кулаком… Потом налил содовой воды и выпил… Потом вбежала в кабинет маленькая, лет семи, девочка в коротком белом платьице и, остановясь шагах в трех от Калмыкова, сказала нерешительно:

— Папа! — и покосилась на Макухина, пухлая, точь-в-точь так же хитро, как это делал ее отец.

Отец же, обернувшись, вскочил с большой легкостью, подхватил ее на руки, закружился с нею по комнате, вынес ее на руках за дверь, там пошептался с нею, потом притворил дверь, подошел к Макухину вплотную, положил ему руки на плечи и сказал вдохновенно:

— Взяться за это дело могу, конечно, и возьму не больше, чем Прик возьмет, или Варгафтик, или чем Швачка, который ваше дело вел в прошлом году!..

— Какое дело вел?.. — удивился Макухин.

— Ну-ну-ну-ну!.. Будто я не знаю!

И сделал хитрейшее лицо толстогубый, и даже один глаз совсем закрыл за ненадобностью пускать его в работу.

— И дела не было, и Швачки никакого не знавал даже и отроду, ответил Макухин очень спокойно, думая в то же время о Наталье Львовне: "Хорошо, что я один, а не с нею: осерчала бы и ушла, а человек очень подходящий и занятный…"

— Ка-ак так не знавали? — очень изумился Калмыков, и посмотрел на него, сидящего перед ним, поверх очков. — Штука капитана Кука!.. Ведь вы же строили дом Кумурджи, греку?.. Ведь вы же сказали, что Мухин?

— Ма-ку-хин, а не Мухин!

— Ма-ку-хин!.. Гм… Макухин… Так бы и говорили сразу. — И Калмыков налил уже из третьей бутылки (две он выпил) стакан воды. — А я думал: архитектор, подрядчик, — словом, свои ребята, — теплая компания!.. А вы, пожалуй, даже скажете, что никогда и не судились!..

— Не приходилось.

— Гм… значит, вы — будущий мой клиент!.. Люди делятся на три категории: на клиентов настоящих, прошедших и будущих… Вы сегодня в театре будете?

— В театре? — удивился Макухин.

— Да… Советую!.. Там сегодня Пустынина играет… Та-ка-я мамочка, прелесть!.. Там бы, кстати, поговорили… а?

— Нет, в театр мне сегодня не придется… А если вам сейчас некогда, я могу в другой раз зайти…

И встал было, но тут же его усадил Калмыков.

— Вот — на!.. Вы еще к Прику пойдете!.. Противно адвокатской этике упускать клиента из рук… Однако сказать вам должен: дело трудное, дело скверное, дело ясное, как тарелка… для прокурора, а не для нас, грешных… Из ревности, — ясно, заранее обдуманное намерение, — ясно: иначе зачем бы револьвер при себе имел?.. — и в общественном месте, на вокзале, — мог бы еще двух-трех ранить… Называется это — отягчающие вину обстоятельства, — отягчающие все налицо, а где же облегчающие?.. Облегчающие где, я вас спрашиваю?

— Облегчающие?.. Да вот, — ненормальность, например…

— Эка нашел!.. Тоже нашел чем удивить суд!.. Все преступники ненормальны!.. Предлагает заведомо безнадежное дело и думает, что пряник с медом.

Макухин думал не это, он думал: "Бракует!.. Торгуется, точно лошадь покупает, и бракует…"

А Калмыков продолжал, страшно выворачивая губы:

— Вы не родственник, и вы не близкий, вы горем не убиты и вы не женщина, — с вами можно говорить просто: дело — табак!.. Но уж ежели за него взяться, надо его вести, не так ли?.. Будь вы — дама, я бы вас и не принял сейчас… Одна дама, моя знакомая, жила как-то на даче в Парголове, — это под Питером… И все, бывало, трещит: "У нас в Парголове… У нас в Парголове…" — "Неужели, — я ей так сокрушенно, — у вас, мамочка, пар в голове?.." Обиделась!.. А теперь у меня самого… если и не пар в голове, то вроде дыму… Дело — табак, это я, впрочем, и без пара скажу, — однако кто-нибудь вести его должен же?.. Так уж лучше я, чем Прик!.. Уж лучше же я, чем Варгафтик!.. Что они понимают в русской душе?.. Русская душа, всегда за шеломянем еси!.. Никаких не признает она границ… Поэтому и возня с ней такая адвокатам, прокурорам, присяжным… Уголовная душа!.. Начинает мечтать, — все ясно, как ананас, начинает делать, — все чисто, как каша с маслом; кончает, наконец, — черт ее знает, — уголовщина! Я вашего Дивеева не знаю и не видал, но, однако же, вот додумался же человек, — из револьвера да еще на вокзале!.. Осуществил свое личное право, — и все… Надо бы с ним поговорить… Очень любопытно всегда бывает с преступниками говорить!.. Талантливый это народ!.. А как раненый!.. Да, вы не видали… Пар у меня в голове, пар в голове!.. У какого следователя это дело?.. Вот что надо прежде всего знать.

Как раз этого Макухин не знал.

— Гм… как же вы так! — и вывернул недовольно свои спрутовы присоски Калмыков. — Ну, я узнаю по телефону… Так вот, — на бумажные расходы, и на информацию, на то, на се — оставьте пока рублишек пятьдесят, а там видно будет…

И небрежно налил еще стакан из четвертой уже бутылки, еще раз потер докрасна уши и еще раз бормотнул: "Пар в голове".

Две двадцатипятирублевки нашлись у Макухина, и, не задумываясь, положил он их на стол, усмотрев на нем сухое местечко, не залитое содовой водой.

Но, должно быть, слушали за дверью, но, должно быть, смотрели в щель… Тут же, как только положил на стол свои бумажки Макухин, не вошла, а как-то впорхнула в кабинет гибкая молодая дама, брюнетка, кивнула привставшему Макухину, подошла прямо к столу с бутылками, положила одну руку на бумажки, а другую протянула к шнурку оконной шторы и сказала певуче:

— Надо спустить немного, а то очень светло, и глазам моего мужа вредно…

Немного спустила штору и тут же ушла, — упорхнула в дверь, но своих бумажек на столе уж не заметил Макухин, — и, выдвинув губы сокрушенно, сказал ему тихо Калмыков:

— Как коровка язычком слизнула!.. Но не думайте что-нибудь… Все будет сделано… Соображу и взвешу… Позвоню по телефону… Или, еще лучше, съезжу сам… Русскую душу может понять только русская душа, а не Прик… Это имейте в виду!..

И сам проводил его до входной двери.

От Калмыкова поехал Макухин по своим делам: в банк, получить деньги по чеку, и в городскую управу, тоже с бесспорным счетом. И, возвращаясь обратно в "Бристоль" богаче, чем выходил оттуда сегодня, на тысячу с чем-то рублей, он прикидывал в уме, на сколько он стал сильнее не там, в своих каменоломнях, а тут, как жених Натальи Львовны.

Он привык смотреть на вещи просто, по-деловому, и теперь, думая об Илье, он присчитывал к расходам на адвокатов, на свадьбу, еще и расход на отступное Илье, если он поправится от раны.

В номере Натальи Львовны ждал уже его чай. Сама она с отдохнувшим лицом встретила его оживленно, как своего, и он это радостно отметил. Весело рассказал он о веселом адвокате, а жену его решительно одобрил.

— У такого денег не отбирать, — семейство с голоду пропасть может…

А когда Наталья Львовна горестно покачала головой:

— Ах, Алексей Иваныч, Алексей Иваныч!.. Ну, можно ли было о нем это думать!..

Макухин сказал вдруг горячо и убежденно:

— Мало ли что может с человеком случиться?.. Разве человек так уж всегда в себе волен?.. Алексей Иваныч по-глупому рассудил… Чем он виноват был, хотя бы и Илья этот?

— Как? Не виноват?

— По-моему, ничем ровно…

— Вот как?.. Ну да… Скорее виновата она, покойница…

— А она-то чем?.. Никто, я так думаю, в этих вещах не виноват!.. И даже я так скажу: не было бы вещей подобных, скучная была бы жизнь!

— Вот как?.. Так что если я опять уйду к нему, к Илье, — тихо сказала Наталья Львовна, — это будет как, весело или скучно?

— Для кого как, — так же тихо ответил Макухин. — Для меня, например, скучно!

— Скучно?.. А что же во мне веселого?.. Во мне ведь нет ничего веселого… Я ведь тоже вся раненая, как Илья теперь…

— Бывает… Может быть и веселый человек, а с ним до такой степени скучно, хоть в бутылку лезь!.. А бывает со скучным весело… То есть я не про веселость говорю, а про другое… вообще.

— Хорошо, я поняла… Так вот… Я все-таки не хочу недомолвок… Я должна вам сказать… Илья был моим…

— Мужем, — подсказал Макухин, видя, что она запнулась.