Линн Виола - Крестьянский бунт в эпоху Сталина: Коллективизация и культура крестьянского сопротивления Страница 57

Пьянство было еще одним способом срыва собраний. Крестьяне напивались — чтобы набраться храбрости, в пику коммунистической пропаганде трезвости или просто по привычке — и в таком виде заявлялись на собрания, устраивая такой беспорядок, что их приходилось немедленно закрывать{688}. Нетрезвое состояние было хорошим прикрытием актов протеста. Коммунисты полагали, что население деревни не может не пить. Тем не менее алкоголизм, хотя и не имел политической подоплеки, представлял угрозу для организаторов колхоза, что осознавали некоторые партработники. Так, уполномоченный, проводивший раскулачивание в Микушинском и Бугурусланском округах на Средней Волге, запретил продажу алкогольной продукции, после того как увидел, что крестьяне, выступавшие против депортации, пьют. Он пришел в ярость, когда впоследствии узнал, что этому пагубному пристрастию был подвержен и председатель райисполкома, который немедленно отдал распоряжение возобновить работу вино-водочного магазина{689}.

В книге «Красный хлеб» Морис Хиндус дает подробное описание одного из собраний с участием женщин. Этот пример прекрасно иллюстрирует практику использования молчания и шума. Летом 1929 г. прибывшая в деревню агитационная группа должна была на собрании рассказать женщинам о том, какая безоблачная жизнь их ждет, когда будут общие кухни, детские сады, электричество, клубы, равенство и многое другое — все то, что ожидало их с организацией колхоза. В конце этого монолога представители партии призвали к дискуссии и вопросам. В ответ не последовало ни единого слова. Казалось, сказать людям просто нечего. Агитаторы снова потребовали от слушателей выразить свое мнение — результат был тот же… Наконец, одна из присутствующих набралась смелости ответить — тут же поднялся ужасный гвалт, заговорили все разом. Партийцы призвали к порядку, требуя, чтобы говорили по очереди. Снова воцарилась тишина. Затем кто-то еще попытался что-то сказать, но и его голос утонул в поднявшемся снова шуме. Коммунист пришел в ярость. Резким движением руки он опять восстановил порядок и с мрачной серьезностью попросил вести себя прилично. Однако, как он ни пытался этого добиться, женщины были настолько нетерпеливы, что не могли не перекрикивать друг друга. Стоило только одной из них открыть рот — все остальные тут же принимались высказываться, до тех пор пока воздух не начинал дрожать от оглушительного гама. После нескольких минут этого безобразия одна сгорбленная старушка с грязным платком на голове злобно сплюнула в сторону всего этого сборища, как делают мужики, когда чем-то недовольны, и воскликнула: «Тут собрались одни свиньи! Здесь мне делать нечего».

В этот момент один из сельских партийцев овладел ситуацией, во весь голос выкрикнув: «Неужели мы уподобимся свиньям?» Как пишет Хиндус, «собрание продолжилось, но полный порядок так и не установился»{690}. Стоит отметить, что те же самые женщины, участвовавшие в собрании, в отсутствие представителей власти по отдельности и вместе спокойно и без лишней суеты рассказывали Хиндусу о своих переживаниях{691}.

Кроме этих способов и тактик скрытого сопротивления, существовала масса других методов скрытого протеста. Так, в деревне Истомино Московской области крестьяне пришли к решению «коллективизацию приветствовать, но в колхоз не вступать», представив сбитым с толку городским агитаторам прямое доказательство склонности середнячества к колебаниям{692}. Во время собрания женщин на Кубани в 1930 г. только 76 из 300 присутствовавших приняли участие в поименном голосовании. В ответ на требование объяснить такое поведение они сослались на то, что ранее уже согласились на вступление в колхоз. Женщины заявили, что не имели представления о том, что значат их подписи, и теперь сомневаются, стоит ли вообще давать согласие на что-либо. Позже один из партийных активистов, скорее подавленный, нежели разозленный, сообщил, что он объяснял значение голосования «сотни раз»{693}. После публикации статьи Сталина «Головокружение от успехов» в одной из деревень на собрании, которое длилось пять часов, крестьяне заставили председателя колхоза шесть раз прочитать резолюцию по этой статье, прежде чем согласились на голосование{694}. Иной раз крестьяне препятствовали проведению официальных мероприятий, участвуя во время, отведенное для собрания, в религиозных обрядах или разнообразных торжествах{695}.

Все эти примеры показывают, что крестьяне, играя на стереотипе темных и необразованных «мужиков», могли сорвать то или иное собрание, демонстрируя свою мнимую неспособность понять задачи, поставленные советской властью, равно как и следовать им. Эта уловка срабатывала сразу же, а возложить ответственность на кого-либо лишь за то, что крестьяне — такие, какие есть, было достаточно сложно. Представляли ли эти шумные и пьяные беспорядки или «заговор молчания» обычное для крестьянских сходов явление или же реакцию, вызванную страхом и отчаянием, факт остается фактом: эта привычка, или тактика, работала. И работала она к выгоде населения и против советской власти, подтверждая мысль Эрика Хобсбома, что «нежелание понимать — одна из форм классовой борьбы»{696}.

Крестьяне могли занимать на собраниях и достаточно агрессивную позицию, открыто выступая против решений власти. В период первой волны коллективизации, которая пришлась на конец 1929 начало 1930 г., население смело противостояло представителям власти, пытаясь помешать их действиям и сорвать голосование. В некоторых деревнях они попросту голосовали против любых предложений правительства и наотрез отказывались создавать колхозы{697}. Согласно отчету ОГПУ о проведении собрания в одной из северокавказских деревень, там было принято следующее решение: «В ваш коллектив не пойдем и думать об этом не желаем»{698}. В крымской деревне собрание, посвященное закрытию церкви, закончилось катастрофическим провалом инициативы: на голосовании против 8 голосов «за» прозвучало 218 «против»{699}. В Одесском округе крестьяне почти единогласно, за небольшим исключением, отказались включить группу середняков в списки подлежавших раскулачиванию. В ответ на отказ отдавать голоса «за» или «против» председатель собрания объявил, что в таком случае они также будут раскулачены{700}. В начале 1930 г. жители деревни Новостерово Юрьевского района Александровского округа Ивановской области на всеобщем сходе отменили постановление, согласно которому предполагалось закрыть церковь и превратить ее в склад{701}. В других случаях крестьяне брали на себя инициативу проведения собраний, посвященных вопросам коллективизации, и продвигали там свои собственные решения, в основном предполагавшие отказ от вступления в колхозы{702}. Примеры подобных решений, принятых крестьянами из деревень Средней Волги, дают определенное представление о политической сознательности крестьянства. Так, в поселке Мухменово Алексеевского района Бугурусланского округа члены крестьянской общины постановили: «Линию коммунистической партии и власти по отношению к крестьянским хозяйствам с сплошной коллективизацией и тракторизацией — считать неправильной». В селе Н. Пятино Чембаровского района Пензенского округа было принято следующее решение: «Отметить, что проводимые мероприятия Соввласти не в интересах крестьянства, а в частности нашего села, а потому сплошную коллективизацию отклонить». Собрание в деревне Исакла Бугурусланского округа закончилось решением «отложить вступление в колхоз до 1931 г.», а в Петровском районе Оренбургского округа — «от сплош. коллективизации воздержаться ввиду того, что во многих колхозах нет равенства и порядка, а недостаток в жизни ощущается хуже, чем в индивидуальных хозяйствах»{703}.

Буквально отовсюду поступали сообщения о срыве крестьянами официальных собраний{704}. В Западной области проведение одного из собраний было прервано криками: «Долой советскую власть!»{705} На собрании в Бугурусланском районе Средней Волги раздавались крики: «Долой москвичей!.. Долой рабочих!.. Мы и без вас обойдемся!»{706} Житель деревни Н. Никулино (в том же округе), бывший участник «чапанного восстания»{707} времен Гражданской войны, требовал от организаторов колхозов официального подтверждения, что они уполномочены проводить собрания. Если же таких документов у них не оказывалось, то собрание однозначно срывалось. Эти примеры показывают успешность использования законных методов в качестве орудия сопротивления. Собрание, проводимое в январе 1930 г. в селе Архангельское Кузнецкого округа на Средней Волге, было закрыто после того, как один из бедняков, по фамилии Сурков, поднялся и сказал: «Вы грабите крестьян и всех кулаков ограбили. Мы при царе жили лучше. Колхозы — это петля. Долой рабство! Да здравствует свобода!» За его речью последовали крики «ура» и возгласы: «Вот так наш Сурков!» Крестьяне заставили партработников, проводивших собрание, выдать Суркову справку о том, что «он выступал правильно», а затем удалились, скандируя: «Долой колхозы!»{708} Подобные случаи происходили и в других местах. Так, в деревне Александро-Богдановка Волжского округа на Средней Волге несколько собраний были закрыты из-за крестьян-середняков. Во время одного из них женщина стукнула кулаком по столу председателя и закричала: «Пошли к черту со своими колхозами!»{709} Жительница деревни в Тагайском районе Ульяновского округа на Средней Волге сорвала собрание схожими криками. В этом же районе жители других деревень прибегали к проверенному способу: они били в набат, что приводило к срыву собрания и всеобщему переполоху{710}. Во многих уголках страны собрания по коллективизации прекращались при криках «Пожар!», «Бейте уполномоченных!» и «Долой Антихриста!»{711}. В станице Каневской на Кубани злость населения и нежелание идти на компромисс вынудили организатора попросту сдаться. Он сказал пришедшим селянам (используя неформальное обращение на «ты»), что если они не хотят идти в колхозы, то их не заставляют. В ответ раздались возгласы крестьян, что они покидают собрание, и вскоре все разошлись{712}. Однако в большинстве случаев ни одна из сторон не выказывала желания прийти к «соглашению».