В. Сиповский - Родная старина Книга 3 Отечественная история с конца XVI по начало XVII Страница 55

— Нам в великое подивление, — говорили они, — что такое непригожее и злое дело со стороны вашего государя начинается, и если король и вы, паны, этого вора нам не отдадите, то нам с вами никаких дел кончать нельзя.

Сам Луба откровенно пред русскими послами рассказал всю историю свою; паны заявили, что он пойдет в ксендзы. Русские послы настойчиво добивались выдачи его и добились своего. Поляки в угоду московскому царю отправили Лубу в Москву, но польский король просил у царя отпустить этого ни в чем не виновного человека. По приезде его с польским послом в Москву начались переговоры об этом.

В то время Михаил Федорович был уже близок к смерти. Еще с конца 1644 года он не выходил из покоев по болезни, а в следующем году ему стало хуже. Иноземные врачи находили, что недуг приключился от многого сидения, холодного питья и меланхолии, «сиречь кручины». Судя по всему, царь страдал водянкой. 12 июня 1645 года, в день своих именин, государь был у заутрени, но в церкви ему сделалось дурно, и его принесли в царские хоромы. К вечеру ему стало хуже: он стонал, жаловался на сильные боли и велел позвать царицу и сына — шестнадцатилетнего Алексея; простился с женой, благословил сына на царство и, обратясь к дядьке царевича Борису Ивановичу Морозову, сказал:

— Тебе, боярину нашему, приказываю сына и со слезами говорю, как ты служил нам… оставя дом свой, имение и покой, пекся о его здоровье и внушении ему страха Божия, жил при нем безотступно в терпении и беспокойстве тринадцать лет и соблюдал его как зеницу ока, так и теперь служи.

Во втором часу ночи Михаил Федорович почувствовал близость смерти, исповедался, приобщился Святых Тайн. В начале третьего часа ночи его не стало.

Западная Русь в конце XVI и в начале XVII века

Люблинская уния

Страшные испытания пришлось пережить русскому народу в конце XVI и в начале XVII века. Московская Русь, хотя истерзанная и обнищалая, все же довольно скоро выбилась из Смутной поры, вынесла из нее свою веру и народность во всей их целости. Не то было с западной — Литовской Русью: униженная, под гнетом чуждой и враждебной власти, она вынуждена была долго изо всех сил биться, чтобы спасти от унижения и поругания свою церковь и народность.

Западные русские области, оторванные от остальной Русской земли, томившейся под игом татар, попали в XIV веке под власть Литвы, а в 1386 году, с избранием литовского князя Ягайло на польский престол, с ней вместе соединились с Польшей. С тех пор у поляков зародилось сильное желание слить с собой литовцев и западных русских в один народ и для этого их ополячить и окатоличить. Хотя Литва и западная Русь уже при Ягайло отпали от Польши и его родич Витовт стал независимым литовским государем, поляки не оставили своих замыслов.

В 1431 году на общем сейме поляков и литовцев в Городле был составлен акт (договор), по которому:

1. Литва и Польша соединялись в одно государство, в один народ.

2. По смерти Витовта верховная власть над Литвой снова переходит к Ягайло, а потом к детям его; если же он умрет прежде Витовта, то поляки избирают последнего своим королем.

3. Литва получает сеймы и должности, подобные польским.

4. Литовскому дворянству по назначению великого князя жалуются польские гербы, но пользоваться ими и другими преимуществами, а также занимать высшие должности могут только лица латинского вероисповедания.

Хотя Городельский акт впоследствии и не выполнялся строго, а Литва постоянно выбивалась из-под польской власти, но все-таки благодаря ему в Литву стали входить польские учреждения (сеймы, новые должности, гербы); утверждалось преимущество католической церкви над православной — являлась приманка для честолюбивых православных изменять своей вере, принимать ту, которая, кроме небесных благ, сулила еще и земные.

Ягайло и его преемники часто поддавались желаниям поляков. В русских и литовских областях раздавались щедро земли католикам, заводились новые села и города, которые населялись преимущественно поляками. Поселенцы-католики освобождались от разных платежей и повинностей, которыми были обложены православные. Новым городам, населенным католиками — поляками и немцами, давалось самоуправление, так называемое «Магдебургское право», по которому горожане освобождались от суда королевских чиновников, а назначался судья (войт) из местных дворян. Он с выборными из жителей советниками (бурмистрами и райцами) и производил суд. Купцы и ремесленники получали разные льготы, делились по занятиям на цехи (общины), которым давали особенные права. Город получал герб, печать и знамя. Всякие льготы и преимущества католикам — все это было искусно расставленной сетью, чтобы уловить православное население, привлечь его к Польше и католичеству.

Польские учреждения мало-помалу вводились в литовские и русские области. Вместо прежних мелких удельных князей, подручных великому князю, для управления страной и городами стали назначать, по польскому обычаю, воевод, кастелянов, старост, избирая их из богатейших помещиков. Новые порядки приходились по душе иным литовцам и русским — конечно, лицам высшего сословия — дворянам. Их права и сила росли: богатейшие из них уподоблялись всесильным польским магнатам, становились полными властелинами в своих владениях, а мелкие дворяне приравнивались к вольной, необузданной польской шляхте. Зато, чем больше росли права и могущество дворян-помещиков, тем тяжелее приходилось простому люду, особенно крестьянам: они все больше и больше приближались к рабскому состоянию польских «холопов».

Польша, близкая к Западной Европе, по образованию стояла гораздо выше не только Литвы, но и Руси. У поляков в конце XV столетия были и хорошие училища, даже высшая академия в Кракове, и замечательные ученые, и писатели. Это должно было, конечно, тоже сильно помочь польскому делу и в Литве, и в западной Руси: русские и литовцы высшего сословия с польской образованностью усваивали и польский язык и мало-помалу полячились; в русскую речь все больше и больше входило польских слов и оборотов. В XVI столетии письменный язык в западной Руси представлял уже пеструю смесь церковно-славянских слов, местных народных и польских. Даже в простонародную речь (наречия малорусское и белорусское) стали все сильнее и сильнее входить польские слова и обороты.

Так, исподволь, шло объединение Литвы и западной Руси с Польшей. Поляков, однако, смущало то, что они чуть не два века трудились над этим делом, а Литва все еще крепко держалась за свою государственную самобытность и в русских областях в народе по-прежнему сильно было православие. Со страхом смотрели поляки и на русский восток, который, стряхнув с плеч своих татарство, по соседству у них высился грозным великаном. Иван III уже зовет себя в грамотах «государем всея Руси», вступается за православие, теснимое в Литве, выказывает большую охоту добывать от нее свою «извечную отчину», то есть русские земли, и отнимает у нее 19 русских городов с их областями; сын его захватывает и Смоленск, а западнорусские люди сознают свое родство и по крови, и по вере с Московской Русью, иные даже уходят к московским, своим «природным» государям на службу. Упустить из рук богатые западнорусские области для Польши было бы большим несчастьем. С половины XVI столетия новая беда стала грозить Польше: в Литве стало широко распространяться протестантство. Особенно оно усилилось при Сигузмунде Августе (1548–1572). Это был способный, добродушный, но слабый король; он давал полную свободу всем вероисповеданиям и сам даже одно время склонялся к протестантству. Литовцы встрепенулись, заговорили о полной независимости от Польши. Протестантство быстро разливалось по Литве, дробилось на множество сект (толков), которые боролись между собой, порождали всюду рознь и вражду. Этой внутренней смутой легко могли воспользоваться соседи-враги. Забило тревогу прежде всего польское духовенство. Папа прислал в Польшу своего нунция (посла) с освященным мечом Сигизмунду для казни еретиков. Король в это время попал под влияние польско-латинской партии, и началась борьба с протестантством в Литве…

Была у Сигизмунда в это время еще забота: он был бездетен, с ним прекращался Ягайлов дом, и его пугала мысль, что умри он — и Литва, связанная до сих пор с Польшей одним королевским домом, отпадет от нее, изберет себе своего отдельного государя. Сигизмунд ясно понимал, что ни Польше, ни Литве в отдельности несдобровать в борьбе с могучими соседями. Таким образом, было несколько причин, побуждавших короля поспешить во что бы то ни стало связать оба свои государства неразрывно в одно целое.