Николай Маркевич - История малой россии - 2 Страница 59

Зто была непостижимая борьба коварства с прямодушием.

«Не достаточно было для моих ненавистников одного плевелосеятеля и лжетворца, они и другого какого-то чернеца, не законника, но беззаконника, туда же в Москву, еще прежде перекреста, послали. И этот чернец прежде говорил слова неистовые о моей чести, желая славу мою повергнуть в прах; а потом, видя, что все над ним насмехаются, подал на меня донос, более смеху, нежели вероятия достойный; я, который Отцу Вашему и брату и Вашему Величеству непорочную и непреткновенную подданническую верность соблюдая, никогда не был колеблем многими льстивыми обетами, но как Помазанникам Божиим вправду работал, служил и ныне служу верно и радетельно, и до кончины моей, пока примет меня смертная сень должен служить. Но чтоб не умножились эти плевелы, достойные исторжения и повреждающие верных слуг Ваших, и как доброе семя, для обличения лжи зломысленых клеветников, для доказательства моей правоты и верной службы, в которой, не щадя жизни, здоровья, и желая умереть безпорочно, тридцать восемь лет пребываю; для того посылаю к Вашему Величеству Полковника Стародубовского Ивана Скоропадского, Судью полкового Стародубовского ж Ивана Романовского, Судью полкового Переяславского Ивана Бырла, Канцеляриста войскового Данила Болбота и ищу себе у Ваших премилосердных стоп над теми моими лжеклеветниками, Яценком и каким-то чернецом, управы; и со слезами прошу Ваше Величество, чтоб Вы велели об этих клеветах и доносах на меня Воеводе Вашему в Киеве, Князю Дмитрию Михайловичу Голицыну, или кому иному, розыскать и к этому розыску тех клеветников, как и прежде меня верного Вашего подданного пожаловали, прислали в Батурин на суд чернеца Соломона. Не для чего иного прошу о розыске, суде и святой справедливости над Яценком и чернецом, как потому, что здесь, в стране мною управляемой, должны крыться враждующие на меня люди, которые, завидуя Вашего Величества ко мне премилосердной милости, и желая удовлетворить своему властолюбию, на ту их ложь и клевету подучили, наставили и в Царственный великий град Москву послали. О такой благопризретельной милости многократно с до земным поклонением и с горькими в скорби моей слезами умоляя, лобызаю Высокодержавную десницу, правосудие содержащую и управляющую. В Хвастове, Февраля 24 дня, 1708 года.[6]»

Посланцы Мазепы разъехались с Царским к нему курьером. Петр предупредил мстительного лицемера, — он от 1-го Марта к нему писал:

«Господин Гетман! перед приездом моим в Москву явился чернец с таким же злом, как и бывший Соломон, и я хотел крепко розыскать от кого это происходит, но мой отъезд в Польшу тому помешал, и я дело отложил до свободного времени. Но как зло никогда не может лежать тихо, то ныне опять, и уж не чрез чернеца, а чрез особых посланных, себя выявили, не скрываясь, Кочубей и Искра. Я полагаю их участником и Апостоленка. Видя это, уже я опасаюсь отлагать на далее; и потому, как человеку верному, Вам объявляю, каким образом этих злодеев поймать; а в этом деле, я полагаю, кроется великое злодеяние и враждебный заговор. К поимке их скажу Вам мое мнение: мы отпустим их присланных, как будто бы им верим, чтоб Кочубей и прочие, для лучшего объяснения дела, приехали к нам сами. Если бы явно послать за ними, они конечно ушли бы; но этим подлогом надеемся приманить двух трех, и Апостоленка прибрать таким же образом. Посылаю с сим же посланным явное к Вам письмо, в котором написано: чтоб Вы от себя послали с ним к Быхову несколько козаков при добром командире; а этим командиром назначьте Апостоленка, и тогда мы в руки получим всех троих. Если вы и другим способом можете их поймать, то, не упуская времени, закуйте их и доставьте к нам; но если боитесь, что уйдут, то лучше сделайте как я пишу; а пока они попадутся, молчите о деле, будто ничего не знаете. Два полка, задержанные в Смоленске, ныне к Вам посылаем. При том просим Вас: не имейте на этот счет ни одной печали, никакого сумнения.»

Удивляются многие, как Мазепа мог мудрого, дальновидного Петра так очаровать и обмануть. Но кто из нас не обманулся бы в человеке, нами облагодетельствованном? Доверчивость и прямодушие—свойства душ благородных. Хитрость им не дана.

Но как Гетман был обрадован этим собственноручным письмом Царя!

«Душею и сердцем в печали моей обрадовался, получив Вашего Величества грамоту; за Ваше премилосердное на меня призрение повергаюсь к стопам Вашим; лобызаю; с покорностию благодарю; обещаю пред Евангелием непоколебимую подданническую к Вам верность, которую, не поврежденную сохраню до конца жизни моей, хотя уже и краткой.»

Так омерзительны бывают иногда подвиги людей исторических! История, как присяжный медик, который раскрывает трупы людей отравленных, обязана разоблачать такие тайны, к которым имеет непреодолимое отвращение.

Оставалось заманить несчастных, которые впрочем и сами б явились. Пятого Марта Государь получил в Бешенковичах донесение от Голицына, приказал Головкину благодарить письменно Полковника Осипова и Искру за верность и усердие, пригласить их чрез Капитана Дубянского, чтоб явились к Государю с словесным объяснением и обнадежить в Царской милости и в награждении. Головкин между тем написал в Киев к Голицыыу, чтоб они, по требованию Дубянского, дал ему команду для надзора за донощиками под видом, охранения их. Все это приказано Голицыну содержать втайне.

Яценка Государь щедро одарил, и его отправили с Дубянским в Полтаву. Головкин утешал Мазепу; этот благодарил его за великодушное и Дружеское заступничество. «Толь великих благодеяний в напастях моих я никогда не забуду.» — Насчет явного захвачения и отсылки Искры и Кочубея писал он, что и сам находит это опасным, чтоб не возмутились Козаки и Полковники. «Ибо едва не все Полковники во всем им подобны и нарицают меня уже давно Московским ухом.»

Возвратясь в Малороссию, Яценко подал Кочубею следующее письмо от Головкина:

«Присланный от Вас по верности Вашей к Его Величеству явился здесь. Его Величество дал ему секретно аудиенцию, выслушал дела, принял очень милостиво Ваше донесение. Ваш посланец требовал, чтоб Государь изволил послать кого-нибудь верного для свидания с Вами; но столь важных дел никому, кроме важнейшим особам, поверить не возможно; а посылка человека знатного не может быть тайною и подаст повод к подозрениям; это разсудя, Государь указал мне писать к Вашей милости, чтоб Ваша милость как можно поспешили в ближние места к Смоленску, где бы я мог с Вами повидаться, поговорить и посоветываться о том, как упредить это злое начинание и кого избрать на место особы подозрительной. Потому что если бы готовой особы на его место, притом как сменять его, не было то могло бы произойти краю Малороссийскому раззорение и пролитие невинной крови, что весьма при таких переменах обыкновенно. Государь имеет донесение об этом деле не от одних Вас, но и от других особ, подобно Вам верных и знатных. Посылаемый офицер гвардии отправлен к Вам по прошению Вашего посланца, чтоб изустно обнадежить Вас, что Ваше донесение милостиво принято, и чтоб препроводил Вашу милость безопасно; для этого ему дан вид, и нарядили его в Польское платье, и он не будет ни для кого подозрителен. Но тайны он не а знает, и Ваша милость с ним на этот счет не извольте говорить; Его Величество никому; кроме меня, об этом деле не объявлял; оно содержится в высшем секрете.»

От того же числа Государь писал к Мазепе, к верному своему подданному Гетману и кавалеру Ивану Степановичу.»—Он повторял обещание, что никакая вера клеветникам не дастся, что они воспримут достойную казнь; что милость его Царская никогда к нему не изменится. Эту грамоту повез к Гетману Скоропадский. Того же дня Государь выехал из Бешенковичей в Петербург. Шафиров и Головкин успокоивали Гетмана в свою очередь. Извещая, что за Искрой послан один Офицер, за Кочубеем другой, Головкин писал: Если этот способ удастся и если приедут они, то будут арестованы, и с помощию Божиею мы исторгнем из Украйны злый корень возмущения и отомстим за Вас Вашим клеветникам. Если же надеетесь Ваше Сиятельство их просто переловить, делайте как заблагоразсудите, только скорее; Государь сомневается, нет ли здесь какого враждебного замысла; слух о том давно прошел. Из Вашего письма я вижу, что Вы скорбите, сокрушаетесь; чистым приятельским сердцем прошу Вас: не печальтесь! Государь в верности Вашей никакого не имеет сомнения; он даже слушать об этом не хочет. Вы должны сами разсудить, то у клеветников обычай на добрых и верных клеветать. Это болезнь их, которая на их же главы

Это письмо привело в восторг старика, Ваша Вельможность отчасти сняли с души моей печаль горькую и несносную, от которой, Богом живым свидетельствуюсь, едва я обретаюсь в живых. Нестерпимая скорбь умножила мои болезни и немощи и они меня ко гробу приблизили. Клеветы я не боюсь: она не опорочит моей верности. Я боюсь чтоб на белых листах, которые давал л Кочубею за моею подписью и за печатью войсковою, не написал он чего-нибудь противного моей верности. Также, если б Искра, древний лживец, имел какое письмо от Писаря или Кошевого, тому не должно верит: ему оттуда напишут все, что он захочет. Писарь Кошевого есть искренно преданный ему человек, им же в Писари туда поставленный. Я знаю, что совесть. моя, незазорная в своей непреткновенной верности, не может быть посрамлена ложью пепельною; но грустно мне, что перед кончиною моею клевета на мой счет разнеслась не только в России, но и в Литве и в Польше.»