Владимир Колесов - Мир человека в слове Древней Руси Страница 53

Состояние рабства, правда, сохранялось долго, еще для А. Курбского и Ивана Грозного работа — "рабство", однако все новые слова, возникавшие позже (работание, работина и др.), уже не имеют такого значения. «Л. П. Якубинский считал, что слово робить в смысле пахать древнее рабства. Поэтому роба первоначально означало женщину-пахаря и позднее стало обозначать несвободную женщину. Слово же раб (в болгарской огласовке) появилось не позже середины X в. и связано уже с работорговлей и конкретными ее путями» (Зимин, 1973, с. 20).

Все, что известно об истории слова, противоречит такому суждению. Роба поначалу —сирота в патриархальном доме. И, однако, с каким постоянством, неуклонно, независимо от времени, условий, места и обстоятельств рабское состояние человека в народном сознании связывается с сиротским положением, особенно ребенка! В описании жизни при дворе князя Андрея Боголюбского (конец XII в.) встречаем слово паробокъ. Оно родственно со словом робенокъ, только с другим составом морфем, в числе которых префикс па- (как в словах па-дчерица или па-сынок), а этот древний префикс означал когда-то именно положение «под» кем-либо, «после» кого-либо, кто должен быть первым и главным (Фасмер, III, с. 180—181). Украинские парубки, холостые парни, — когда-то тоже сироты горемычные. В средние века, когда «истончился смысл» слова холопъ, а рабъ звучало еще слишком торжественно, появилось на Руси «много пустошныхъ сиротъ и работныхъ» (Домострой, с. 166), т. е. бездомных холопов. Старинный образ — лик рабства — снова возник из небытия при обозначении бесправных и бездомных людей государевых словом сирота.

Сирота (от древнего корня сир-) — человек без рода и племени, т. е. "лишенный родных, близких". Один из первых новгородских епископов (XI в.) Лука Жи´дята просил владетелей «к сиротам своимъ быть милостивыми» — как бы сверху, с амвона, внемля богу, призывал господ к милосердию. В XIV в. в берестяных грамотах находим и самоуничижительные характеристики их авторов; «попецелилеся горюнами» (№ 167), «сирота» (№ 5), а в XV в. слово сирота стало уже термином, которым, как иногда полагают (Пресняков, 1909, с. 48), заменили старое слово изгой.

Изгой — отщепенец, лишенный рода насильно. В церковном уставе князя Всеволода сказано: «Изгои трои: поповъ сынъ грамотѣ не умѣеть, холопъ ис холопьства выкупится, купѣць одолжаеть; а се и четвертое изгойство и к собѣ приложимъ: аще князь осиротѣеть», т. е. лишится владений (Щапов, 1976, с. 157). Красочные картины изгойства в средневековом обществе нарисовал Б. А. Романов в своей книге «Люди и нравы Древней Руси». Изгой означает буквально: лишенный жизненной силы рода, традиции, а значит и права на жизнь. Слово из-гой того же корня, что и жизнь, жи-ти (только в другой огласовке). «По понятиям древности "жить" значит иметь средства к существованию» (Дьяконов, 1912, с. 114), что не совсем точно. Сирота не имел средств к существованию (отчины и дедины), изгой же не имел рода, родства и Родины, почему изгоем стали со временем называть человека, стоящего вне закона (Филин, 1949, с. 234). «Изгой» известен издавна, изгои были и в родовом обществе, а вот «сирота» в социальном средневековом смысле — порождение нового общественного быта.

Говоря о слове изгой, историк признает, что «впоследствии термин становится все более расплывчатым» (Мавродин, 1971, с. 73). Расплывчатость его не связана с самим явлением изгойства, она определяется редкостью и ненадежностью источников, среди которых и переводные, и компилятивные, и такие, в которых нередки кальки-переводы с греческих слов. Изменение значений этого старинного слова происходило от местности к местности и в разное время подвергалось различным преобразованиям. Но всегда ясно, что исходный синкретизм праславянского слова постоянно и неотвратимо как бы «расходится» по различным текстам, вступая в сочетания с самыми неожиданными словами. Только на основании всех таких текстов возможно сделать предположение о древнейшем значении термина. Однако в случае с изгоем как раз все ясно. В отличие от раба-сироты, который, несмотря ни на что, остается в роде-семье, изгой лишается последнего. Изгой — это и безграмотный сын попа, и свободный холоп, и запутавшийся в долгах купец, и лишенный земли феодал.

Итак, младший член рода или семейной общины всегда казался (и являлся) особенно бесправным. От названий такого члена рода и возникали, сменяя друг друга, именования бесправных в данном обществе лиц. Вообще все термины социальной зависимости уходили своими корнями в структуру семейных отношений, которая, последовательно развиваясь, и породила феодальные отношения. «Чада и домочадца» — дети и люди в «Домострое», и «челядь» — близкое к чадам понятие, но также и «хлопец» обращался в холопа, «отрокъ» — в слугу (в старославянском, чешском и словацком отрок — "раб"). Так же и «детские» — свободные слуги князя, «младшие» в иерархии, хотя по возрасту, может быть, и не дети.

Как бывает в таких случаях, постоянная смена терминов для обозначения низших социальных рангов не являлась случайной. Появление каждого нового слова было необходимо для обозначения действительно свободного слуги — в отличие от зависимого и — дальше — от бесправного раба. Появлялось новое слово, освежавшее представление о зависимом слуге, а прежнее тут же понижалось в степенях. Так росла и ширилась сама иерархия феодальных отношений, сложное переплетение зависимости людей друг от друга. Тот, кто и прежде был зависимым, от смены термина не становился свободным, но с удивлением вдруг замечал, что вот уже и «под ним» оказался другой, теперь не просто зависимый, подобно ему, а бесправный, сирота, крепостной. Слова чадь и челядь в X в. сменились словом холопъ, в XI — отрокъ, с XII в. известно паробокъ, с конца XII в. — дѣтьскый, с XIV в. — слуга (совершенно книжное слово). И все они выходили из терминов семейных отношений. Ученые много спорили о значении слова отрокъ. Обычная этимология; лишенный права речи в собрании взрослых — отрокъ. Сегодня, сопоставляя это слово с некоторыми славянскими, находят, что слово отрокъ могло означать не только ребенка, но и «побочный стебель» (побег), так что отрокъ становится простым указанием на новое поколение людей в роду (Львов, 1975, с. 227), точно так же, как и робичищь — побочный сын племени, ребенок робы. Не случайно (как заметили историки) отроки в княжьей дружине были обычно иноземного происхождения: венгры у князя Бориса, половцы у Владимира Мономаха и т. д. (Фроянов, 1980, с. 91).

Уже в древнейших переводах книжники колебались в передаче греческого páis: отрокъ, дѣтищь, рабъ или слуга (Ягич, 1902, с. 374, 454): каждый раз употребляли то, что требовалось по смыслу текста. Влияние на выбор слов со стороны греческого слова сомнительно, поскольку páis всегда "ребенок, дитя" (а позже и "юный раб"). В переводах не всегда различались также рабъ и холопъ. В древнерусском переводе «Книг законных» греческое dúlos передается как холопъ, а в другой их части; переведенной не на Руси, — словом рабъ. Это столь последовательное соответствие, что никаких сомнений не остается: тот, кто у восточных славян числился в холопах, у южных славян считался рабом. В «Хронике Георгия Амартола», переведенной частично в Древней Руси, а частично у южных славян, есть и холопъ, и отрокъ, и рабъ, но холопъ в ней на месте sklábos "раб-славянин", рабъ, как обычно, соответствует словам dúlos, therápōn, oikétēs и páis, а отрокъ просто "человек" — слову ánthrōpos или слову páis в значении "мальчик". Впечатление такое, будто переводчики ищут точные соответствия византийским социальным отношениям в собственном общественном быту, накладывая на человеческие отношения своего общества непривычные мерки рабовладельческого общества. Но вряд ли рабство восточных славян как социальное состояние было равнозначно византийскому, и поэтому прав историк: «Поскольку рабский труд на Руси не стал основой общественного производства, то историю рабовладения следует перенести прежде всего в плоскость смены форм эксплуатации рабов, т. е. форм организации рабского труда во владельческом хозяйстве и условий производительной деятельности рабов. В ранний час истории восточного славянства между рабами и свободными пропасть не лежала: рабы входили в состав родственных коллективов на правах младших членов и трудились наравне и вместе с остальными» (Фроянов, 1974, с. 152). «На правах младших членов» — из зависимых становились бесправными, из «робят», «хлопцев», «детских», «паробков», «чади» и «челяди» становились холопами и крепостными.