Карл Абжаген - Адмирал Канарис Страница 56

Результат, на который он рассчитывал, не замедлил сказаться. В Берлине несколько дней был крайне неблагоприятный настрой в министерстве иностранных дел и штаб-квартире фюрера. После возвращения из Испании Канарис предпочел не попадаться на глаза и сразу же полетел на Восточный фронт для инспекции постов разведки.

Воспользовавшись поездкой в Испанию, Канарис посетил также Алжир и мог сам увидеть огромный военный и транспортный флот союзников, стоявший в проливе между Гибралтаром и Алжиром. Его посещение Алжира пришлось как раз на последний день 1942 года. В канун Нового года Канарис на несколько часов забыл о тяжелых заботах, которые теперь постоянно лежали на нем. Жили не в отеле а в доме начальника алжирского отделения немецкой разведки, в задачу которого в первую очередь входило наблюдение за движением судов через пролив. В этот вечер Канарис вновь после длительного перерыва взял в руки поварскую ложку. В белом переднике и в колпаке шеф-повара он вместе со старой поварихой-испанкой приготовил для себя и сопровождавших его сотрудников праздничное жаркое из индейки, которое потом все в приподнятом и веселом настроении ели и запивали хорошим испанским вином. В этот вечер Канарис был веселым и приветливым другом и отцом для своих подчиненных. Они принимали это с благодарностью, потому что в последнее время из-за чрезмерного напряжения нервной системы, связанного с массой работы, разочарованиями и огорчениями, он часто бывал резким и нетерпимым, иногда даже несправедливым к своим сотрудникам.

Конечно, он и в этот вечер по привычке ушел рано. Наиболее молодые из его подчиненных использовали возможность, чтобы пойти на несколько часов на новогодний бал в прекрасном и изысканном отеле «Рейна Мария Кристина». Там, кроме испанского общества, они нашли целый ряд офицеров британских военно-морских и военно-воздушных сил, которые пришли на бал с Гибралтара. Пожалуй, один из редких случаев, когда офицеры двух наций, находящихся в состоянии войны друг с другом, встретились на нейтральной земле под одной и той же крышей.

Еще несколько случаев из многочисленных поездок Канариса по Испании в период войны заслуживают внимания. Во время одной из таких поездок Канарис, прежде чем вернуться через Бордо в Германию, остановился в Сан-Себастьяне. В лучшем отеле прекрасного курорта начальник испанского филиала немецкой разведки забронировал номер для своего шефа и сопровождавших его офицеров. Это была великолепная квартира, намного комфортабельнее, чем то, к чему привык Канарис с его скромными запросами: необычайно комфортабельные покои, состоящие из приемной, спальни и ванной, на первом этаже с прекрасным видом на море. Канарис только что пришел в свой номер и как раз собирался ложиться спать, как вдруг заявил, что не может оставаться в этих комнатах. На все вопросы, касающиеся причины его нежелания остаться, он сначала не отвечал; его уговаривали все было напрасно. С большим трудом администрации отеля объяснили то, что сами не могли понять, и для Канариса был найден равноценный номер на другом этаже и в другом крыле отеля. И только там Канарис откровенно объяснил причину своего нежелания остаться в первом номере: «Вы не видели парня, который обслуживает эти комнаты? Вылитый Риббентроп! Я просто не в состоянии был бы при каждом вызове слуги смотреть на физиономию этого молодчика!» В другой раз Канарис ехал с Пикенброком и руководителем мадридского отдела немецкой разведки по какому-то району Испании. Из окна машины Канарис увидел маленькое поместье с чудесным домом, расположенное в стороне от дороги. Имение очень понравилось Канарису, и он в шутку спросил офицера, служившего при мадридском отделе разведки, сколько может стоить такое имение. Он подумывает о том, что неплохо бы после войны купить такое в Испании. Офицер охотно отозвался на шутку и ответил, что сразу же по возвращении в Мадрид наведет справки и при случае купит имение. «Тогда после войны вы сможете здесь поселиться, господин адмирал», — добавил он, все еще продолжая шутить. В эту секунду в Пикенброка неизвестно почему вселился черт. У него вырвалось циничное замечание: «После войны, Ваше превосходительство?» (Пикенброк любил, когда они были в узком кругу, в шутку величать Канариса «Ваше превосходительство».) «После войны вы хотите здесь поселиться? Вы явно ошибаетесь, Ваше превосходительство. После войны мы все будем…» — и Пикенброк сделал рукой движение, как будто ему накинули на шею петлю и потянули…

Циничное замечание «Пики» погасило веселое настроение, царившее в автомобиле. У каждого из присутствующих холодок пробежал по спине, и слова эти показались зловещим предсказанием.

О том, что между Канарисом и начальником итальянской службы разведки, временно использовавшим обязанности военного атташе в Берлине, генералом Роаттой, существовали хорошие отношения, уже неоднократно упоминалось. Также с его преемником, полковником, ставшим позднее генералом Аме, белокурым, голубоглазым пьемонтцем, отличавшимся от большинства своих сограждан сдержанностью жестикуляции и уравновешенным поведением, Канарис вскоре смог наладить доверительные отношения. Главы военных разведок стран «оси» понимали друг друга как авгуры в древнем Риме, почти без слов. Если нужно было говорить, то часто хватало полунамека, а если приходилось выступать перед публикой с высокопарными речами, то партнер улавливал в этих речах предназначенный для него подтекст. Ведь та и другая стороны прекрасно знали, что в любое время могут быть объектом слежки со стороны обеих правящих партий, и облачали свои официальные высказывания в соответствующую форму. «Эклектичную» манеру Канариса выражать свои мысли особенно хорошо понимал его итальянский «коллега».

Однако случалось, чаще всего в узком кругу или с глазу на глаз, когда итальянцы в разговоре с Канарисом были очень откровенны. Ульрих фон Хассель упоминает в своем дневнике об одном разговоре с советником германского суда фон Донаньи, принадлежавшим к кругу близких Канарису сотрудников; речь шла о том, что уже осенью 1941 г. итальянские офицеры (скорее всего итальянской разведки — SIM) заявили Канарису, что Муссолини должен и будет свергнут армией уже в течение следующей зимы.

Во всяком случае Канарис очень рано был проинформирован обо всех стремлениях итальянских армейских кругов, которые были направлены на свержение фашистского режима и выхода Италии из войны против государств-союзников. Судя по тому, что в разное время говорилось о его мнении по этому вопросу, можно было сделать вывод, что Канарис симпатизировал этим стремлениям. С ними он связывал свои надежды в двух направлениях: выход Италии из войны мог стать шагом, ведущим к быстрому ее окончанию на всех фронтах. Во-вторых, могла оправдаться надежда на то, что свержение Муссолини поколеблет веру молодых немецких офицеров и солдат в авторитарную систему и одновременно подтолкнет все еще колеблющихся немецких полководцев к решительным действиям против Гитлера и его режима. Однако события в Италии, несмотря на благоприятные предпосылки, к которым можно было отнести в первую очередь то, что итальянская монархия продолжала существовать, являясь некой опорой для итальянской армии в подготовке сопротивления Муссолини и фашизму, развивались гораздо медленнее, чем уверяли его авторитетные лица из Италии; и когда в июле 1943 г. Муссолини был смещен королем и арестован новым правительством Бадольо, то это событие не вызвало в Германии никакого резонанса, потому что государственный терроризм в этой стране к тому времени уже набрал полную силу.

Так или иначе Канарис поддерживал в эти годы самые тесные связи с начальником итальянской разведки и часто сам ездил в Италию, чтобы своими глазами видеть все этапы развития событий в этой стране и иметь о них свою точку зрения. Во время одного из таких визитов произошел один, на первый взгляд, незначительный, маленький эпизод, о котором все же стоит рассказать, потому что он снова позволяет нам понять Канариса как человека. Канарис встречался с Аме весной 1943 г. в Венеции. Он жил в отеле «Даниели», где происходили и его длительные переговоры с начальником итальянской разведки. Встреча завершилась совместным ужином, в котором принимали участие также важнейшие сотрудники обоих начальников, сопровождавшие их в Венеции. Канарис был в этот день необыкновенно нервным и беспокойным. Он заказал служебный разговор по телефону с Мюнхеном и с нетерпением ожидал связи; когда Канариса позвали к телефону, и ему ответил офицер мюнхенского отделения абвера, Канарис сначала задал целый ряд вопросов, касавшихся самочувствия двух его собак, которые, как можно было понять из телефонного разговора, в момент его отъезда были нездоровы. Затем последовала служебная часть разговора, которая была относительно короткой и быстро закончилась. Аме и другие итальянские господа, которые хорошо слышали разговор, были явно изумлены, возможно, даже неприятно поражены тем значением, которое Канарис, похоже, придавал самочувствию своих собак — и это в такое время, когда каждый день мог принести события мирового значения. Некоторые из личных сотрудников Канариса были твердо убеждены, что собачья тема была ни чем иным, как кодом, о котором у Канариса и мюнхенского центра была предварительная договоренность и с помощью которого начальнику немецкой разведки можно было передать, не вызывая особого подозрения, какие-то важные секретные сообщения. Только те, кто вместе с ним приехал из Берлина, знали, что Канариса действительно очень тревожило состояние его заболевших собак.