Павел Полян - Историмор, или Трепанация памяти. Битвы за правду о ГУЛАГе, депортациях, войне и Холокосте Страница 6

«С гурьбой и гуртом» – как он сам напророчил себе в другом стихотворении.

Вместе с тем сам Мандельштам и его эпиграмма были восприняты другими читателями – не Сталиными и не Ягодами, – как хлесткая пощечина и символ сопротивления и протеста против такой, не чующей под собою земли, жизни.

Несколько слов о стиле Такера. Он скорее энергичен и эмоционален, но в то же время и не импрессионистичен.

Есть ли у Такера фактические ошибки?

Да, но это, скорее, неточности. Например, географические: иногда он смешивает Грузию с Кавказом в целом, и в результате умиротворение мусульманского имамата прочитывается как эпизод российско-грузинских взаимоотношений. Или категории кулаков: приводимая им расшифровка трех кулацких категорий не совпадает с теми, что были в действительности.

И тут мы упираемся в источники, которыми Такер располагал и пользовался. Его добросовестность и тщательность – выше всяких похвал. Все, что было опубликовано или не опубликовано, но доступно (например, западные диссертации), – было им, разумеется, учтено. Поработал он и в архивах – исключительно американских: в Вашингтоне (Национальный архив США), в Стэнфорде (Институт Гувера) и в Гарварде, где хранились архив Л.Д. Троцкого и так называемый «Смоленский архив». Ценным источником информации о начальном периоде жизни Джугашвили стали для биографа опубликованные в Берлине мемуары бывшего сталинского близкого друга и сотоварища по семинарии в Гори – Иосифа Иремашвили.

Конечно, Такер был бы счастлив поработать и в приоткрывшихся в конце 1980-х гг. российских архивах, но до конца открытыми они не стали и посейчас. Да и от того, что он узнал бы истинный рост вождя – 164 сантиметра, – мало что изменилось бы в такеровском восприятии этого низкорослого гиганта.

Такеровская биография Сталина, увы, не была завершена: это усеченная композиция – трилогия без концевого тома. Этот недостающий том был бы в трилогии ключевым, ибо Сталин без Великой Отечественной войны, Сталин без Победы – фигура совершенно иного масштаба.

Как военачальник Сталин всегда был на удивление бездарен. Его «великокняжеские» вмешательства в Гражданскую войну, – что в Галиции, что под Царицыном, – всякий раз имели следствием серьезное ухудшение общей обстановки на фронтах, членом Реввоенсовета которых он являлся.

В Великую Отечественную главнокомандующим был уже не Троцкий, а он сам. И, что бы ни писал Жуков о профпригодности Сталина в Ставке, всю полноту ответственности за игнорирование донесений разведки о готовящемся нападении, за катастрофические поражения начала войны, как и за ту демографическую и гуманитарную сверхцену, которую страна заплатила за его окончательную победу, несет лично Сталин. А это десятки миллионов погибших, миллионы пленных и угнанных в Рейх, сотни тысяч коллаборантов, разрушенное хозяйство на оккупированных немцами территориях, миллионы инвалидов. Люди, солдаты, офицеры были для него всего лишь пушечным мясом, а война – лишь инструментом большой игры и глобальной политики.

Но в своих попытках перехитрить всех и столкнуть первыми немцев с французами и англичанами он преуспел только вначале. Аннексируя в 1939–1940 гг. одну оговоренную с Берлином область за другой, Сталин «обрабатывал» их территорию и население единообразным образом, за которым закрепились термины «советизация» или (реже) «сталинизация». Население фильтровалось и безжалостно пропускалось через мясорубки социальных репрессий, и прежде всего – насильственной коллективизации и депортаций.

Столкнувшись же лоб в лоб со своим вчерашним «союзником» – Гитлером, Сталин сполна ощутил всю уязвимость и сомнительность сталинизма как государственной доктрины – при первом же ее открытом контакте с внешним миром. Но больше Гитлера, побежденного ценой стольких жизней, его беспокоили те миллионы, что не погибли, что уцелели, миллионы именно на войне впервые почувствовавших себя людьми – победителями, освободителями и освободившимися.

Делиться с ними плодами победы он не собирался, и уже через два года, 9 мая 1947 года, великий и всенародный праздник Дня Победы перестал быть нерабочим днем, а у участников войны одну за другой стали отбирать их льготы.

Свой воспрянувший было народ Сталин снова загонял в привычные, довоенные стойла. Узурпировав власть, Сталин присвоил себе и общенародную Победу.

Поэтому 5 марта – день его смерти – стал подлинным праздником для миллионов репрессированных и их близких, днем избавления от его тирании.

Отнесемся всерьез к сталинской победе на телереферендуме «Имя России» в 2008 году: 4,5 миллиона принявших в нем участие – это 3,5 % населения России. И та «галантность», с какою третий призер Сталин в последний момент пропустил вперед Невского и Столыпина, никого не могла обмануть в стране, где фальсификации и в ходу, и в чести. Понятно, что читатели Пушкина заведомо менее всего склонны участвовать в таких шоу и вообще смотреть российское телевидение, в отличие от почитателей Сталина, для которых он и теперь «живее всех живых».

Так что до подлинного избавления от сталинской тирании, увы, все еще далеко.

Нацпроект история

Что ни казнь у него – то малина…

Хотелось бы всех поименно назвать…

Стараниями и попечением Международного общества «Мемориал», Уполномоченного по правам человека в РФ при поддержке Объединенной демократической партии «Яблоко», Международного фонда им. Д. С. Лихачева и швейцарской программы по развитию и сотрудничеству вышло уникальное электронное издание. Это сдвоенный компакт-диск «Жертвы политического террора в СССР»: на одном – почти все изданные на сегодняшний день справочные и научные материалы по истории террора, на другом – база данных, содержащая сведения о 2 614 978 жертвах этого террора (в это число входят и «дублеты» – сведения об одном и том же лице из разных источников, как и сведения о каждой репрессии в отдельности, – на Осипа Мандельштама, например, заведено четыре записи. Так что, в сущности, самих жертв на диске меньше). Источники – более 280 томов Книг памяти из разных регионов бывшего СССР, а также море других привлеченных сведений, в том числе о репрессированных москвичах.

2 миллиона и 600 тысяч жертв – много это или мало?

Мало, если сравнивать эту цифру с суммарным числом репрессированных в СССР. Одних только лиц, подпадающих под действие Закона о реабилитации 1991 года, по оценке А. Рогинского, около 12,5 млн, из них около 5 млн – люди, осужденные решениями судов и внесудебных органов, а остальные – репрессированные по административным решениям (жертвы коллективизации, депортаций народов и т. д.).

А с другой стороны – это и невероятно много! Для сравнения: в Центральной базе данных имен Жертв Шоа[16], над которой десятилетиями работал целый коллектив сотрудников этого мемориала, насчитывается около 4 млн имен.

Готовя к печати именной список заключенных того эшелона, с которым Мандельштам в 1938 году был доставлен во Владивосток[17], Николай Поболь и пишущий эти сроки вознамерились прокомментировать этот список персональными сведениями из мемориальской базы данных. Кстати замечу, что мощным источником пополнения этой базы данных могли бы стать вышеупомянутые эшелонные списки.

В «мандельштамовском» списке было ровно 700 имен, не так и мало, но из них по базе данных отыскалось только 169 имен, т. е. каждое четвертое. Следует учесть, что все мандельштамовские зэки-попутчики были из Москвы и Московской области – наиболее изученного в этом отношении региона. Отсюда хотя бы приблизительно видно, каковы истинные масштабы репрессий: не возразишь – эффективен был усатый менеджер!

Тем не менее, даже по такой скромной выборке хорошо видна несостоятельность многих расхожих утверждений, например, о направленности репрессий 37–38 годов, в основном, против партии. Самый крупный в списке начальник – секретарь райисполкома. Большинство же репрессированных – это рабочие и крестьяне, за ними следуют учителя и бухгалтеры, есть два писателя, есть даже один Карл Маркс!..

Сама база данных, конечно же, нуждается в различных усовершенствованиях, и не только в пополнении новыми именами и данными, но и в более строгой унификации карточек. Были бы ее сквозные данные – например, пол, возраст, основание репрессии, ее вид и кратность, – сведены к единой формализованной маске (а все, что не вписывается в нее, можно сложить в рубрику «примечания» или «прочее»), то эти 2,6 миллиона заговорили бы не только от себя и за себя, но и как единое целое, как истинный архипелаг, как социум репрессированных, с которым интересно и важно поработать и демографу, и историку, и географу. Но работа эта и огромная, и затратная, а упомянутый диск лишь ее самое начало.