Полина Жеребцова - Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг. Страница 54

– До двух часов дня мораторий! Не будет обстрелов! Не будет бомбовых ударов! Это последний шанс выйти из города! Потому я заехал. Я хочу забрать тебя с собой! – обратился Джинн ко мне. – Ты согласна? Я поселю тебя у своей мамы!

Я не посмела. Тогда Джинн пообещал – он обязательно напишет! Через людей или почтой (когда эта почта будет?) он пришлет весть о себе и об Аладдине. Постарается приехать! Джинн подтвердил, что Аладдин женился. Сообщил, что Кусум – 40 лет! Аладдину – 23 года. И добавил, что его друг родился 24 сентября.

– Сегодня, вероятно, с ночи начнется штурм города! – повторял Джинн, – Поедем!

Я отказалась еще раз. Мы простились, как настоящие друзья.

Я села в нишу. Буду делать записи в дневник, пока жива. Храни, Аллах, Аладдина! Моих друзей! Стариков и детей, которые останутся в городе!

Я учусь правильно держать Уразу. Правда, у нас и так еды нет. Но под обстрелом или под бомбежкой будет ли возможно ночью перекусить?

Царевна Будур

15.12.

Сегодня с утра наши соседи показали истинное свое лицо.

Они струсили! Не защитили собаку Лайду. Дворового друга детей Сулеймана.

В собаку стреляли чеченцы в форме боевиков. Мужчины из нашего дома отшатнулись в сторону. Не проронили ни слова. Рядом, у их ног, уничтожали живое существо! Они молчали! Это Сулейман, он собаку Лайду кормил. С ней постоянно играли его сын и дочь. Дядя Султан и старик Николай, тот, что живет с парализованной матерью. Вступилась моя мама. Сказала, что так поступают жестокие дети, а не мужчины на войне! Боевики навели на нее пистолет. Мама не сдвинулась с места. Говорит им:

– За меня с вас спросят! – и нагло стоит руки в боки.

Тогда боевики ответили:

– Мы зайдем к тебе, тетка!

Мама совсем разозлилась. Кричит им:

– Я жду! И дверь закрывать не стану!

Я вышла. Лайду мы занесли в самый близкий от нее подъезд. Тот, где квартира бабушки Стаси. Перевязали, поставили воды и ушли. Собака большая! Дворняга. К себе мы бы ее не донесли. Она тяжелая.

Когда стемнело, явились эти парни. Попросили у мамы уксус. Извинились! Сказали, что мужиков нашего двора через эту собаку они проверили на “вшивость”:

– Гнилые у вас мужчины! Пьют и воруют. Воруют и пьют! Мы видим, кто какой! Если помощь нужна, мы ночуем в среднем подъезде у Азы. Обижать будут – зовите! Придем!

Они ушли. А я и мама, используя затишье, отнесли раненой собаке кусок лепешки. Долго гладили ее. Собака была жива!

У нас умирает кошка, которую все хотели взять себе, сразу две соседки. И в конце концов никто не взял! Несчастливая она. Кошечка по имени Седа. Она ничего не ест! Умирает от голода. У моего кота Чипса еле двигаются лапы. Однажды его спас Аладдин.

В ночь на сегодня мне снилась Кусум. Моя несостоявшаяся свекровь!

Нина и Стася слышали по своему скрипучему радио: к нам, в Чечню, приезжает ОБСЕ. Но пушечная канонада не прекращается.

Будур

16.12.

Аладдин! Аладдин! Пришел вчера вечером! Подтвердил, что женился. Через час заявил: “Это неправда!” Путался, врал, говорил о том, что он хотел проверить меня. Спрашивал, пойду ли я замуж за него второй женой. Болтал глупости, в которых мы с Кусум якобы можем быть подругами. Я ответила:

– Да! Пойду! Второй женой, когда мне будет сорок лет. А пока мне четырнадцать! Я не хочу замуж. Я буду учиться! Закончу школу. Потом вуз. И вот тогда я возьму себе в мужья того, кого захочу! Выберу сама!

Аладдин вытаращил глаза. Такой злой и непокорной он меня еще не видел. Он попросил, чтобы я не торопилась, подумала.

– Уже дважды побывавшая замужем женщина окрутила тебя! – вставила свое мнение моя мама. – Но… Для нас так лучше.

Аладдин побежал за мамой на кухню. Говорил, что запутался. Что по книгам нужно в первую очередь жениться на разведенных женщинах, чтобы уменьшить среди людей внебрачные связи и разврат.

– Это мудро! – согласилась мама. – Но если ты женат, ты не должен заходить к нам. Так?! Это тебе позор. Нам – грязь! – Поставила она последнюю точку в разговоре.

Аладдин сник. Мама явно злилась. Он стал ее раздражать. Аладдин стал прощаться. Выложил все деньги, что были в его карманах, даже мелочь.

– Вам на еду, – пробормотал он и вышел за дверь.

А я перенервничала. Стало невыносимо больно внутри! Я выскочила за ним во двор. Окликнула его. Аладдин дошел до среднего подъезда нашего дома. Не выдержал. Оглянулся! Потер пальцем левый глаз. Переносицу. А затем, не останавливаясь, быстро зашагал и исчез за поворотом.

Оставшись одна, я рыдала, не в силах остановиться. Плохо понимала, где я нахожусь, жива я еще или уже нет. Я давала какие-то клятвы и проклинала себя и весь мир. Война показалась мне глупой, совершенной пошлостью рядом с моей потерей. Наверное, это самый страшный день в моей жизни! Но внешне я ничем не выдала себя. Даже маме.

Ночью раненую собаку кто-то добил камнем. Камень лежал рядом, в ее крови. Утром мы прибежали ее погладить, перевязать. Все это увидели.

– Лаяла! Мешала лазить по чужим квартирам! – быстро сообразили соседки-бабушки. – Мы видим! По ночам в подъезде напротив – свет от фонариков! То в одной квартире, а то в другой! У нас дырочка в одеяле на окне. Мы в нее наблюдаем, – признались они.

Собаку Лайду похоронили Николай и ее хозяин Сулейман.

Николай нас ненавидит. Ворчит гадости и грязь. За наглое обращение ко мне в пьяном виде Аладдин уже делал однажды ему замечание. Потому дед Николай злой. А мама открыто зовет его пьяницей и вором.

Ночь. Канонада за окнами. Я написала Аладдину письмо. Письмо, которое он не прочтет. Я не посмею отдать его. Гордость моя не позволит. Я пришила письмо к твоим страницам, Дневник. Вот оно:

Аладдин!

Да будет доволен тобой Всевышний и хранит тебя на твоем пути. Я молю его о том, чтобы не была наша разлука слишком долгой, и очень скучаю. Скучаю по тем мгновеньям, когда ты был рядом. Жду тебя. Твою улыбку и свет от нее в нашем доме. Мне всего 14 лет, это так мало, но за них я не встречала человека лучше и добрее тебя.

Мне никогда не забыть наши уроки под бомбежкой и твою заботу обо мне, словно я и впрямь была твоей сестренкой.

Я желаю тебе избежать смерти, пожить на земле и побыть счастливым. Всегда помни, что наш дом – это твой дом.

18.12.

В наши дома пришла большая группа людей. Женщины и дети. Предводитель у них – мужчина лет сорока. Все его слушаются, он отдает распоряжения. Эти люди рассказывали, что шли пешком из Микрорайона. Раньше все жили в одном многоэтажном доме. В их коллективе в основном русские и чеченцы. Но есть армянка, татары. Им необходимо найти, где ночевать сегодня. Временно обосноваться, не разлучаясь. Погреться. Переодеть сырую одежду. Нужна посуда, инструменты. Разумеется, продукты. Лучший вариант – большой частный дом. Где все это есть.

В стихийной “семье” есть молодая женщина по имени Кира. Она сразу подружилась с Азой. С Кирой пришел ее сын. Он младше меня. Бойкий! Сам подошел, представился: Миша! В первый день они отнеслись к нам неплохо: сочувствовали моему ранению. Физической слабости моей мамы. Я попросила топор (у них инструментов было много) – наш старый очень тяжелый. Миша заявил: “Одна секунда!” Позвал меня с собой. Мама разрешила. Мы пошли искать мне топор. Нашли. Маленький и легкий. Как раз для моей руки! Мужчина, главный в их “команде”, подарил маме канистру с соляркой.

Все эти люди внешне походят на бомжей. Знаю, они не виноваты. Несчастны. Бездомны. Но я с трудом скрываю свое отвращение. Взяв чужой топорик, я выживаю. И они выживают! Нас всех сделали грязными, голодными и учат воровать. Как это мерзко! Люди этой “команды” идут по чужим дворам, как саранча. Дети-подростки отработанными движениями осматривают карманы чужой одежды. Бегают по подъездам. Воруют. Всюду, везде они.

После обстрела некоторые этажи в нашем доме просели, соединились. Так же получилось и в доме напротив. Из-под крыши валит черный дым. Но в крышах давно провалы. Пламя медленно гаснет само. Стены сырые, не топлено. И внутри нашей комнаты идет то снег, то дождь.

21.12.

Вспоминаю Аладдина. Последний раз мы виделись позавчера. Он пришел ко мне в десять утра. Мы стояли под снегом, держась за руки. Чудесное ощущение! Он не хотел уходить. Он так смотрел на меня! Но попрощался и ушел. Вот и все. Письмо я так и не отдала.

Царевна

24.12.

Толстая Аза наговорила сплетен новоприбывшим. Теперь Мише не разрешают общаться со мной. Не пускают к нашему подъезду. Главарь группы, проходя мимо, проворчал:

– Мы с вами разберемся!

Непонятно, что мы им сделали, в чем виноваты? Наверное, в том, что не пьем. Не участвуем в беспределе. Терпим голод, не ходим грабить чужие дома. А еды нет.