Владислав Даркевич - Аргонавты Средневековья Страница 6

Опальные изгои спасались от политических и религиозных преследований Душевный разлад влек на Восток одержимых любовью рыцарей-трубадуров Цели путешествий переплетались подчас трудно было отличить оборванного монаха или «углубленного в божественное» паломника от расчетливого дипломатического агента.

Рис. 9– Нападение разбойников на странника (в искусстве эта сцена могла символизировать человека, осаждаемого грехами и искушениями) «Евангелие Генриха III», выполненное в Рейнской области около 1036 г.[28]

В числе странников – удрученные печалью и обездоленные, которым нечего терятьВ скитаниях по белу свету отверженные находили пропитание и нечто вроде утешенияСреди этих нищих больше несчастных людей,Чем среди других всякого звания людей, которые странствуют по этой землеИ те, которые живут такой жизнью, могут проклинать день,Когда они родились, когда им придется уходить отсюдаНо старые люди и седые, бессильные и беспомощные,И женщины с детьми, которые не могут работать,Слепые и больные со сломанными членами,Которые переносят это несчастье с кротостью, как и прокаженные и другие,Получат такое же полное прощение, как и сам Пахарь

На средневековых дорогах было так много убогих и калек, что Т-образный посох, на который опирался старец-пустынник, сгорбленный нищий, слепец, стал символом всех странствующих.

Дороги нигде не кончаются

Дремучие леса, разделявшие заселенные участки, занимали огромные пространства Европы. Таинственная чаща со всей ее загадочностью вплотную подступала к жилью и пахотным угодьям, вынуждая к упорной борьбе с ней. Человек Средневековья нередко жил на лесной опушке – в деревушке или на обособленном хуторе. По ночам он слышал тявканье лисицы, крик совы, а утром обнаруживал на снегу свежие следы волка. Девственные леса с их топями, сырыми мхами и буреломом простирались на много дней пути.

Он едет несколько недель!Все мох да мох, все ель да ель,И лесу нет предела…[30]

В средней полосе и на севере Руси лесные массивы были столь обширны, что однажды два враждебных войска разминулись без сражения, заплутавшись в чащобе. Одно из них шло из Москвы, другое из Владимира (1175).

Реки-то озера ко Новугороду,Мхи-то болота ко Белоозеры,Широки раздолья ко Опскому,Темные леса ко Смоленскому…[31]

Лес давал людям топливо, дерево для построек и инвентаря, мясо на зиму, дикие плоды, ягоды и мед диких пчел. Но вместе с тем он внушал тревогу и суеверный трепет. В этой зачарованной глуши находили убежище не только безобидные отшельники и бледные влюбленные рыцари куртуазных романов. Здесь скрывались убийцы, разбойники, все злодеи, поставленные вне закона.

Отчужденность между человеком и лесом превратила лес в средоточие страшных поверий. В угрюмых чащах христианские миссионеры безуспешно искореняли языческих божков. По временам из сумрачных глубин выходили огнедышащие драконы и люди-волки, вурдалаки. Великаны, волшебники и феи обитали бок о бок с тиграми, львами, леопардами. На заросшей лесной тропе Илья Муромец повстречал как-то сидящего на девяти дубах Соловья-разбойника. Безграничный бор, полный засад, символизировал духовную слепоту и мирские обольщения.

Только «дорога прямоезжая» сквозь лес могла внушить уверенность человеку. Кое-где еще сохранялись мощенные гладкими плитами римские дороги. Некогда по ним маршировали когорты легионеров, по служебным или коммерческим делам торопились чиновники и негоцианты. Но эти прямые шоссе с перекинутыми через ущелья акведуками и туннелями сквозь скалы были мало пригодны для людей, которые, перевозя свой багаж на спинах вьючных животных, особенно не спешили, часто сворачивали в сторону, чтобы миновать замок рыцаря-разбойника или посетить какое-нибудь святое место. Больше ходили проселками, вьющимися полевыми тропинками, межевыми тропами или корявыми булыжными трактами. Сливаясь друг с другом, они приводили к местам паломничества, бродам, мостам, перевалам. Дороги нигде не кончались, они могли увлечь далеко-далеко, за каждым поворотом и каждым извивом реки открывались новые дали. «…Движение не сосредоточивалось в нескольких крупных артериях, но прихотливо растекалось по множеству мелких сосудов. Обитатели любого замка, села или монастыря, даже самого отдаленного, могли рассчитывать, что их время от времени будут посещать странники, эта живая связь с большим миром».[32]

При дорогах стояли кресты и распятия, у которых путник отдыхал и молился. Кресты отмечали высшую точку местности, откуда открывалась широкая панорама, предупреждали о речных перекатах и скрытых под водой отмелях, но чаще ставились на перекрестках.

По этим дорожным вехам путешественник выверял свой маршрут.

Изредка власти пытались чинить старые или прокладывать новые дороги из дерева и камня, по непролазным топям мостить бревенчатые настилы – гати. Эти благие начинания обычно вызывались военными действиями или походом за данью. В целом состояние дорог было плачевным.

Прямоезжая дорожка заколодела,Заколодела дорожка, замуравела,Аи по той ли по дорожке прямоезжеюДа и пехотою никто да не прохаживал,На добром кони никто да не проезживал…

На таких дорогах легко увязали в грязи; управление четырехколесной повозкой требовало профессиональной сноровки. Среди археологических находок в Польше известны тележные колеса со спицами, сделанные из дуба и осины. Основной тягловой силой служили лошади. Легко пробирались по бездорожью волы, ослы, мулы. Скорость передвижения была невелика: в зависимости от условий местности дневные этапы составляли от 25 до 60 км. Из Болоньи до Авиньона добирались две недели, с Шампанской ярмарки в Ним – 22 дня, из Флоренции в Неаполь – 12 дней. Три недели шли по сухопутью товары из Курска в Киев. Зимой ездили на санях и лыжах (в Скандинавии и России), но сугробы и лютые морозы часто обращали вспять обозы и рати. Археологи обнаружили в Новгороде высоко изогнутые санные полозья и древнейшую скоростную лыжу, похожую на современную (в слое XIII в.).

Там, где у водной преграды сходились важные пути, строили мосты: через небольшие горные потоки – висячие, через широкие реки – на сваях, вбитых в дно (рис. 10). С XII в. в городах Западной Европы стали сооружать каменные мосты. Возведение мостов прославляли как богоугодное, полезное для всех дело. Стройке предшествовали «чудеса»: они помогали организовать сбор пожертвований.

Рис. 10. Илья Муромец. М.-Л., 1958. С. 32. Падение всадника со свайного моста. Миниатюра из рукописи 1330 г. Национальная библиотека, Париж.

С Авиньоном связана история молодого пастуха Бенезета, которому сам Христос повелел выстроить мост на Роне (рис. И). Юноша убедил епископа и земского судью, собрал тысячи рабочих, нашел в римских руинах необходимые материалы и к 1189 г. мост завершили. Впоследствии Бенезета похоронили в часовне на мосту и канонизировали. Так называемый большой мост в Париже воспет Ги Базошским, регентом церкви в Шалоне (XII в.):

Заполнен толпой богатеев, торговцев…Кишмя кишат лодки, он стонет под грузом сокровищ,Под тяжестью товаров гнется, воистину, нет подобного ему!

Напротив, малый мост отдан на откуп прогуливающимся пешеходам и ученым спорщикам.

Приношения святым и мостовая пошлина с проезжих шли на ремонт мостов. Монастырские гостиницы по соседству с ними принимали путников «всякого рода и звания».

Рис. 11. Мост св. Бенезета в Авиньоне на Роне, XII в[33]

Сухопутные дороги примыкали к речным системам – главным путям сообщения того времени. Речные трассы, более многоводные, чем теперь, считались относительно безопаснее, и передвижение по ним обходилось дешевле. По рекам плавали на долбленых челнах и крупных ладьях – «однодеревках», т. е. сделанных из цельного ствола. К корпусу ладьи дубовыми гвоздями-«нагелями» и животным клеем прикрепляли обшивку, а поверх однодеревной основы насаживали дощатые борта (древнерусские «насады»), корпус укрепляли распорками-шпангоутами. Мачту с парусом фиксировали канатами, протянутыми к носу и корме. Остатки такой лодки XI в. (длиной около 7 м) найдены при раскопках в Новгороде. Сложность многосоставной конструкции этого быстрого и подвижного судна – свидетельство высокого кораблестроительного искусства. На ладьях с набойными бортами, вмещавших до 40 «мужей», плавали не только по спокойным рекам, соединенным волоками, но и выходили в открытое море. Чтобы предохранить гребцов от стрел, корабль перекрывали палубным настилом.