Лев Колодный - Москва в улицах и лицах Страница 57

Один из таких "торгсинов", где за золото и серебро выдавались талоны на продукты, скупал ценности на Кузнецком, 1, где процветал прежде поставщик двора его величества фабрикант часов "Павел Буре", предок нашего знаменитого игрока-хоккеиста Павла Буре. Он показывал мне недавно настольные роскошные часы, решив возобновить семейное дело. Точно также поступили недобитые большевиками потомки ювелира Фаберже, торговавшего на Кузнецком, 10, где сверкало на солнце золото трех других фирм.

Улица до 1917 года была центром продажи драгоценностей. Вывески тринадцати ювелиров встречались на каждом шагу. Десять музыкальных магазинов я называл. В пяти магазинах предлагались ноты. По шести адресам можно было сделать фотопортрет такого качества, какое сегодня позабыли. Тогда профессионально занимались фотографией люди с художественным талантом и образованием. Это новое дело считалось искусством. На Кузнецком, 3, помещалась фотография, фототипия и фотоцинкография "Шерер, Набгольц и Ко", имевших право называть себя "поставщиками двора". Они поднялись на храм Христа Спасителя и сделали шестнадцать снимков - панораму Москвы, оставив нам документ и образ города второй половины ХIХ века. Мой друг Николай Рахманов поднялся на колокольню Ивана Великого накануне Московской Олимпиады и создал цветную круговую панораму, помещенную рядом с черно-белой в одну книжку, для которой я написал текст. После возрождения храма Христа можно второй раз снять Москву с той же высокой точки.

Наконец, в шести магазинах можно было купить книжные новинки. Один из них принадлежал "Товариществу "А. С. Суворина "Новое время", выпускавшему непревзойденные по полноте ежегодники "Вся Москва", откуда я почерпнул многие сведения.

Раскаты грома трех революций раздались на Кузнецком спустя год после посещения фотоателье Мебиуса Владимиром Ульяновым, уехавшим за границу выпускать "Искру", раздувать из искры пламя. В этой газете он 25 февраля 1901 года поместил заметку: "... весь Кузнецкий мост до Лубянки был залит сплошной массой народа, почти исключительно фабричных и мастеровых, незначительным количеством студентов и массой уличных мальчишек: вся эта толпа свистела, кричала "ура", размахивала платками и бросала шапки; но, как ураган, налетели жандармы... было арестовано несколько студентов, толпа бросилась их отбивать, избила пристава и, когда он спрятался в ресторане, разбила в последнем окно".

В итоге спустя семнадцать лет после той демонстрации Кузнецкий мост стал непреодолим для голодных лошадей, падавших от истощения на камни. Весной 1918 года они еще находили силы подняться, на радость Владимиру Маяковскому, сочинившему по этому поводу "Хорошее отношение к лошадям":

...Грохнулась, и сразу за зевакой зевака,

Штаны пришедшие Кузнецким клешить,

Сгрудились, смех зазвенел и зазвякал:

- Лошадь упала! - Упала лошадь!

Спустя год никто не смеялся, когда падали лошади, потому что умирали от голода и они, и люди, совершившие в одном 1917 году две революции.

В советской Москве улица славилась книжными магазинами. Книголюбы совершали маршрут между ними, завершая его в проезде Художественного театра, ныне Камергерском, где их принимали еще три книжных, в том числе букинистический. Студентом-заочником увидел я однажды на Кузнецком ректора Московского университета, в оцепенении стоявшего перед выставленными за стеклом томами с золотым тиснением. Не знал тогда, что академик математик Иван Георгиевич Петровский обладал одной из лучших частных библиотек. Двадцать тысяч томов, в том числе о столице, хранится ныне в его бывшем круглом кабинете на Моховой, где я безуспешно пытался добиться правды. Увидев в двух шагах от себя ректора, захотел подойти к нему и сказать: "Почему мне говорят: "Нам такие не нужны!", ведь я сдаю все экзамены на отлично!" Не подошел, постеснялся. И был отомщен спустя три года, когда на выпускном вечере 1956 года отлучавший меня от журналистики замдекана Петр Федорович Юшин был крепко избит. Дипломники не простили ему унижений, которым их подвергал пять лет подряд этот злобный тип сталинской эпохи, казенные отписки на бланке начинавший как Сталин в переписке с языковедами словами: "Ваше письмо получил..."

Пройдет времяд, прежде чем Кузнецкий возродится. С 1917 по 1991 год на нем не построено ничего кроме громадного дома госбезопасности на Кузнецком, 24-26, где сломали ради новостройки старинные здания XVIII-ХIХ веков. Здесь была мастерская скульптора Ивана Витали, у которого жил Карл Брюллов. К нему приходил Пушкин в последний приезд в Москву. В год гибели поэта Витали создал его скульптурный портрет, признанный одним из лучших.

Стоявшая на взгорье старинная церковь Введения сломана первой в советской Москве в 1925. Сначала обрушили колокольню, потом храм времен Василия III, построенный Алевизом Фрязиным в 1514 году в числе одиннадцати каменных храмов. Он один чудом уцелел, расширялся за счет пристроенных к нему трапезной и придела, сооруженных князем Дмитрием Пожарским в память покойной жены. То был приходской храм князя-полководца. У стен церкви он дал первый бой полякам в 1612 году, на этом месте был изранен.

В церкви Введения хранилась копия подаренной Пожарским иконы Казанской Божьей Матери, с которой он вошел в освобожденную Москву. Эту икону (оригинал) он торжественно внес на Красную площадь в построенный его стараниями Казанский собор, недавно восстановленный. Хранилась в церкви икона, шитая дочерью князя.

Все это ничего не значило для советских дипломатов, занявших огромный доходный дом Русского страхового общества на Кузнецком мосту, 21. Сюда вьехал в 1918 году Народный комиссариат иностранных дел, сокращенно НКИД. Этот наркомат добился, что стоявший перед зданием на площади храм уничтожили.

Серый большой дом видел всех наркомов-министров иностранных дел РСФСР-СССР с 1918 года - Чичерина, Литвинова, Молотова, Вышинского, пока МИД не переехал в высотный дом на Смоленской площади. Судьба каждого из них трагична. Чичерин умер в забвеньи. Мне рассказывал покойный литератор Александр Вениаминович Храбровицкий, что перед закрытой дверью квартиры бывшего наркома на свой вопрос: "Здесь живет Чичерин?", - получил от него ответ: "Чичерин умер!" Литвинов, которого Сталин то возвышал, то низвергал, угас, всеми отверженный. Вышинский избежал суда, скончавшись скоропостижно в страхе за свои преступления. Молотова исключили из партии. Вряд ли кому-нибудь из них установят памятник.

Пред входом в бывший НКИД на белом камне, подаренном итальянцами, водружена бронзовая статуя полпреда РСФСР и Украины Вацлава Воровского в Италии. В характерной для него изломанной позе выступал в годы революции этот публицист-большевик, погибший от пули террориста.

От Кузнецкого моста с разных сторон начинаются необъятные владения чекистов, но это уже другая тема, другая улица...

Глава двенадцатая

СТОЛЕШНИКИ

Пешеходная улица. - Косьма и Дамиан в Шубине. - "Дрезденское сражение". - Первый адрес МК партии. - Выпускник "керосинки" во главе "Медиа-Моста".

"Главмосстрой". - Институт Ленина. - Вожди

против конструктивизма. - "У вас есть револьвер,

товарищ Кольцов?" - "Столешники у Гиляя".

Евгений Иванович Рябчиков, король репортажа.

Борис Ельцин спускается в подвал кафе. Но не пьет. - Прощай, "Яма"! Потери переулка. - "Где

вольность и закон?" - Пушкин у Баратынского.

"К портрету Чаадаева". - Владимир Гиляровский

пишет "Москва и москвичи". - Купцы Карзинкины. - Вина Егора Леве. Француз страдает за

инакомыслие. - Куда захаживал к ювелирам разведчик Николай Кузнецов.

С недавних пор Столешников переулок замостили брусчаткой, осветили фонарями и закрыли для машин. В истории древнего московского проезда началась новая глава. Этот короткий отрезок городской земли хранит в названии память о мастерах, ткавших столешники-скатерти для государева двора. Теперь на нем свыше 20 магазинов, кафе и ресторанов. Это количество давно перешло в качество, магнетизм, притягивающий к этому месту людей.

Длина проезда 416 метров. Таким протяженным он стал в 1922 году, когда в "красной" Москве по случаю пятилетия советской власти произошло великое переименование старых улиц и переулков, сопровождавшееся объединением некоторых из них под одним названием. Так поступили с Кузнецким мостом, слив его с Кузнецким переулком, так обошлись со Столешниковым, объединив с соседним Космодамианским переулком. Таким образом стерли с планов Москвы еще одно название, связанное с религией, к чему, в частности, стремились, затевая это переписывание истории. Сам храм Косьмы и Дамиана остался, но без срубленной воинствующими безбожниками колокольни. От нее сохранился нижний ярус, служащий входом в церковь. Под ее сводами отпевали поэта, который первым в наше время начал петь собственные стихи, сочиняя и слова, и замечательные мелодии, - Булата Окуджаву.