Людмила Морозова - Великие и неизвестные женщины Древней Руси Страница 59

Таким образом, с разрешения епископа Евфросиния поселилась в голубце Софийского собора и занялась перепиской рукописей. Следует отметить, что это занятие было очень трудоемким и требовало хорошего внимания, усидчивости, грамотности и аккуратности. Юная монахиня, видимо, всеми этими качествами обладала. Поэтому очень скоро горожане стали приходить к ней и за деньги просили переписать для них нужную книгу. Заработанное Евфросиния тратила на свой скудный обиход, оставшиеся деньги раздавала нищим.

Вскоре многие узнали о ее умении переписывать книги и стали приходить в голубец, чтобы оставить заказ. Все это нарушало уединенный образ жизни Евфросинии, к которому она так стремилась, и отвлекало от повседневных занятий. Вполне вероятно, что монахиня стала мечтать о тихом и спокойном месте, где бы она могла без помех заниматься любимым делом. Под влиянием этих мыслей ей приснился сон, ярко и образно описанный в «Житии»: чудесным образом явившийся ангел отнес монахиню за город, в местность, называемую Сельцом. Там рядом с небольшой деревянной церковью Спаса располагалось кладбище местных епископов. Земля вокруг принадлежала епископии.[606]

Голова неизвестной святой. Фреска на южной стене Спасского собора Спас-Евфросиниева монастыря

О судьбе Евфросинии размышлял и полоцкий епископ Илья, понимавший, что юной монахине не подобает жить в слишком многолюдном месте при городском соборе. Поэтому и ему приснился сон о том, что ее следует переселить в Сельцо. Наутро он пришел к Евфросинии и рассказал о велении чудесно явившегося ему во сне ангела. В ответ та рассказала о своем вещем сне. Обоим стало ясно, что они получили указание свыше и Евфросинии необходимо готовиться к переезду в Сельцо.[607]

Интересно отметить, что в «Житии», наряду с подробным описанием явления ангела в снах-видениях монахини и епископа, даны обстоятельные сведения о том, как Евфросиния официально получила Сельцо в собственность. Для оформления сделки владыка Илья пригласил полоцкого князя Рогволда-Бориса, отца Евфросинии Святослава-Георгия и местных бояр в качестве послухов. Собравшимся епископ объявил, что передает Спасский храм и земли вокруг него молодой монахине Евфросинии и никто не имеет права отнимать их от нее.[608] После этого сделка, видимо, была оформлена в письменном виде. Этот документ потом был использован при написании «Жития Евфросинии», поэтому в его тексте и были указаны имена присутствующих.

В «Житии» не указано, в каком году Евфросиния стала собственницей Сельца. Но эту дату можно определить на основе сообщения Лаврентьевской летописи о том, что Рогволд-Борис стал полоцким князем в 1127 г. и в следующем году скончался.[609] В Ипатьевской летописи, правда, его смерть датирована 1129 г.[610] Получается, что сделка монахини с епископом была заключена в промежутке между 1127 и 1129 г. В это время Евфросинии могло быть чуть больше 20 лет, и она уже считалась достаточно взрослой, чтобы основать монастырь и стать наставницей для других инокинь.

Можно предположить, что отправляя Евфросинию в Сельцо, Илья надеялся, что она продолжит там свою книгописную деятельность, соберет сведения об умерших местных епископах и даже составит жизнеописания наиболее достойных, чтобы потом добиться их канонизации. Ведь собственных святых в то время полоцкая церковь не имела. Просьба пастыря, очевидно, так воодушевила молодую монахиню, что она тут же отправилась в Сельцо, взяв с собой только книги. О хлебе насущном она не стала беспокоиться, полагая, что Бог ее не оставит. В это время Евфросиния перестала заниматься перепиской книг, поскольку главные доходы стало приносить организованное ею при новом монастыре училище для обучения девочек грамоте и различным наукам. С родителей она брала определенную плату, но деньги тратила не столько на собственный обиход, сколько на нужды монастыря. Она стала заботиться об украшении Спасского храма, ухаживала за могилами епископов, составляла каноны и песнопения в их честь.[611]

В «Житии Евфросинии» нет никаких сведений о том, какие бедствия обрушились на полоцких князей в 1128-1130 гг., т. е. когда княжна-монахиня основала свой монастырь в Сельце. Из летописей выясняется, что в 1127 г. (по Лаврентьевской) или в 1128 г. (по Ипатьевской) великий князь Киевский Мстислав Владимирович потребовал, чтобы все русские князья приняли участие в грандиозном походе на степняков. Однако полоцкие князья, как всегда, проигнорировали указания из Киева и остались дома. Ведь до их владений половцы никогда не доходили, а безопасность купцов, ездивших через степи в южные страны, их, очевидно, не интересовала.

Неподчинение полоцких князей настолько возмутило Мстислава Великого, что он решил их сурово наказать. В этом отношении он был очень похож на своего отца Владимира Мономаха, всегда расправлявшегося с непокорными князьями. По призыву киевского правителя сразу несколько князей с разных направлений напали на полоцкие города. Первым был осажден в Изяславле двоюродный брат Евфросинии Брячислав Борисович. Городские укрепления здесь были невысокими, поэтому очень скоро город был захвачен и разорен. Уцелело только имущество жены Брячислава, поскольку она являлась дочерью Мстислава Великого. В летописи отмечено, что это были товары княгини.[612] Под ними можно подразумевать не только личные вещи княгини, но и предметы, предназначенные для продажи. Как уже отмечалось, хозяйственная деятельность в княжеских владениях находилась в ведении княгинь. Какие-либо излишки могли продаваться, т. е. становиться товаром.

Летописное замечание о товарах указывает на то, что княгини имели личное имущество, отдельное от собственности мужа. Это позволяло им в материальном отношении быть независимы от супругов и оставаться самостоятельными личностями даже в браке.

Из летописей становится известным, что союзники Мстислава Владимировича не ограничились разорением Изяславля. Они захватили Неключ, Стрежев, Борисов, Логожск, Друцк. Ограбленной и разоренной оказалась вся юго-западная часть Полоцкого княжества. Однако даже это бедствие не заставило свободолюбивых сыновей Всеслава Чародея подчиниться воле киевского князя, но и объединяться друг с другом они не стали, чтобы дать ему отпор. В итоге в 1129 г. (по Лаврентьевской летописи) или в 1130 г. (по Ипатьевской) Мстислав Великий вновь отправил войска в Полоцкую землю и приказал схватить большую часть местных князей вместе с семьями. Под арестом оказались: дядья Евфросинии Давыд и Ростислав Всеславичи, ее отец Святослав Всеславич с матерью, два сына Рогволда-Бориса, к этому времени умершего.[613] Остальным удалось скрыться, в том числе и братьям монахини.

В этих условиях лучшим средством для спасения было пострижение в монастырь. Этим, на наш взгляд, и объясняется массовое пострижение родственников Евфросинии. В «Житии», правда, по этому поводу никаких данных нет. В нем лишь сообщено, что вскоре после основания Спасской обители в нее прибыла сестра Евфросинии Гордислава. Родителям она сообщила, что хочет обучаться всем наукам у сестры. На самом деле она сразу же приняла постриг и этим якобы огорчила отца.[614] В действительности Святослав Всеславич, видя, как сгущаются тучи над его семейством, скорее всего сам отправил дочь в монастырь к сестре. Так она смогла избежать ареста и последующей высылки из страны в Византию.

Вскоре еще одной спасской постриженницей стала двоюродная сестра Евфросинии Звенислава, дочь Рогволда-Бориса Всеславича. Она привезла с собой семейные ценности, которые ей удалось спасти от разграбления: золотую и серебряную посуду, ювелирные украшения, парчовую и меховую одежду. Все это было пожертвовано монастырю и поэтому не могло быть изъято по приказу великого князя. В итоге казна монастыря существенно пополнилась, возросло и число постриженниц: Гордислава стала монахиней Евдокией, Звенислава – Евпраксией.[615]

Можно предположить, что не только дочь Рогволда Борисовича привезла в Спасский монастырь свои семейные богатства, то же самое могли сделать и другие полоцкие князья, опасавшиеся разграбления своих владений.

Из «Жития» известно, что Евфросиния стала основательницей не только женского монастыря, но и мужского, расположенного рядом.[616] Это кажется странным и уникальным событием, поскольку мужские обители обычно основывали либо князья, либо мужские представители духовного чина. Но, если вспомнить, что основание нового монастыря произошло во время гонений на полоцких князей, то становится ясным, что Евфросинии приходилось действовать в спешке, чтобы спасти своих близких от высылки из родных мест. Воспользовавшись тем, что в то время не существовало твердых правил по поводу основания обителей, она, на своей территории, основывает еще и мужской Богородичный монастырь. Это позволяет ее брату Вячеславу тут же в него постричься. Его дочери, Кирикия и Ольга, превращаются в инокинь Спасского монастыря Агафью и Евфимию.[617] Возможно, с собой они тоже привозят семейные ценности, которые пополняют казну обоих монастырей.