Тихон Семушкин - Алитет уходит в горы Страница 57

И море в эту утреннюю пору словно разлепилось. Оно еле-еле колышется, нежно облизывая наносный галечный берег.

Тыгрена сидит на берегу моря и, веселя своего сына Айвама, бросает в воду камешки. Сегодня так не хочется шить торбаза пастухам.

Тыгрена одернула цветное ситцевое платье и улыбнулась. В черных глазах ее блеснул огонек. Небрежно откинув косы за спину, она подумала: "А как противно было надевать это матерчатое платье!"

Разглядывая цветочки на нем, она вспомнила Алитета - и сразу погасла улыбка, уступив место тревоге и страху: так гаснет цветок, почувствовав холодное дыхание ночи.

Алитет уехал на пять дней. Но прошло уже больше двадцати, а его все нет и нет. Все-таки лучше жить, когда не видишь его злых глаз.

Айвам уже научился ходить и звонко смеяться. На нем пыжиковая с капюшоном, отделанным росомахой, кухлянка, красивые маленькие торбаза, вышитые разноцветными оленьими ворсинками. Он с любопытством смотрит на море, на мать, на все, что видит вокруг. Айвам тоже весел.

Тыгрена, любуясь им, следит за каждым его движением, за каждым вздохом, за каждым взглядом его черных глаз. И ею овладевает великое чувство радости. В порыве нежности она хватает своего Айвама, высоко поднимает его, потом, прижав к себе, целует.

Она держит его в своих сильных руках и говорит:

- Айвам, это море! Ты будешь великим ловцом! Я сама научу тебя ловкости. Ты станешь настоящим человеком.

Глядя на море - источник жизни, Тыгрена опять вспомнила Алитета.

"Всегда так, - с досадой подумала она, - дома нет его, а в голову все-таки лезет".

И беспокойные думы потянулись одна за другой, как морские волны.

"Опять скоро вернется. Хорошо, что недолго будет в стойбище. Живет в дороге. Луна из маленькой сделалась большой, а он все ездит и ездит. Пусть. Пусть долго не приезжает".

Удивительная пора стоит на Севере в это время! Земля так залита солнцем - глазам больно. Оно щедро посылает свои длинные лучи на землю, радуя человека. Но будто и этого недостаточно: из-за гор поднимается луна. Полная, огненно-красная, она улыбается солнцу.

Тыгрена показывает ее сыну.

- Смотри, Айвам, жена солнца вышла.

Вдали возле берега показалась байдара. Тыгрена громко и восторженно заговорила:

- Смотри, смотри. Айвам! Байдара! Это Ваамчо плывет!

Байдара шла с обнаженной высокой мачтой. От самой верхушки мачты до берега протянулся длинный тонкий ремень. Пять собак бежали по краю берега и тащили на ремне байдару. Быстро скользила байдара по гладкой поверхности моря, приближаясь к стойбищу Энмакай.

Подросток-погонщик в одних нерпичьих штанах бежал рядом с собаками, и на его темно-коричневом теле играло солнце.

Подошла байдара. Ваамчо прыгнул с нее прямо в воду. Задыхаясь от желания рассказать необычные новости, Ваамчо подбежал к Тыгрене. Лицо его было взволновано, и, хотя в байдаре он не работал веслами, пот выступил на его шее. Он молча сел у ног Тыгрены и, глядя в море, тихо проговорил:

- Тыгрена, дурные вести привез я. Я узнал их в соседнем стойбище.

- Какие, Ваамчо? - тревожно спросила она.

- Хищный морж потопил вельбот Алитета. Пропали люди. Все пропали. Много наших охотников пропало.

- Утонули?! Все? - переменившись в лице, испуганно спросила Тыгрена.

- Все утонули. Только Чарли Красный Нос вылез на льдину. Его нашли, когда он умирал... И Алитет утонул.

Радость и горе смешались в душе Тыгрены. Она не могла стоять и села на гальку. Прижав сына к груди, она сидела молча. Молчал и Ваамчо. Люди вытаскивали байдару на берег.

Тыгрена ласково взглянула на сына.

- Айвам, теперь, пожалуй, будет перемена жизни, - шепотом сказала она.

На мгновение счастье отразилось на ее лице. Теперь никто не заставит ее жить в Энмакае. Нет больше Алитета. И опять на лицо набежала грусть. Сколько женщин сразу осталось без мужей! И Туматуге, и Апа, и Кейнин, и Вальхиргын. А Гырголь? Он совсем недавно женился. "Жалко людей", - с грустью подумала Тыгрена.

Она долго сидела молча, и Ваамчо не мешал ей думать. Даже Айвам притих, не понимая, почему мать не смеется. Вдруг Тыгрена порывисто встала, взяв сына за руку.

- Ваамчо, - решительно сказала она, - я завтра ухожу из стойбища Энмакай. Я пойду искать Айе. Теперь я буду жить рядом с ним.

- Тыгрена, он живет с русскими в одном стойбище. Ушел он от кочевников.

- Пусть. Если правда, что они стали его приятелями, я буду вышивать тем русским самые красивые торбаза. Я буду охотиться еще лучше. У нас будет много мяса. У нас будет много детей.

- Тыгрена, я отвезу тебя на своей байдаре, пристегну десять собак - и мы понесемся быстро, как весенние птицы. Я сам буду погонщиком собак, а ты ведь знаешь, как я бегаю!

- Ты добрый, Ваамчо. Ты очень добрый. Ты настоящий человек, Ваамчо!.. И Айвам будет такой же. Айе будет очень любить его. Я знаю.

К берегу бежали женщины.

С широко раскрытыми глазами они слушали Ваамчо. Их лица стали каменными, но ни одного вздоха не услышало солнце, ни одной слезинки не подсмотрела луна.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Ревкомовцы еще спали, когда в их комнату ворвался продолжительный хриплый гудок парохода. Он взорвал северную тишину - и вмиг стойбище ожило.

Уполномоченный ревкома Лось и его секретарь Андрей Жуков вскочили с кроватей и, уставившись друг на друга, улыбаясь, прислушивались к гудку.

Распахнулась дверь, и вбежавший Айе тихо, по взволнованно сказал:

- Пароход. К берегу подходит...

После того как Лось и Жуков свалились с обрыва и Айе помог им выбраться из тундры, он вместе с ними приехал в ревком и готовился к отъезду на Большую землю. Айе, чувствуя расположение к себе русских начальников, держался важно и, казалось, даже возмужал. Черные усики его стали гуще, с лица исчезла растерянность. Он гордился тем, что собирается в далекий путь, куда не всякий решится поехать. Но, увидев пароход, Айе испугался.

- Может, не надо мне ехать на Большую землю? - умоляюще прошептал он.

Айе сказал это так тихо, что ни Лось, ни Андрей, занятые своими мыслями, не услышали его.

Андрей бросился к окну, сорвал занавеску и, приплясывая, заорал:

- "Совет" пришел! "Совет"!

- Опоздал, друг, с новостью. По гудку узнаю "Совет", - торопливо застегивая пуговицы гимнастерки, сказал Лось и вдруг тоже пустился в пляс.

Половицы пошли ходуном, и весь ревкомовский домик задрожал.

Один Айе стоял неподвижно, не зная, радоваться ли ему или пора уже начать грустить. Ведь этот пароход должен увезти его далеко-далеко, в неведомую русскую страну. И что случится там с ним, никто не знает. Увидит ли он Тыгрену?

В утренней тишине, оглашая побережье, загрохотала якорная цепь. Скрежет железа казался Лосю и Жукову торжественной музыкой.

Торопливо и шумно охотники спускали байдару на воду.

Лось так налег на весла, что они прогибались и скрипели.

- Ага-га-га! Ага-га-га! - выкрикивал рулевой, старик Ильич, и байдара быстро неслась к пароходу.

На борту "Совета" толпились люди. Они с любопытством разглядывали подходившую байдару и, свесив головы через борт, оживленно переговаривались. Они впервые видели лодку с прозрачными бортами. Желтоватая моржовая кожа, очищенная от ворса, просвечивала, и байдара казалась таким легкомысленным сооружением, что прибывшие на пароходе люди поражались, как можно выходить на ней в море? Между тем эта байдара поднимала трех моржей.

С капитанского мостика послышался громкий, густой командирский голос:

- Приветствую вас, товарищ Лось!

Лось по голосу узнал капитана Михаила Петровича Лядова, который в прошлую навигацию высадил его на этот чукотский берег.

В ответ Лось замахал шапкой, напряженно всматриваясь в людей, стоявших на палубе, с надеждой увидеть свою жену. Но по всему видно было, что она не приехала. Она первая прокричала бы слова приветствия.

- Парадный трап спустить! - торжественно скомандовал капитан.

Взойдя на палубу, Лось радостно притопнул ногой и будто ощутил под собою родную землю.

- Товарищ Лось, капитан просит вас пройти в его каюту. Сейчас он спустится с мостика, - сказал молодой штурман.

Буфетчик, до тонкости изучивший все привычки своего капитана, уже расставлял в его каюте на белоснежной скатерти приборы и закуску. Так он всегда делал почти механически, как только до его слуха доносился лязг якорной цепи.

Буфетчик любил важных гостей. Лось же не произвел на него такого впечатления: он был одет в изношенную военную гимнастерку, брюки цвета хаки, заправленные в нерпичьи, не очень красивые торбаза.

В капитанской каюте все блестело чистотой. Эта непривычная обстановка несколько смутила Лося. Он неуверенно оглянулся и под строгим взглядом буфетчика осторожно сел в кресло, обтянутое белым чехлом, потом поднялся, посмотрел на сиденье и, набравшись мужества, опять опустился в него.

- Чисто у вас здесь! - с восхищением сказал он буфетчику.

- На воде живем, - ответит тот и, подойдя к Лосю, строго добавил: Это кресло капитана. Пересядьте на диван.