Ширер Уильям - Взлет и падение третьего рейха (Том 1) Страница 56

Но хотя фюрер обращался главным образом к военным и другим консервативным элементам, он не мог не учитывать революционного пыла приверженцев своей партии. Не мог подвести их, как подвел троих подсудимых. Поэтому, когда председатель суда напомнил ему о заявлении, сделанном им в 1923 году, за месяц до неудавшегося путча, в котором Гитлер употребил выражение "головы покатятся по песку", и спросил, отрекается ли теперь лидер нацистов от своих слов, тот, пользуясь случаем, сказал:

"Могу вас заверить, что когда национал-социалистское движение одержит победу в этой борьбе, то появится и национал-социалистский суд. И тогда покатятся головы тех, с кого спросят за Ноябрьскую революцию 1918 года".

Никто не может утверждать, что Гитлер не предупредил, каковы его намерения в случае прихода к власти, и тем не менее аудитория, перед которой он выступал на суде, очевидно, ничего не имела против этой угрозы: она долго и шумно аплодировала. Хотя председательствующий и выразил неудовольствие по поводу нарушения порядка, но ни он, ни государственный обвинитель не возразили оратору по существу. По этому поводу во всех газетах Германии и во многих за ее пределами появились сенсационные заголовки. Возбуждение, вызванное речью Гитлера, было столь велико, что о судебном процессе, как таковом, забыли.

Троих молодых офицеров, чья преданность идеям национал-социализма была отвергнута самим верховным вождем национал-социализма, суд признал виновными в заговоре с целью совершить государственную измену, но вынес мягкий приговор - восемнадцать месяцев заключения в крепости. Суровые приговоры по таким делам в республиканской Германии приберегались для тех, кто поддерживал Веймарскую республику {Лейтенант Шерингер, обозленный на Гитлера за предательство, еще будучи в тюрьме, отрекся от нацистской партии и стал фанатиком коммунистом. Во время чистки 30 июня 1934 года он подлежал ликвидации (так поступали со всеми, кто стоял на пути фюрера), но каким-то образом спасся и пережил самого Гитлера. Лейтенант Лудин остался ревностным нацистом, в 1932 году был избран в рейхстаг, получил высокий чин в СА и СС, а впоследствии служил посланником Германии в марионеточном государстве Словакия. После освобождения Словакии был арестован и казнен. - Прим. авт.}.

Сентябрь 1930 года стал поворотным в жизни немцев, неумолимо вовлекаемых в созидание третьего рейха. Неожиданный успех нацистской партии на общегерманских выборах убедил не только миллионы рядовых граждан, но и ведущих представителей делового мира и армии в том, что появилась сила, которую невозможно одолеть. Им могла не нравиться нацистская демагогия, ее грубость, но она способствовала подъему у немцев патриотических и националистических чувств, ослабленных в первые десять лет существования республики. Она сулила немецкой нации избавление от коммунизма, социализма, тред-юнионизма и бесплодной демократии. К тому же ее влияние распространилось на весь рейх. Успех был очевиден.

Учитывая это, а также обращенное к военным заверение Гитлера на Лейпцигском процессе, некоторые генералы задумались: а не является ли национал-социализм движением, призванным сплотить народ, восстановить старую Германию, вернуть армии ее величие и помочь стране сбросить оковы унизительного Версальского договора? Им пришелся по душе дерзкий ответ Гитлера председателю верховного суда, когда тот спросил фюрера, что он имел в виду под словами "немецкая национальная революция".

"Единственное, что я имел в виду, - сказал фюрер, - это избавление немецкой нации от рабства, в котором она сегодня находится. Германия по рукам и ногам опутана мирными договорами... Национал-социалисты не считают законными договоры, навязанные Германии силой. Мы не миримся с тем фактом, что будущие поколения ни в чем не повинных людей обречены жить под их бременем. Если мы будем сопротивляться любыми доступными нам средствами, то, значит, станем на путь революции".

Таких же взглядов придерживался и офицерский корпус. Некоторые его виднейшие представители резко критиковали министра обороны генерала Тренера за то, что он передал дело трех лейтенантов в верховный суд. Генерал Ганс фон Сект, общепризнанный послевоенный гений немецкой армии, достойный преемник Шарнхорста и Гнейзенау, смещенный незадолго до этого с поста главнокомандующего, упрекнул Тренера за тo, что его акция привела к ослаблению солидарности в офицерском корпусе. Полковник Людвиг Бек, ставший спустя короткое время начальником штаба, а впоследствии еще более заметной фигурой, сыгравшей важную роль в истории (в 1930 году он был командиром артиллерийского полка в Ульме, том самом городе, где служили трое лейтенантов), не только заявил начальству резкий протест по поводу ареста молодых офицеров, но и выступил в Лейпциге в их защиту.

Однако после суда, на котором выступил Гитлер, генералы стали более благосклонно относиться к нацистскому движению, в котором прежде они усматривали угрозу армии. Генерал Альфред Йодль, занимавший в годы второй мировой войны пост начальника штаба оперативного руководства вооруженными силами, показал на Нюрнбергском процессе, какое значение имела для офицерского корпуса речь нацистского лидера в Лейпциге. До этого, по его словам, старшие офицеры полагали, что Гитлер задался целью разложить армию, но потом убедились в обратном. Сам генерал фон Сект, став в 1930 году депутатом рейхстага, в течение некоторого времени открыто выступал на стороне Гитлера, а в 1932 году, во время президентских выборов, настоял на том, чтобы и его сестра голосовала за Гитлера, а не за Гинденбурга.

Уже тогда давала о себе знать, причем во все возрастающей степени, политическая слепота офицеров немецкой армии - слепота, приведшая к столь плачевному концу.

Не меньшую политическую недальновидность проявили промышленные и финансовые магнаты, ошибочно считавшие, что, если они предоставят Гитлеру достаточные средства, он почувствует себя обязанным и, придя к власти, станет выполнять их желания, а вероятность того, что после сенсационного успеха на выборах 1930 года этот австрийский выскочка, как называли его в 20-е годы, способен захватить контроль над Германией, влиятельные представители деловых кругов вполне допускали.

Вальтер Функ показал на Нюрнбергском процессе: "...Мои друзья-промышленники и я были убеждены, что приход нацистской партии к власти - дело не столь отдаленного будущего".

Летом того же года Функ, этот пузатенький человечек с вкрадчивым голосом и плутоватыми глазками, физиономия которого всегда напоминала мне лягушку, ушел с доходного места редактора немецкой финансовой газеты "Берлинер берзенцайтунг", вступил в нацистскую партию и стал посредником между партией и рядом крупных предпринимателей. На Нюрнбергском процессе он показал, что некоторые его друзья из делового мира, прежде всего занимавшие руководящее положение в угольных концернах Рейнской области, уговорили его примкнуть к нацистскому движению "с целью убедить партию следовать курсом частного предпринимательства".

"В то время руководство партии высказывало самые противоречивые, путаные взгляды на экономическую политику. Выполняя свою миссию, я пытался лично воздействовать на фюрера и партию, убедить их, что частная инициатива, уверенность деловых людей в своих силах, творческие возможности свободного предпринимательства и так далее должны быть признаны фундаментом экономической политики партии. В беседах со мной и с ведущими промышленниками, которых я ему представлял, фюрер неоднократно подчеркивал, что он - враг государственной экономики и так называемой плановой экономики, что свободное предпринимательство и конкуренцию он считает абсолютно необходимыми для достижения максимально возможного уровня производства".

Как свидетельствовал будущий президент Рейхсбанка и министр экономики, с тех пор Гитлер, встречаясь с денежными баронами Германии, говорил им то, что они хотели услышать. Партия нуждалась в крупных суммах для финансирования предвыборных кампаний, широкой пропаганды, оплаты профессиональных функционеров и содержания отрядов СА и СС, которые в конце 1930 года насчитывали свыше 100 тысяч человек - больше, чем рейхсвер. Промышленники и банкиры были не единственным источником денежных поступлений. Солидная часть бюджета складывалась из членских взносов, единовременных пожертвований, выручки от продажи книг, газет и журналов, но главным источником все-таки были промышленники и банкиры. И чем больше средств передавали они нацистам, тем меньше становилась их помощь другим консервативным партиям.

"Летом 1931 года, - пишет Отто Дитрих, шеф гитлеровского отдела печати сначала в партии, потом в рейхе, - фюрер решил сосредоточиться на систематической обработке влиятельных промышленных магнатов". Кто же эти магнаты? Их имена хранились в тайне, они были известны лишь узкому кругу приближенных фюрера. Партия должна была вести двойную игру. С одной стороны, она не мешала Штрассеру, Геббельсу и хилому Федеру обманывать массы разглагольствованиями об "истинном социализме" национал-социалистов, будто бы являющихся врагами денежных баронов, а с другой - стремилась добывать нужные ей средства где только можно. В течение второй половины 1931 года, по словам Дитриха, Гитлер "изъездил Германию вдоль и поперек и имел частные беседы с видными [деловыми] людьми". Некоторые встречи так засекречивались, что их назначали в лесу, "на уединенных полянах". "Конспирация была абсолютно необходима, поэтому, чтобы не навредить делу, представителей прессы лишали всякого доступа к информации. Успех венчал дело".