Анатолий Вассерман - Скелеты в шкафу истории Страница 54

Посмотрим на первую пятёрку маршалов. Военные теоретики могут ещё долго спорить, как вписывались в экономическую реальность первой пятилетки рассуждения Михаила Николаевича Тухачевского, расстрелянного в 1937-м, о необходимости сотни тысяч танков – пусть и слепленных навешиванием котельного железа на трактора (в Одессе во время осады в 1941-м так делали легендарные танки НИ – «На испуг»; один из них, невзирая на все попытки независимой украинской власти объявить войну и победу в ней неукраинским делом, всё ещё стоит на постаменте) – для защиты Союза от всех возможных угроз одновременно. Но у западных специалистов несомненно есть основания считать основателем теории глубокого манёвра не его, а Семёна Михайловича Будённого, при Никите Сергеевиче Хрущёве объявленного конюхом, добравшимся до маршальской звезды лишь благодаря знакомству с Иосифом Виссарионовичем Джугашвили. Да и Василий Константинович Блюхер, погибший на допросе в 1938-м, в том же году воевал с японцами ещё слабее, чем маршалы второй волны Кирилл Афанасьевич Мерецков и Семён Константинович Тимошенко – с финнами в 1939–40-м. А уж если вспомнить польскую кампанию 1920-го, за которую Джугашвили якобы мстил Тухачевскому в 1937-м – так сам Тухачевский с расстрелянным в 1939-м Александром Ильичом Егоровым действовали в ней ничуть не лучше выживших Будённого с Климентом Ефремовичем Ворошиловым. Словом, гибель Блюхера, Егорова и Тухачевского вряд ли была для нашей армии непоправимой потерей.

Но за легендой – реальный печальный факт. В первые месяцы войны командование советскими войсками оказалось далеко не блестящим. По сравнению с французами, чья военная доктрина была полностью зарыта в линию Мажино, наши сражались лучше. Но всё же управленческие провалы очевидны. И, как правило, чем выше стоял управленец – тем глубже проваливался. Из этого правила вырвались разве что Генеральный штаб и Ставка Верховного Главнокомандования. А дивизионные катастрофы были страшнее полковых, фронтовые – кошмарнее армейских…

Тут сказалось и германское воинское искусство: глубокие манёвры групп армий ставили перед высшим командованием задачи куда сложнее, чем перед рядовыми бойцами. Но от внимания ограничившихся рассмотрением сражений 1941-го ускользает главная причина – болезнь роста наших вооружённых сил.

За четыре года – с середины 1937-го до начала боёв – наша армия выросла впятеро (флот – заметно меньше, но тоже подрос). Военно-учебные заведения готовили в основном низшее звено – лейтенантов. Прочие командные вакансии заполнялись повышением по службе всех, кто не проявил явной профессиональной непригодности.

Между тем каждая управленческая ступень требует новой системы мышления. Рота – строго по приказу – стоит насмерть или бьёт в заданную точку. Батальонный командир подбрасывает резервы атакованной роте или выбирает место ротного удара. Полковой – отслеживает обходы своих позиций или выискивает пути обхода противника. И так далее. Вдобавок на каждом новом уровне командир получает средства усиления, недоступные этажом ниже. Скажем, артиллерия так и делится: на ротную, батальонную, полковую, дивизионную, корпусную, РГК (резерв главного командования)… Всем инструментам – от взвода до армии, от ранцевого огнемёта до авиации дальнего действия – надо ставить взаимосогласованные задачи, выбирая каждому оптимальные места и способы приложения.

Должностной рост сопровождался дополнительным обучением. Средний уровень образования командиров к 1941-му заметно вырос по сравнению с 1937-м. Но всё же от формальной подготовки до полного вживания в новую логику размышлений и новый выбор объектов приложения мысли проходит немалое время. А главное – без опыта хотя бы манёвров (не говоря уж о реальных боевых действиях), мышление остаётся абстрактным, не учитывает в полной мере окружающую действительность.

В мирное время офицера повышают в звании через несколько лет службы, давая время освоиться с новыми задачами и способами их решения. Теперь же сотни тысяч командиров перескочили через ступень, а то и две, за пару лет. Понятно, их мысль оставалась в плену шаблонов и приёмов, усвоенных ранее.

Дмитрий Григорьевич Павлов лихо командовал республиканской танковой бригадой в испанской гражданской войне. За это возглавил автобронетанковое управление Рабоче-Крестьянской Красной Армии, где тоже оказался неплох. Да и в финской войне действовал куда лучше большинства. Так что командовать Белорусским военным округом его поставили не без оснований. Но когда округ в одночасье стал Западным фронтом, Павлов начисто утратил управление. Не только из-за того, что проводную связь рвали диверсанты и осколки, а использование радиосвязи ограничивал тогдашний устав – во избежание прицельного огня по командным пунктам, выявленным радиопеленгацией. Главная ошибка Павлова – постоянные разъезды по армиям, а то и дивизиям. Он пытался управлять на привычном, уже освоенном, уровне, ибо задач фронтового масштаба и методов их решения не чувствовал. В измене его обвинили зря – но смертную казнь он несомненно заслужил хотя бы тем, что согласился перейти на уровень, явно не соответствующий его возможностям, и не отдал управление более подходящим людям.

Впрочем, у Павлова были основания самолично управлять дивизиями. Ведь их возглавляли, как правило, тоже недавние выдвиженцы с приличным опытом командования разве что батальоном. Может быть, потому и было в армии к концу 1930-х столько пьяниц, что они понимали нехватку своих возможностей?

К концу 1941-го года наши командиры постепенно усвоили тактические приёмы остановки немецких глубоких прорывов и вытеснения немцев со статических позиций. Добить окружённых немцев впервые удалось к концу 1942-го под Сталинградом. А уже в 1944-м планирование ударов шло по всему фронту от моря до моря: советское командование изучило тонкости мышления на высшем стратегическом уровне.

Экономические битвы не столь явно кровопролитны. Но тоже идут на самых разных уровнях – от тактики размещения дополнительной кассы в магазине до стратегии выбора принципиально новых направлений развития целых отраслей, а то и общих рынков десятков стран. Понятно, на каждом уровне нужны свои типовые рецепты, свои навыки мышления.

Хороший менеджер, как правило, здраво оценивает масштаб, в котором может эффективно работать. И зачастую, доведя фирму или подразделение до предела своей компетентности, переходит на новое место, уступая своё кресло специалисту большего размаха. Даже если дело – его собственное.

Стивен Пол Джобс ушёл из основанной им Apple, когда размах и разнообразие проектов превысили его управленческие возможности. Когда рыночная доля фирмы вновь сократилась до посильного ему предела, он вернулся – и первым делом свёл число моделей до 4–6 вместо прежних десятков. Да и ключевое направление работы теперь одно – дизайн ради комфорта. Зато на этом пути Джобсу, похоже, нет равных: никто из моих знакомых, опробовавших яблочную продукцию, не хочет переключаться на иную. Сооснователь же Apple Стефен Гэри Возняк не вернулся до сих пор: нашёл себя в затеях покомпактнее. Вот достойная позиция ответственного руководителя!

Империи в войнах

[108]

Какие лихие ветры истории занесли Союз Советских Социалистических Республик во Второй мировой войне на одну сторону линии фронта с Соединённым Королевством Великобритании и Северной Ирландии да Соединёнными Государствами Америки? Отчего один из символов тоталитаризма бок о бок с символами демократии сражался с другим символом того же тоталитаризма?

Распределение великих держав по противоборствующим лагерям Первой мировой тоже неочевидно. По расхожему мнению, в Германской и Австрийской (с 1867-го – Австро-Венгерской) империях хотя и хватало деспотизма, но всё же демократии было куда больше, чем в Российской. Тем не менее Россия не просто ушла от традиционного союза с немецкими государствами, а встала на сторону образцовых демократий – Британской империи да Французской республики. Правда, на стороне Центральных Держав оказалась Турция – несмотря на недавнюю националистическую младотюркскую революцию, всё ещё символ восточного деспотизма без оглядки на мнение народа.

Но по итогам войны развалились не только турецкая и две немецкие, но и российская империя. А в стан победителей угодили Соединённые Государства Америки (они тогда сражались около 1/4 срока войны – в отличие от Второй мировой, когда им пришлось драться 2/3 срока). В полном соответствии с прогрессивной политической мыслью демократия возобладала над деспотией – предтечей тоталитаризма.

Термин «тоталитаризм» охватывает всего несколько черт построения общества, встречающихся в разные эпохи в разных странах. Причём общества, где эти черты наблюдаются, зачастую ни в чём ином не сходны. Что общего у немецкого национального социализма, декларирующего право уничтожать низшие народы ради блага высших, с российским интернациональным социализмом, считающим людей и народы равными и готовым подтягивать отстающих до уровня передовых? А у них обоих – с женевским проповедником Кальвином и пуританскими общинами XVII века в Британии и её североамериканских колониях, желающими подчинить каждый шаг каждого обитателя строжайшим религиозным стандартам двухтысячелетней давности?