Татьяна Павлова - Закон свободы: Повесть о Джерарде Уинстэнли Страница 56

— Ишь как он сразу — с принцем договориться! Да возвратиться к монархии — это сунуть голову в старое ярмо! Ты выслушай сначала. А второй довод, Джекоб?

— А во-вторых, они говорят, что, раз королевская власть отменена, это дает беднякам право пользоваться землей.

— Ну правильно, я давно об этом твержу.

— Да где ж это ваше право? — голос у Генри сорвался от обиды. — Где вы видели общую землю? Вас мало гоняли с места на место? И в тюрьму не сажали за общую землю?

— Но при короле над нами была тирания. Произвол завоевателя. А сейчас мы все имеем право избирать представителей.

— Каких представителей? Ты когда-нибудь их избирал? Сорокашиллинговый ценз[3] как был при короле, так и остался.

Том Хейдон обратил к Джерарду темные голодные глаза:

— А не захватит ли парламент такую же тираническую власть, как прежде король или лорды?

— Мне кажется, нет, — добродушно ответил за него Джекоб. — Они представители народа, так? Значит, должны уступать свои места другим. Иначе это будет тирания, а не республика. Они сами нарушат свое обязательство, и мы вправе не соблюдать наше.

Вошли Полмер, Бикерстаф, Джилс Чайлд, Колтон, Уиден и Джон с Роджером. Молча встали вокруг стола.

— Друзья мои, — Джерард встал. — Мы с вами до сих пор о государственной власти не думали. Делали свое дело. Теперь перед нами вопрос: поддержать ли Английскую республику? Поддержать ли ее, подписав клятву верности нынешнему правительству, весьма далекому от совершенства, или отвергнуть всякий договор с ним?

— А как другие-то? — спросил Полмер. — Что люди-то говорят?

— Бедняки в общем согласны, против — лорды, священники, ростовщики, юристы. — Джерард посмотрел на Генри. — Они и вправду заинтересованы в возвращении монархии.

— Не хотят, значит, как братья, жить с другими, — задумчиво вставил Бикерстаф.

— И вот еще что, друзья, — Джерард оглядел серьезные, изможденные лица. — Парламент объявил, что его цель — установить свободу для народа. Я думаю, мы должны поддержать их на этом пути, если хотите — вести, толкать их дальше, помогать… Что они без нас? Нас большинство. Давайте же действовать, давайте строить. И тогда мы сможем потребовать от них свободы распоряжаться землей — что может быть важнее? Я напишу об этом. И для вас, и для всех бедняков Англии. А сейчас нас пригласили рантеры. Вам, мисс, я думаю, не стоит туда являться, мы вас проводим домой. И мальчики пусть останутся. А мужчины, кто хочет, идемте.

В комнате было жарко, дымно, шумно. Пахло жареным мясом и пивом. Уинстэнли испытывал блаженное ощущение тепла — он намерзся в своей землянке. Бриджет, как всегда растрепанная, выплыла им навстречу.

— Входи, Джерард, давно тебя не видала.

Она поставила перед ним тарелку с дымящимся ароматным мясом и кружку эля.

Джерард огляделся. В комнате горели свечи, пылал очаг. Огромная кровать в углу покрыта красным. За столом посредине сидел довольный Кларксон рядом с женщиной, еще молодой, пухленькой, с большими голубыми глазами и глуповатой улыбкой. Белокурые волосы ее в беспорядке рассыпались по обнаженным плечам. По правую руку от нее Уриель усиленно налегал на мясо. Еще трое или четверо незнакомых молодых мужчин, скорее, юношей, поместились с другой стороны. Среди них была дурочка Мэри, с огромным, непристойно обтянутым ветхим платьицем животом: бессмысленно улыбаясь, она раскачивалась взад и вперед, расплескивая пиво. Кларксон кивнул вошедшим, словно он был хозяином, и продолжал рассказывать:

— Так вот, я тогда уже стал проповедником у анабаптистов, странствовал по средним графствам. Забрел в Сеффолк и остановился там у Роберта Марчанта. Они все меня приняли с радостью, особенно дочки. И одна мне очень понравилась. Френсис взяла меня за самое сердце. Такая благовоспитанная, умная девица. Я забрал ее с собой, и мы несколько месяцев бродили с ней и другими анабаптистами, крестили людей и жили чудесно.

При упоминании имени Френсис блондинка стала проявлять признаки беспокойства; лицо ее вытянулось, она надула губки и сердито посмотрела на Кларксона.

— Раз я проповедовал на церковном дворе, в церковь не пустили. Толпа собралась — ужас. Проповедник кончил при пустых скамьях — все ко мне высыпали. Ну, я пошел на его место, толпа за мной. Шум, гам, мятеж, солдаты пришли, нас схватили. Меня на лошадь посадили, чтобы в суд везти, в Эйбери; тогда Френсис говорит: я ему жена, мы едина плоть. Села сзади меня, ухватилась за пояс, так мы и добрались. А там уж прослышали, что к ним везут великого анабаптиста, народу на улицах — тьма. Вечером нас привезли в гостиницу. Мы заказали всего: еды, выпивки сколько душе угодно. Поели и улеглись с моей душенькой, а солдаты караулили в соседней комнате. Наутро нам говорят: платите за пиво, вино и еду. А я им: нет у меня ничего, а если бы и было, не заплатил бы. Довольно того, что свободы меня лишили. Ладно, говорят, пошли в суд, если тебя не повесят, ты нам заплатишь…

Джерард слушал. Мясо источало аромат, было горячим. После долгих месяцев сурового поста, после похлебки из кореньев и черных лепешек оно казалось ему непозволительной роскошью. Тело отошло в тепле, он вытянул под столом ноги. Бриджет загасила одну свечу, другую. Села рядом и прижалась к нему плечом.

Рассказ Кларксона казался нескончаемым. Сидевшие за столом смеялись. Джерард взглянул на его спутников: они не внушали доверия. Лица нечисты, кожа угреватая; взгляд у одного тупой, у другого ускользающий… Они походили на карманников и воришек. Двое курили трубки, третий тискал колени дурочки.

— …А потом они ввели мою Френсис, — веселясь, продолжал Кларксон, — она подошла ко мне и тут же взяла меня за руку. «Это ваш муж?» — спрашивает судья. «Муж». — «Кто выдал вас замуж?» — «Мой муж с согласия моих родителей и церкви». Они все покатились: муж, говорят, не выдает замуж, а берет. Я тут рассердился, говорю: брак это свободное согласие любить друг друга перед богом. Этого довольно. Тогда, отвечают, ваш брак незаконный. «По-вашему незаконный, а по-моему законный». Ну, потеха была! Короче, они посадили нас вдвоем, но не в простую тюрьму с ворами и бродягами, а в специальное помещение для джентльменов…

Лицо его вдруг стало серьезным, он схватил с тарелки кусок мяса и крепкими пальцами разодрал его пополам.

— Вот тело Христово, — произнес он торжественно. — Берите и вкушайте.

Даже отпетые бродяги оторопели. Никто мяса не взял. Жир стекал по пальцам. Кларксон подождал и положил мясо на тарелки к мистрисс Стар и дурочке Мэри. Потом поднял кружку с элем:

— А это кровь Христова. Пейте ее все. — Он обвел шальными глазами присутствующих, обернулся назад и плеснул из кружки в очаг. Пламя зашипело, на решетке выступила пена.

— Грех-то какой! — выдохнул Том. — Как вы можете?

— Грех? — живо обернулся к нему Кларксон. — Кто сказал грех?

Он вскочил, схватил свечу со стола, поднял ее над головой.

— Где вы видите грех? Нет? Давайте искать.

Он живо нагнулся и залез под стол, шаря там и хватая женщин за ноги. Те взвизгивали. Его голова и рука со свечой показались наконец с другой стороны стола.

— Там греха нет, я все обшарил. Может, под кроватью? — он полез под кровать, подняв красное покрывало.

— И там нет. Где же он? — Он встал. — Греха нет вообще. Его выдумал человек. И когда он поймет, что греха нет, тогда он очистится и все дела его станут безгрешны.

Джерард поднял на него спокойный, твердый взгляд:

— Если нет греха, значит, можно грабить бедных, тащить в тюрьму невинных, вешать…

Кларксон придвинулся к Уинстэнли:

— На покури. — Он протянул трубку. — Пробовал когда-нибудь?

Джерард отстранился. Кларксон стал совать мундштук ему в рот:

— Да ты попробуй. Все твое, все наше. Это я говорю тебе, я, господь, и, что я делаю, всем другим можно.

— А какая завтра погода будет, вы можете сказать? — мрачно спросил Том. — Если вы господь, вы должны знать.

— Про погоду я не знаю, — живо отпарировал Кларксон, — а знаю про страну Кокейн:

Пускай прекрасен и весел рай,Кокейн гораздо прекрасней край.Ну что в раю увидишь ты?Там лишь деревья, трава, цветы…Нет ни трактира, ни пивной.Залей-ка жажду одной водой!

Он хлопнул в ладоши:

— Псалом, братья! — и затянул на мотив церковной мелодии чудовищную похабщину. Молодые люди подхватили, один подсвистывал в такт.

Кларксон обнял обнаженные плечи блондинки и приник к ним лицом. Последняя свеча догорала. Джерард почувствовал пьяное, жаркое дыхание Бриджет у своего уха.

Он отвел от себя липкие руки и встал. Генри, суровый и трезвый, стоял рядом. За его спиной — Том и Хогрилл. Джерард шагнул им навстречу, и они четверо вышли на морозный, очень свежий февральский ночной воздух.