Франсина Доминик Лиштенан - Елизавета Петровна. Императрица, не похожая на других Страница 6

Царственные супруги, по части интеллекта далеко не равные, в некотором смысле удачно дополняли друг друга; в плане физическом и психологическом они ладили. Царь, чрезвычайно рослый для своей эпохи (он достигал двух метров), с виду сущий богатырь, па самом деле был слаб здоровьем. Подверженный тяжелым приступам лихорадки, он злоупотреблял баней, которая облегчала мучившие его многочисленные болячки. Его алкоголизм не улучшал положения, ведь он напивался регулярно, порой до бесчувствия. Одна лишь Екатерина, питавшая не менее супруга пристрастие к водке, умела вовремя увести «батюшку» спать{37}. С годами он заполучил хроническое воспаление мочевого пузыря, ему стало трудно мочиться, застойные явления в сочетании с циррозом прикончат его в возрасте пятидесяти трех лет. Он без удержу вступал во внебрачные связи с женщинами легкого поведения, его аппетиты были неутолимы, кое-кому из юных бесстыдников мужеска пола, видимо, тоже случалось потворствовать государеву капризу. Многие годы царь питал не ведающую границ склонность к Александру Меншикову, выскочке, которого он возвысил в ущерб членам знатнейших семейств{38}. Наделенный бешеным темпераментом и неколебимо уверенный в том, что абсолютная власть ниспослана ему свыше, он навязывал свою волю, не останавливаясь ни перед чем. Глубоко верующий, даром что походя изрыгал чудовищные богохульства, он постоянно носил на груди крест и никогда не отправлялся в военный поход без икон. Считая себя защитником веры своего народа, он с любым атеистом расправлялся, как с обычным преступником. Основанием его церковных реформ был расчет, а вовсе не вольномыслие.

Неотразимый, чтобы не сказать пугающий, он производит двойственное впечатление, особенно будучи за границей, где его личность, полная контрастов, и грубые ухватки порой выглядят отталкивающе. Так, императорская чета, погостив в Пруссии во дворце Монбижу, оставила его в состоянии, напоминающем «разрушенный Иерусалим»: здание пришлось полностью восстанавливать{39}. Во Франции, куда Петр отправился без жены, его свита без стеснения прибирала к рукам простыни и фарфор. Во время своего пребывания проездом в Париже в 1717 году он навлек на себя замечания, которые плохо согласуются с агиографическим мифом о монархе, приверженном всему новому и прогрессивному. «Регентский Вестник» едко прошелся насчет «утрированной бережливости»{40} этого варвара, лишенного вкуса и воспитания. «Дневник» Жана Бюва обличал сексуальную распущенность порочного царя, зараженного дурными болезнями. Впрочем, Жак Дюкло, упоминая об этом в своих воспоминаниях, подходит тоньше: по его мнению, это человек, «у которого подчас прорываются дикарские ухватки, но никогда ничего мелочного», «гениальный самоучка, не получивший должного воспитания»{41}. Сен-Симон со своей стороны преуменьшает человеческие пороки Петра и подчеркивает его достоинства главы государства, полагая, что ум, справедливость, «трепетная настороженность его духа» и «широта разнородных познаний» делают его личностью исключительной{42}.

Но какое бы почтение ни внушал могущественный славянский властитель и потенциальный союзник, оно исчезало, стоило императору появиться в обществе своей жены. Королевские особы и придворные лишались дара речи от поведения этой пары. Во время их визита в Берлин в 1717 году, когда царственная чета посетила музей старинных монет, Екатерина отказалась на потеху мужу поцеловать похабную статуэтку, а Петр прилюдно посулил, что велит отрубить ей за это голову! Развязность их жестов и речей, их сообщнические смешки вызывали замешательство в светских гостиных. Екатерина, не внушавшая уважения у себя в стране, и при европейских дворах не вызвала единодушной симпатии: ее бескультурье и вульгарность здесь сочли особенностью русских нравов. В том же году супруга маркграфа Байрейтского набросала довольно нелицеприятный портрет этой выскочки, союз с которой представлялся ей ошибкой царя, наносящей ущерб всей династии: «Низкорослая, приземистая, со смугловатой кожей, она не отмечена ни блеском, ни достоинством». Ее манера держаться выдавала низкое происхождение. В глазах германской принцессы она выглядела всего лишь комедианткой в тряпье из лавки старьевщика: се вышедший из моды наряд стоял колом от серебряного шитья и грязи, на грудь она нацепила с десяток всевозможных знаков отличия, реликвий и изображений святых; кто-то сострил, что когда она проходит, можно подумать, что это, звякая упряжью, шествует мул{43}! Впрочем, граф фон Пёльниц из свиты Фридриха Вильгельма I отзывался более снисходительно: дескать, манера держаться, свойственная Екатерине, не должна так уж шокировать, особенно если принять во внимание, из какой среды она вышла. Она могла бы, как он полагал, научиться наилучшим образом соответствовать всем требованиям, если бы с ней рядом оказался кто-либо, способный подать пример благоразумия: таким образом, ответственность тут возлагалась на царя.

Чем же Екатерина нравилась Петру Великому? Судя по некоторым описаниям, эта крепкая, мощная брюнетка поражала свежестью своей кожи, тонкой лепкой головы и рук. За красавицу она со своими маленькими близко посаженными глазками уж никак не могла сойти. Алчная и прожорливая, она охотно составляла мужу компанию в его бесконечных оргиях. Царь ценил ее физическую силу, ее пылкость, ее черный юмор, а то и попросту жестокость, но главное — ее свободный нрав. Но этой дочери поселян и нежность была не чужда; она выказала себя доброй сиделкой, умела облегчать терзавшие царя спазмы. При всем том главным ее достоинством была храбрость: она одна не боялась яростных вспышек супруга, даже направленных на нее саму, да и в боевых походах она его сопровождала. Во время Прутского похода (в июле 1711 года), если верить свидетелям, она спасла честь России. Оттоманское воинство одержало победу, Петр, оказавшись в кольце врагов, запаниковал и уже всерьез подумывал прорываться со своими казачьими отрядами. Екатерина предложила принести в дар визирю свои украшения и другие ценности, чтобы побудить начать переговоры. Царь послушался ее, мир был заключен — правда, ценой больших потерь{44}. Как бы там ни было, это в ее честь Петр учредил орден Святой Екатерины, предназначенный тем, кто отличился особой любовью и верностью в отношении его персоны. Маленькая простолюдинка первой удостоилась этой награды за то, что в окружении близ Прута, по мнению немецкого историка Детлефа Йены, действовала не по-женски, но по-мужски{45}.

Был у Екатерины и еще один козырь: она терпела любовные похождения своего царственного супруга, умела выслушать рассказ об очередной интрижке и с юмором что-нибудь посоветовать. Когда он увлекся Марией Кантемир, дочерью молдавского господаря, она сохраняла спокойствие, дошла даже до того, что расточала ему ласки и слова утешения, когда у Марин случилась ложная беременность. Была ли императрица такой же развращенной, как ее благоверный? Ходили кое-какие слухи о ее сугубой близости с Меншиковым, которая якобы должна была оборваться после ее встречи с царем, о том, что она была изнасилована Вильбуа, французским офицером, служившим России, а также имела амуры с камергером Мопсом. Но источники всех этих сплетен довольно сомнительны. До крайности ревнивый характер Петра и его обостренно-отеческая заботливость, равно как и двусмысленное положение молодой женщины, должны были удержать ее от ложных шагов. Когда Петр решил, что ее связь с Виллимом Монсом доказана, улики неоспоримы, он пришел в неистовство. По свидетельству одной фрейлины, царь ворвался в покой своих дочерей, он был страшен, во взгляде читалась угроза. Он метался из угла в угол, бледный как простыня, его горящие глаза бессмысленно блуждали, лицо и все тело дергались в конвульсиях. Даже Елизавета, привыкшая фыркать в ответ на частые приступы отцовского гнева, предпочла укрыться в соседней комнате. Что до самой фрейлины, она заползла под стол, но Петр пинал мебель ногами, колотил кулаком в стены и несколько раз, рыча, вонзил свой охотничий нож в крышку стола. Наконец, сотрясаемый сильнейшими конвульсиями, он вышел из комнаты, так шарахнув дверью, что она разлетелась на куски{46}.

Согласно другой легенде, царь тогда ворвался к самой Екатерине и, объявив ей, что лишает ее своей милости, расколотил венецианское зеркало. Монс был отправлен под суд, якобы за расхищение средств, и казнен 16 ноября 1724 года. Согласно различным версиям, Петр то ли велел отнести голову камергера в гостиную своей супруги, то ли предложил ей покататься в санях и вынудил объехать вокруг эшафота, где был распростерт несчастный любовник. Екатерина не проявила ни малейших признаков волнения. Петр велел своим министрам игнорировать любые указания, исходящие от его супруги, и лишил ее денежных средств. Тем не менее она оставалась подле государя вплоть до кончины последнего, которая не заставила себя ждать (это случилось в январе 1725 года); в ту пору ее единственным оружием стали слезы и лесть, поскольку ее тело расплылось от многочисленных беременностей и невоздержанности в отношении спиртного{47}.