Знать и помнить [Диалог историка с читателем] - Александр Михайлович Самсонов Страница 53

жертвах, но и об их палачах. И вообще — целая плеяда замечательных людей, а мы знаем только Ленина, Свердлова и Дзержинского… Так мало мы знаем о революции или перевираем историю так, как будто она относится к виду тайной дипломатии. Хорошо, что успели в 1957 году издать очень интересную книгу Джона Рида, неплохо бы повторить. Новое поколение не знает о ней, черпает историю из учебников, где много чепухи.

В «10 днях, которые потрясли мир» есть список декретов Совнаркома. В одном из них Ленин в пункте 3 («О печати») обещал отменить запрет на независимую печать «особым указом по наступлении нормальных условий общественной жизни».[88] Как Вы думаете, может, время пришло? Все-таки 70 лет — большой срок для «наступления нормальных условий». Ведь Конституция с ее гарантиями будет работать лишь с появлением независимой прессы. Должны же мы наконец жить по правде, а не крутиться вокруг да около!..

28 мая 1987 г.

А. С. Артамонов, гвардии капитан запаса, г. Казань. Судьба 33-й гвардейской

В статье А. Самсонова упоминается трагедия в годы войны 33-й гвардейской стрелковой дивизии, бойцом которой довелось мне быть. Дивизия была сформирована в пределах штатной численности на базе 3-го воздушно-десантного корпуса в г. Калач-на-Дону. Личный состав дивизии был как на подбор, особого склада, молод. И вот в июне 1942 года дивизия на дальних подступах к Сталинграду у станицы Чернышевской вступила в бой, и через некоторое время мы оказались в окружении. Я командовал в то время стрелковым взводом, затем ротой. Было видно, как немецкие танки и механизированная пехота обходили нас стороной и затем замкнули кольцо. Все трудности, которые пришлось пережить, тяжело описать. Не было продуктов, а еще хуже — отсутствие воды. А было это ведь в сталинградских степях при 30-градусной жаре. Питались зернами пшеницы и ржи, но фашисты разгадали нашу «проблему» и подожгли весь хлеб на корню. Как я остался жив — это какое-то чудо. Из кадровой дивизии, не считая тыла, из окружения вышло только 400 человек. И когда остатки дивизии были переброшены за линию фронта на левый берег Волги, к нам прибыли представители из Ставки и потребовали отчитаться за личный состав. Но как мы могли отчитаться, когда у нас не было клочка бумаги? Мне в то время пришлось работать в штабе дивизии. Не было ни одного командира полка, батальона… Спросить было не с кого. В такой обстановке мы просуществовали до осени 1942 года, а затем погрузили нас в эшелон и направили на формирование в район Тамбова, откуда 5 декабря 1942 года вновь сформированная 33-я гвардейская выехала на Сталинградский фронт.

О многом я не пишу. Если это кого-то заинтересует, то события той трагедии постепенно могу восполнить.

28 мая 1987 г.

А. Чернявский, 18 лет, г. Минск. Степень нравственности

Как могут некоторые товарищи предлагать вернуть имя городу на Волге, возродить репутацию Сталина? Неужели они не знают, что погибли сотни тысяч людей в мрачные 1937―1938 годы? Как погиб и мой прадед, реабилитированный посмертно через 20 лет, в 1957 году.

Мне кажется, что отношение к этому вопросу определяет степень нравственности человека. Пока не будет дан ясный анализ этих событий, пока не появятся конкретные факты сталинских репрессий, мы не можем назвать себя полностью честными людьми, живущими в условиях гласности. В этом проверится, действительно ли у нас демократия и перестройка, или это опять слова.

28 мая 1987 г.

С. О. Парсамов, бывший разведчик, инвалид войны, г. Саратов. «Был бы человек, а статья найдется»

Катя, жена Рихарда Зорге (я прочитал об этом в «Известиях»), московская работница, умерла 7 ноября 1943 года — ровно за год до казни японцами Рихарда,[89] где-то в глухой деревушке на севере Красноярского края. Казалось бы, что делать московской пролетарке в красноярском Заполярье? Да просто она была туда банально сослана. Сослана «благодарным» Иосифом Виссарионовичем (во всяком случае, с его ведома), который, видите ли, не мог «добраться» до самого Рихарда. Как говорили в наших «органах правопорядка», был бы человек, а статья найдется.

Ленин (дословно не помню, но по смыслу так) сказал, что раб, борющийся против своего рабства, есть революционер. Раб, принимающий свое рабство как оно есть, — просто раб. Раб, слюняво воспевающий свое рабство, умиляющийся им, есть холуй, хам и достоин всяческого презрения. Знает ли об этом высказывании Ленина и об обстоятельствах смерти Кати Зорге водитель Иван Евсеевич?

Мой фронтовой опыт подтверждает Ваши слова. Я служил в войсковой разведке, и мы, естественно, не орали во время поиска: «За Сталина!» Мне часто приходилось бывать и в боевом порядке атакующей пехоты, и я ни разу не слышал, чтобы солдаты поминали Сталина, наступая или помирая. Коли кто и орал, так это командиры-авантюристы, вместо того чтобы вовремя накормить солдата и дать ему выспаться перед боем. А русский солдат в допингах такого рода не нуждался. Если командиры позаботились о нем, то он сам пойдет и сделает все, что нужно, без истерических воплей, невзирая на огонь германского оружия.

Меня и по сей день не перестает изумлять феномен Сталина, заключающийся в том, что культ этого человека породил — кроме поощрения клеветников, анонимщиков, массовых репрессий — еще и массовое распространение социального мазохизма. Сталина, позаботившегося об учреждении и чудовищном развитии «сил подавления», эти самые мазохисты по сей день обожают и воспевают. Эта «любовь» глубоко проникла во все слои нашей самой передовой в мире социальной формации, кроме разве прогрессивно мыслившей интеллигенции, к коей, по-видимому, принадлежали Вы и Ваш погибший друг Н. Круглов.

Иван Евсеевич своим письмом доказывает, что число этих мазохистов со временем и неизбежной сменой поколений не только не уменьшается, но растет. Они и по сей день возят на ветровых стеклах «известный усатый портрет» («Фуку» Е. Евтушенко). Если это грузовик или легковая машина, то лицом наружу, а коли рейсовый автобус, то лицом вовнутрь, чтобы пассажиры любовались. А пассажиры и в самом деле любуются! Я, едучи в один из районных центров на рейсовом автобусе, спросил у шофера: «Зачем ты его вывесил? Разве это твой личный автобус? Ты разве видел, чтобы в учреждениях висел сей портрет? А ведь автобус — это тоже учреждение, где ты в данное время работаешь». Он посмотрел на меня и говорит: «Вот ты, я вижу, инвалид. Но я сейчас высажу тебя возле вон того большого дерева, как мы только до него доедем. И ты пойдешь до ближайшей автостанции пешком. И все пассажиры,