Джеффри Хоскинг - Россия и русские. Книга 1 Страница 56

Унизительное поражение под Нарвой способствовало реформированию армии. Петр принял к сведению те изменения, которые привнес его отец. Поместная кавалерия перестала быть главной силой армии, но оставалась в центре социальной структуры государства, а поместье на практике стало наследуемой собственностью, независимо от того, выполнялась ли наследником военная служба или нет. Петру было необходимо реорганизовать армию и восстановить принцип непрерывной службы. Взамен полуфеодальных рекрутских наборов, все еще практиковавшихся в России, он создал постоянную армию, не расформировывавшуюся на зиму, а все время находившуюся в боевой готовности и состоявшую из солдат, которые служили всю жизнь. Заботу о наборе, подготовке и оснащении армии он полностью возложил на государство, а его реформа регионального управления фактически стала чем-то большим, чем просто механизмом для набора и содержания войск местными властями.

С 1705 г. Петр ввел рекрутчину (регулярный призыв). Теперь рекрутов набирали прямо из деревни, обычно одного с двадцати домов, выбранного владельцем (или в случае с «черными» крестьянами — собранием общины). Будущий солдат покидал деревню, имея при себе лишь самое необходимое; после о нем заботилось государство. Рекрутский набор поддерживался круговой порукой: то есть, если рекрут не мог выполнить свой долг или дезертировал, соседские семьи должны были заменить его другим солдатом30.

Благодаря этой системе к концу правления Петра была создана постоянная армия, состоявшая примерно из 200 000 человек. Она не стала самой большой в Европе — французская ее немного превосходила, — но оказалась достаточно многочисленной для того, чтобы Россия смогла занять свое место среди ведущих европейских держав. Как выяснилось, такая система оказалась очень эффективной. Выдающаяся военная подготовка русских войск при постоянном недостатке ресурсов и суровой дисциплине была просто парадоксальной.

Успехи армии объяснялись формированием у солдат чувства гордости и корпоративного духа. Крепостной, попавший в войска, становился абсолютно новым человеком. Он больше не был крепостным, освобождался от этого статуса. Поскольку его служба являлась пожизненной, то уход из деревни, с которой рекрут прощался навсегда, сопровождался особой церемонией, похожей на гражданские похороны, с оплакиванием и причитаниями. (В конце XVIII в. срок службы составлял 25 лет, которые в русской армии приравнивались к целой жизни.) В полку солдат получал форму, регулярную плату, возможность продвижения по службе и награждения орденом — то есть все то, о чем он мог лишь мечтать в деревне. Военный устав требовал от офицеров всячески заботиться о благосостоянии солдата. Военная юридическая система давала каждому солдату право выступать против плохого с ним обращения, и временами его требования удовлетворялись31. В общем, в армии он являлся своего рода «гражданином», обладал правами и возможностями, о которых не мог и мечтать дома.

На практике же, конечно, выплаты часто задерживались, урезались или присваивались старшими по званию. Солдат должен был сам латать свой мундир, чинить обувь и выращивать репу. В мирное время солдатам приходилось заниматься сельским хозяйством, портняжным и сапожным делом, производя продукцию на продажу. Для лучшей организации «внеслужебной» деятельности они создавали артели, как если бы все еще оставались крестьянами, искавшими работу. Артель представляла собой взвод из 20–30 человек: один из них избирался старшим, он получал полагавшиеся средства от командовавшего ими офицера, добавлял деньги из любого другого доступного источника, пополняя тем самым дефицит государственной системы снабжения. Старший обычно организовывал работу в мастерских и на полях. В какой-то степени взвод или артель походили на деревенскую общину, а регулярные встречи напоминали привычную сходку. Поэтому в более широком смысле русский солдат был «крестьянином в форме»32.

Артель брала на себя функции, которые в большинстве армий должны были выполнять сержанты или интендантство. Созданная по необходимости, артель все же обладала внутренней сплоченностью. Работы по изучению боевого духа показывают, что решающими факторами его формирования у русских солдат являлись смекалка и чувство единства с товарищами, сопряженные с компетентным военным руководством и строгой, но гуманной дисциплиной33.

Русская армия, отчасти ненамеренно, способствовала становлению этих ценных качеств. Хороший генерал мог развить боевой дух солдат и благодаря ему добиться нужного результата. Возможно, самым выдающимся среди русских полководцев являлся Александр Суворов, который во второй половине XVIII в. и до начала XIX в. за тридцатилетний период не проиграл ни одного сражения. Он был сторонником непреклонной дисциплины, но не забывал заботиться о своих солдатах и делал все возможное, чтобы лучше узнать их жизнь. К ужасу его помощников и подчиненных, он мог, например, без предупреждения на полковом биваке разделить скудную пищу с простыми солдатами и выслушать их мнения о последней битве. Суворов настаивал на регулярном исполнении религиозного ритуала как способа установления контакта между офицерами и солдатами, а также как средства облегчения их существования в постоянной атмосфере непредсказуемости исхода того или иного боя. В отличие от большинства офицеров он разрешал своим войскам жить на доходы с земли, зная, что артели не дадут солдатам дезертировать или забыть о дисциплине. Самое же важное заключалось в вере Суворова в большую по сравнению с противником сплоченность русских войск, что позволяло ему проводить смелые маневры, на которые не решались многие его современники. Так, Суворов сумел атаковать и захватить две османские крепости, Очаков (1788) и Измаил (1790), ранее считавшиеся неприступными34.

Можно сказать, что солдаты стали «гражданами империи». Они составляли социальную базу русского имперского сознания, слабо развитого или вообще отсутствовавшего в деревнях. Вот почему цари так упорно отождествляли себя с армией, ища в ней микрокосм империи, сплоченность которой все еще ставилась под сомнение.

Сущность имперского государства

Многие реформы Петра I вызывались необходимостью набора, снабжения и содержания армии. Но они не были поспешными и предназначались не только для этой цели. У Петра сложились свои представления о государстве и задачах его функционирования. Эти представления он заимствовал у протестантской Европы. Самого Петра можно считать неостоиком, верившим в то, что как монарх он был призван Богом для мобилизации ресурсов доверенного ему государства ради увеличения его мощи, умножения богатства и процветания народа. Петр, будучи порождением своего времени (конца XVII в.), вдохновлялся последними достижениями науки и техники и верил в то, что человеческие способности можно эффективно использовать, если применить современные знания и умения. Именно в этом он и видел задачу государства. Подобная отрасль знаний называлась в то время камералистикой, и Петр, никогда не изучавший ее, невольно утверждал ее принципы, подобно тому, как это сделали его современники в Швеции и Пруссии35.

Его просветительский взгляд на государство проявлялся в церемониях и службах, которые сам Петр придумывал как для русской, так и иностранной публики. Они брали свое начало не столько из Второго Рима, сколько из Первого, языческого и дохристианского, с культом императора и упором на его достижения. Личности императора уделялось больше внимания, чем милости Божией. Ежегодная процессия в Вербное воскресенье, во время которой шедший пешком царь вел осла с сидевшим на нем патриархом, больше не проводилась, а те религиозные церемонии, которые продолжали существовать, сопровождались военными и светскими символами. После побед на поле брани Петр обычно въезжал в столицу через Триумфальную арку в римском стиле, на которой изображался имперский орел с Зевсом, Геркулесом и Марсом. Петр принял римский титул «Russorum Imperator» (Русский император. лат.), а эпитеты «благочестивый и милосердный», ранее ассоциировавшиеся с царем, были опущены. После окончательной победы над шведами Сенат присвоил ему дополнительный титул отца отечества, равный «pater patriae», данный в свое время императору Августу36.

Однако все это не означало, что Петр отошел от православной формы христианства или сам перестал быть православным верующим. И все же его личные верования содержали элементы, чуждые православной традиции. Петр понизил положение Церкви и подчинил ее функции нуждам государства. В 1721 г. он отменил патриархат и заменил его Священным синодом, на самом деле являвшимся никаким не Синодом, а коллегиальным административным советом, который состоял в основном из митрополитов, находившихся под надзором светского доверенного лица — обер-прокурора, назначенного царем и служившего ему37.