Альберт Шпеер - Воспоминания Страница 59

То, что накануне меня занесло в ставку и что я отказался от совместного полета с Тодтом, а также и то, что второй раз в моей жизни — как ранее в связи с кончиной профессора Троотса — моя карьера определялась уходом предшественника, имело в глазах Гитлера значение особо примечательного поворота проведения. Когда мне впоследствии удалось добиться первых успехов, он нередко подчеркивал, что несчастье должно было постигнуть Тодта, чтобы производство вооружений вышло на новый уровень.

По сравнению с не очень удобным д-ром Тодтом Гитлер заполучил в свои руки очень, особенно на первых порах, послушный инструмент. В этом смысле происшедшая смена вполне отвечала закону негативного отбора, которым и определялось окружение Гитлера. Поскольку каждое противоречие решалось им через выбор более услужливого кандидата, постепенно, в ходе многолетнего процесса, он создал себе окружение, которое со все большей готовностью отзывалось на его предначертания и все бездумней претворяло их в жизнь.

Историки уделяют моей деятельности на посту министра определенное внимание и склонны рассматривать мои берлинские и нюрнбергские стройки по сравнению с ней как нечто очень второстепенное. Для меня же моя архитектурная работа и впредь оставалась задачей жизни. Свое ошеломительное возвышение я рассматривал как невольный перерыв в ней на время войны, как своего рода воинскую службу. Я надеялся как архитектор Гитлера добиться признания и даже славы, тогда как значение даже очень важного министра должно было без остатка раствориться в лучах славы, исходящей от Гитлера. Поэтому я скоро потребовал от Гитлера обещания, что после войны он назначит меня своим архитектором (6). Тот факт, что я посчитал необходимым заручиться такого рода обещанием, показывает, в какой зависимости мы чувствовали себя от Гитлера, даже при решениях самого личного характера. Гитлер ответил положительно без всяких колебаний, высказав свою уверенность в том, что я как его первый архитектор окажу еще немало ему и его Рейху ценнейших услуг. Говоря о своих планах на будущее, он часто выражался мечтательно: «Вот тогда мы уединимся на пару месяцев, чтобы пройтись еще разок по всем нашим градостроительным планам.» Однако, вскоре такие замечания стали чрезвычайно редкими.

Первой реакцией на мое назначение на пост министра был прилет 9 февраля в ставку из Берлина личного референта Тодта обер-регирунгсрата Конрада Хааземана. У Тодта имелись более влиятельные и высокопоставленные сотрудники, поэтому я истолковал направление личного референта как попытку подвергнуть мой авторитет испытанию. Хааземан с самого же начала обратил мое внимание на то, что с его помощью я мог бы познакомиться с качествами моих будущих сотрудников. На это я коротко ответил, что намереваюсь сам составить себе о них впечатление. В тот же вечер я отправился ночным поездом в Берлин. Охота к полетам у меня была на некоторое время отбита.

Когда на следующее утро мы проезжали окраины столицы Империи с их заводами и железнодорожным хозяйством, меня мучила тревога, справлюсь ли я с этими мне чуждыми и огромными техническими задачами. У меня были немалые сомнения, гожусь ли я для новой должности, осилю ли содержательные проблемы, соответствую ли я личным качествам, требуемым от министра. Когда наш поезд вползал на Силезский вокзал, у меня сильно билось сердце и мне было не по себе.

Нужно же было так случиться чтобы именно я во время войны занял один из ключевых постов, хотя в общении с незнакомыми людьми был скорее скован, у меня не было дара легко выступать на собраниях, и даже на заседаниях мне нелегко было формулировать свои мысли точно и понятно для всех. Что скажут армейские генералы, когда я, несущий клеймо несолдата и художника, должен буду быть их партнером? И правда, в начале вопрос о том, как я выгляжу со стороны и не роняю ли я свой авторитет, доставлял мне не меньше забот, чем собственно деловые проблемы.

Серьезная трудность ожидала меня в управленческом аппарате моей новой сферы работы. Я отдавал себе отчет, что в глазах старых сотрудников Тодта неизбежно должен был выглядеть самозванцем. Им, хотя и было известно, что я был добрым знакомым их шефа, но они знали меня и как просителя, который иногда заглядывал к ним по вопросам снабжения стройматериалами. На протяжении многих лет они самым тесным образом были связаны с д-ром Тодтом.

Сразу же после прибытия в министерство я обошел комнаты всех ответственных сотрудников, избавив их таким образом от необходимости формального визита-представления. Я также распорядился, чтобы в кабинете д-ра Тодта, хотя его обстановка и была не совсем в моем вкусе, за время моего пребывания на этом посту ничего не менялось (7).

Утром 11 февраля 1942 г. я должен был участвовать в торжественной встрече останков д-ра Тодта на Анхальтском вокзале. Меня эта церемония, так же как и состоявшаяся в построенном мной мозаичном зале Рейхсканцелярии панихида с прослезившимся Гитлером потрясли. Во время скромного прощания над могилой Дорш, один из ближайших сотрудников Тодта, торжественно заверил меня в лояльности. Двумя годами позднее, когда я был тяжело болен, он ввязался в интригу, затеянную Герингом против меня.

Работа началась немедленно. Статс-секретарь министерства авиации, генерал-фельдмаршал Эрхард Мильх приглашал меня на совещание, которое должно было состояться в большом зале его министерства 13 февраля и на котором предстояло с частями всех трех родов войск вермахта, а также с представителями экономических кругов обсудить общие вопросы производства вооружений. На мой вопрос, нельзя ли это совещание чуть отодвинуть, чтобы я мог хоть немножко оглядеться, Мильх ответил в свойственном ему несколько задиристом тоне, впрочем, соответствовавшем нашим хорошим отношениям: промышленники со всей страны уже съезжаются и не собираюсь ли я праздновать труса. Пришлось согласиться. За день до совещания меня вызвали к Герингу. Это был мой первый визит к нему в ранге министра. Он начал с теплых слов о своем отношении ко мне, своему бывшему архитектору. Он надеется, что в этом ничто не изменится. Геринг, если хотел, мог быть покоряюще, хотя и несколько преувеличенно, любезным. А затем вдруг он выложил свое требование: с моим предшественником у них было письменное соглашение. Аналогичный документ заготовлен и для меня и будет мне переслан для подписи. В нем записано, что я, отвечая за армию, не вмешиваюсь в вопросы четырехлетнего плана. Нашу беседу он закончил довольно темным намеком, что дальнейшее я узнаю на совещании у Мильха. Я ничего на все это не ответил и завершил разговор в том же сердечном тоне. Поскольку четырехлетний план охватывал всю экономику, то с подписанием заготовленного Герингом соглашения я становился бы просто недееспособным.

Я предчувствовал, что на совещании у Мильха меня ожидает что-то необычное. Чувствуя себя еще далеко неуверенно, я не скрыл своих опасений и сомнений от Гитлера, находившегося в Берлине. По тому впечатлению, которое Геринг должен был оставить у Гитлера в связи с моим назначением я мог рассчитывать на понимание. «Хорошо, — сказал Гитлер, — если против Вас будет что-то затеваться или Вы столкнетесь с трудностями, прервите заседание и пригласите его участников в зал заседаний кабинета. Я скажу господам необходимое.»

Зал заседаний считался «святым местом», быть в нем принятым — это должно было произвести сильное впечатление. Намерение Гитлера обратиться к кругу людей, с которыми мне предстояло работать — лучшего старта я не мог себе пожелать. Большой пленарный зал министерства авиации был полон. Присутствовали тридцать участников: важные фигуры от промышленников, среди них генеральный директор Альберт Феглер, руководитель Имперского союза германской промышленности Вильгельм Цанген, начальник сухопутных войск резерва генерал-полковник Эрнст Фромм вместе с подчиненным ему шефом отдела вооружений генералом Леебом, генерал-адмирал ( так в тексте — В.И.) Витцель, начальник отдела вооружений ВМФ, генерал Томас в качестве начальника отдела Верховного командования вермахта по вопросам военной экономики и вооружений, а также несколько уполномоченных, отвечающих за различные разделы четырехлетнего плана и другие ответственные сотрудники Геринга. Мильх по праву хозяина дома занял место председателя, пригласив Функа сесть справа, а меня — слева от него. В кратком вступительном слове он рассказал о трудностях в экономике вооружения и неразберихе, порождаемой конкуренцией трех родов войск вермахта. За ним выступил Феглер от «Ферейнигте Штальверке» с очень разумными рассуждениями о том, как военная экономика страдает от приказов и контрприказов, от споров вокруг степеней срочности той или иной продукции, от постоянной смены приоритетов. У нас есть еще нераскрытые резервы, которые при таком раздоре просто не видны, так что необходимо срочно оздоровить обстановку. Решения должен принимать кто-то один, кто этот один — промышленности все равно.