Леонард Гендлин - Исповедь любовницы Сталина Страница 53

— У нас все сознаются, — самодовольно изрек Вышинский, — в моей практике юриста еще не было такого случая, чтобы преступник не дал нужные показания.

Дебелая домработница доложила, что приехал Ежов. Как только в гостиную проследовал карлик-нарком, все встали. Он коротко кивнул. Вышинский усадил гостя на самое почетное место, заблаговременно положив на сиденье пуховые подушечки.

— Ребята, так скучно сидеть! — пропищал народный комиссар внутренних дел. — Давайте споем!!! И запевала у нас есть — заслуженная артистка республики Вера Давыдова. А мы подтянем. Получится отличный самодеятельный хор!

Чтобы доставить Ежову удовольствие, пели хором. Через час его, пьяного, отнесли в машину и увезли домой. Неловкость прошла. Вышинский показал мне картины из его коллекции, чудесную библиотеку.

— В. А., мне давно хотелось с вами объясниться. Я безмерно счастлив, что вы посетили мое скромное жилище.

— Андрей Януарьевич, я хочу с вами откровенно поговорить. Какие у вас имеются основания для бесконечного преследования? И еще один лобовой вопрос: что означает ваше «особое мнение»? Мне передали, что вы настоятельно как генеральный прокурор страны Советов рекомендуете отдать меня под суд с проведением показательного процесса в Большом театре. Об этом я собираюсь поставить в известность товарища Сталина.

Вышинский не на шутку испугался.

— Голубушка, несравненная В. А., произошло явное недоразумение! Пожалуйста, назовите имена негодяев, которые так жестоко вас шантажируют и мистифицируют! Мы найдем возможность призвать их к ответу.

— Вы настолько в себе уверены?

— Абсолютно, как дважды два — четыре! Назовите фамилии мерзавцев! Я сам буду с ними беседовать в прокуратуре Союза. Можете быть уверены, что живыми они оттуда не выйдут.

Не моргнув глазом, выпалила:

— Николай Иванович Ежов, Георгий Максимилианович Маленков, Александр Николаевич Поскребышев. Что вы на это скажете, товарищ Генеральный прокурор? Когда вы с ними расправитесь?

У Вышинского отвалилась челюсть. Только теперь он по-настоящему поверил в мои силы. Он позвонил: вошла высокая пышная домработница.

— Мусенька, — просипел А. Я., — принесите нам что-нибудь выпить. — Он подошел к моему креслу, с подобострастием наклонился к моему уху. — Я решил открыть вам государственную тайну: бывший нарком Генрих Ягода в личном письме на имя товарища Сталина написал, что он вас официально завербовал в троцкистскую организацию, когда вы учились на втором курсе ленинградской консерватории. Он также сообщил, что на протяжении нескольких лет вы находились в любовной связи с Зиновьевым, Кировым, Тухачевским, Буденным, Маленковым, Поскребышевым, Ворошиловым, и с ним, с Ягодой. Арестованный писатель Б. Пильняк письменно подтвердил, что вы с ним жили пять лет. Он сообщил также, что вы передали ему секретные материалы оборонного значения, которые он регулярно переправлял за кордон.

Я нервно рассмеялась.

— Вы — генеральный прокурор. К вам в руки попали такие важные материалы, имеющие государственное значение. На этом вы могли бы построить политическую карьеру, перескочить некоторых упрямых наркомов и патентованных вождей, еще на один вершок приблизиться к товарищу Сталину, которого так обожаете, вне очереди получить причитающийся орден, дополнительное уважение, вселить к себе еще больший страх, помноженный на ненависть. Что вам мешает действовать?

— Огромное необъяснимое чувство любви.

— Мне казалось, что вы серьезный человек, фанатик своего дела.

— В. А., теперь я понимаю, вас жестоко оболгали. Скажите, драгоценная, по каким дням вы принимаете?

— Мы задержались: наше отсутствие становится слишком явным.

В ателье Совнаркома меня опекала жена А. А. Андреева, зам. народного комиссара легкой промышленности Дора Моисеевна Хазан. По последним образцам новейшей европейской моды мне сшили весенние, летние платья и шерстяные костюмы, пальто, всевозможные блузки и юбки. Микоян через торговых представителей в Лондоне, Париже, Стокгольме добыл белье, обувь, сумочки, шляпы, кошельки, плащи, чемоданы.

Накануне отъезда тепло простилась со Сталиным, рассказала ему про «интимную» беседу с Вышинским.

— Меньшевика-прокурора не надо бояться. На днях мы будем с ним говорить.

— И. В., какой сувенир вам привезти?

— Для меня самый лучший сувенир — это вы, Верочка.

Меня провожали Микоян, Поскребышев, Мехлис, Хазан, Андреев, Маленков, Ежов, Власик, представители Управления театров и Всероссийского театрального общества, дирекция Большого театра и, конечно, солистки-завистницы. Целый час выслушивала фальшивые напутствия.

На вокзале в Хельсинки встречали артисты финских театров. Гостиница — сказочная. С первых минут началось преклонение перед Западом, которое осталось на всю жизнь. После короткого отдыха ко мне пришла очаровательная переводчица Эмми.

Директор и режиссер Финского национального театра Э. Калима щедро раскрыл передо мной двери театров этой необыкновенной страны. Потрясающее впечатление произвела игра артистов в пьесе X. Вуолийоки «Женщины Нискавуори». Видела драму Валтари «Недисциплинированное поколение», ее содержание проникнуто чуждым для нас мистическим настроением. Очень интересны театры, где актеры играют на шведском языке. Я побывала в Хельсинки, Тампере, Лахти, Турку, Куопио, Выборге. Можно часами говорить о памятниках архитектуры — массивных постройках из дикого камня. Например, собор в Турку был воздвигнут в XV веке, а начали его строить в XIII. Двести лет ушло на строительство этого сооружения. Замок Олавинлинна финны построили в 1475 г. Оригинальна резьба по дереву, настенные ковры «Рюй», самобытно искусство росписи церковных зданий. Мне показали великолепный балет Сибелиуса «Скарамуш». Я приняла участие в спектаклях Финского оперного театра — в «Кармен» и в «Аиде». Успех небывалый, головокружительный. Восторженная пресса. На сольных концертах пела романсы русских композиторов, арии из опер и на бис песни финских, шведских, норвежских и датских композиторов. В первых рядах партера сидели утратившие былой блеск, потертые русские эмигранты. Они не скрывали слез, потому что свято любили Россию, которую не могли забыть. Держались они с большим достоинством.

В Финляндии узнала о самоубийстве Гамарника, армейского комиссара первого ранга, коммунистом он стал в 1916 г. В 1930 г. его назначили зам. народного комиссара обороны и одновременно зам. председателя Реввоенсовета СССР. Он был скромным и высоко порядочным человеком. Гамарник открыто осуждал репрессии и насилие. В его гостеприимном доме бывали писатели, артисты, художники. После самоубийства жену Гамарника осудили на 10 лет, детей отправили в политический изолятор.

В тот день я пела Кармен. Море цветов. Смокинги и изысканные дамские туалеты, золото и серебро, бриллианты и сапфиры заслонили великолепие зала. В торжественной обстановке мэр Хельсинки вручил мне ключ от города. Маршал Карл Густав Маннергейм — финский национальный костюм. Он устроил прием, на котором присутствовали финские аристократы. На приеме я исполнила арии из опер на итальянском языке.

В Хельсинки на всех моих спектаклях и концертах была знаменитая певица Медея Ивановна Фигнер. Познакомившись со мной, она сказала:

— Гениальный Петр Ильич Чайковский проходил со мной партии Лизы и Иоланты, Дж. Пуччини — Тоску и Мими, А. Тосканини — Татьяну. В моей артистической жизни было много счастливых и незабываемых минут. И вы подарили мне волшебные часы, о которых я буду помнить до конца своей жизни. Ваша Кармен безупречна!

От радости я заплакала, это были слезы большого счастья. Медея Ивановна подарила мне книгу своих воспоминании.

В Москве на Ленинградском вокзале меня встретил сумрачный, посеревший от злобы Поскребышев. В руках он держал огромный букет цветов. С недоумением спросила его:

— А. Н., что с вами?

Смакуя каждое слово, он радостно произнес:

— По приговору Военной Коллегии расстрелян предатель Тухачевский.

Я зашаталась. Постороннние люди, Поскребышев с охранниками посадили меня на скамейку. Никто не хотел щадить любовницу Сталина. Им всем я была нужна только для постели. Хитроумный Сталин и его приспешники заранее все обдумали. Они нарочно отправили меня в соседнюю Финляндию. После того как я оправилась, кремлевский секретарь елейно произнес:

— Утром вы должны быть на даче у И. В.

И эту боль перетерпела…

И. В. выглядел посвежевшим и помолодевшим. Аресты и казни действовали на него благотворно и, по-видимому, укрепляли в нем моральный дух.

— Заждались мы вас, товарищ Давыдова! Как съездили, Верочка?

— Я привезла вам набор ваших любимых донхилловских трубок, серебряную зажигалку и шерстяной свитер.