Андрей Соколов - Карл I Стюарт Страница 6

Возвращаясь к вопросу о роли Карла I в гражданской войне, отметим, что, по мнению историков, он не обладал военно-стратегическими талантами. У него не было перспективного видения войны, он был скорее склонен следовать спонтанным решениям, советам тех, кто оказывался рядом в последний момент. Ч. Карлтон полагает, что был только один эпизод войны, когда король преодолел эту вредную привычку и проявил полководческие качества. Он имеет в виду Лоствительскую кампанию 1644 года[45]. В целом же за годы войны Карл допустил целый ряд серьезных стратегических просчетов. Он не использовал двух открывавшихся для него возможностей взять Лондон - после Эджгилла в 1642 г., что предлагал сделать принц Руперт, и после осады Глостера и Гулля в 1643 году. Он привлек для службы ирландских солдат, а это мало что дало с военной точки зрения, но принесло огромный психолого-пропагандистский вред. В начале 1644 г. он снял гарнизоны, охранявшие подходы к Оксфорду, что повлекло за собой самые опасные последствия. Наконец, в 1645 г. он разделил роялистские силы и вступил в сражение при Несби, не дождавшись подхода генерала Горинга, как ему советовали. Король также оказался неспособным приостановить распри в среде его командиров. "Непригодность Карла как военного лидера была только одной из самых важных причин, которые загнали в гроб роялистское дело в 1642 - 1646 гг.", - считает К. Дурстон[46].

Это мнение вполне разделяет Карлтон: "Уже в первой кампании проявились две фатальные слабости Карла как военнокомандующего: во время битвы он проявил неспособность использовать преимущества своего положения или приостанавливать атаку; в военном совете он был неспособен координировать усилия и ограничивать фракции"[47]. Отмечают также, что кроме личного соперничества, среди командиров роялистов были и разногласия по принципиальным вопросам, в частности об условиях достижения мира. Тогда как умеренные, в том числе Э. Гайд (позднее граф Кларендон), искали соглашения на приемлемых условиях, король все более прислушивался к советам крайних, в том числе королевы, принца Руперта или лорда Дигби. Последний был назначен им государственным секретарем после гибели умеренного лорда Фолклэнда в 1643 году[48].

К этому добавляются и такие соображения: кавалеры не создали эффективной разведки; более того, часто игнорировали необходимость использовать шифры и коды, в армии Карла I было слишком много офицеров, особенно аристократов, а пищи не хватало. Рассказывают, что однажды во время осады Оксфорда солдат закричал со стены: "Круглоголовые, забросьте мне половину барашка, а я сброшу вам лорда". Силы и ресурсы кавалеров были слишком разбросаны по многим гарнизонам. Армии Карла I не хватало пехоты. Районы, контролируемые роялистами, были самыми бедными и мало заселенными, Карл не мог позволить себе потерять хоть одного человека. Чем рассчитывать на ирландцев, ему следовало больше заботиться о наборе пехотинцев, больше платить своим солдатам, чтобы не было грабежей и мародерства, ценой которых стала утрата общественной поддержки[49].

Еще в 1642 г., после Эджгилла, король, выдвинув неприемлемые требования, не использовал возможность, которую давало прибытие делегации Лондона: посеять рознь между городскими властями и парламентом. Позднее, все попытки переговоров, которые затевала парламентская сторона, заходили в тупик. Поводом часто становилось отсутствие у делегатов официальных полномочий, которые вряд ли могли быть представлены. В этом проявилась главная слабость Карла, не умевшего вести переговоры, подразумевающие поиск компромисса и требующие гибкости. Эта черта его личности в полной мере проявилась позднее, после поражения, когда король сдался шотландцам, когда, находясь в Холденби Хаузе, вел переговоры с парламентом, затем когда он был захвачен армией в Саффолке, и в Хэмптон-Корте вел переговоры с ее руководителями, в том числе с О. Кромвелем и зятем последнего Айртоном, о достижении соглашения на основе "Глав предложений". Карл никогда не принимал идеи, что политический процесс требует сделок и уступок. Его метод состоял в том, чтобы просто определить собственные цели и добиваться их[50]. Ведение же этих переговоров было непростым делом и для армейских грандов: армейские низы с глубоким подозрением относились к таким попыткам. Для Карла же договариваться с теми, кто, по его мнению, вовсе не обладал для этого никаким законным статусом, было серьезной психологической проблемой, даже если условия (кроме тех, которые касались религии) были для него выгоднее, чем те, что парламентарии предлагали раньше. Особое раздражение у него вызывал Айртон, который решительно не демонстрировал того "особого" отношения, к которому Карл привык в силу своего статуса.

В любом случае, надежда на соглашение исчезла окончательно, когда в ноябре 1647 г. Карл скрылся из Хэмптон-Корта. После неудачных попыток найти судно, способное доставить его на континент, король сдался парламентскому губернатору острова Уайт, где и пребывал последующие недели, принимая эмиссаров парламента и шотландцев. Результатом стал договор с последними, по которому король обязался ввести в Англии пресвитерианскую религию, а те - вступить в войну на его стороне. Результатом стала новая гражданская война, в ходе которой в сознание армейских руководителей утвердилась мысль, что Карл - "человек коварный", и договориться с ним нельзя. Шотландцы и роялисты были разгромлены, но в октябре и ноябре 1648 г. парламентарии снова вступили в переговоры с Карлом, хотя в кругу близких людей последний не скрывал, что ищет возможности укрыться на континенте. Армейские лидеры прервали подозрительные переговоры путем "прайдовой чистки", сохранив места в "охвостье" только для своих сторонников; сам же Карл был доставлен в Лондон, и 20 января начались заседания Верховного трибунала, законность которого король, разумеется, не признавал. Да и не он один! Левеллеры не видели в учреждении такого органа ничего, кроме стремления индепендентов к тирании; Карл как любой "свободнорожденный" англичанин мог быть судим только присяжными. Они передавали королю книги и советы, как защищаться[51]. Поскольку король полномочия суда не признал, заседания проводили без него. Как "изменника, тирана, публичного врага государства" его приговорили к смерти.

В день казни, 30 января, король прощался с младшими детьми и просил принца Генри не становиться королем, пока живы его старшие братья Чарльз и Джеймс; действительно, не исключалось, что индепенденты могут искать такой выход из политического тупика. Последние часы он провел со своим духовником. В два часа за ним пришли. Эшафот был сооружен у Уайтхолла, напротив Банкетного зала. Палач и его помощник были загримированы так, чтобы никто и никогда не смог их узнать. Посредине эшафота располагался блок, куда требовалось положить голову, и он был таким низким, что встать на колени было недостаточно; требовалось лечь. Вся процедура заняла примерно пятнадцать минут. Карл вел себя воистину с королевским достоинством. Гранды понимали, что они не смогут лишить короля возможности, дававшейся любому осужденному - обратиться к народу. Но они отдалили толпу, расположив охрану как барьер - люди с трудом могли расслышать отдельные слова. Поэтому Карл, поняв это, быстро оставил попытку говорить, обращаясь к толпе, он говорил так, чтобы слышали те, кто был рядом на эшафоте в его последние минуты. Вспомнив Страффорда, он начал с того, что наказан несправедливым приговором за то, что сам участвовал в вынесении несправедливого приговора. Он говорил, что умирает с Богом и верой, за свободу народа. Подданный и суверен - это не одно и то же, и он отдает жизнь, чтобы защитить народ от произвола, он - "мученик за народ". Он уходит в другое, некоррумпированное царство, где нет волнений и беспорядков. Произнося свою последнюю речь, Карл перестал заикаться[52]. Палач хорошо выполнил свою работу - голова была отсечена одним ударом.

Как уже отмечалось, историки в принципе солидарны, что на самом Карле лежит если не львиная, то, во всяком случае, немалая доля вины за собственную судьбу. И все же невозможно избавиться от ощущения различия нюансов: с этической точки зрения оценки историков различаются. Одни полагают, что после поражения в первой гражданской войне "он вел себя, как безрассудный и невезучий игрок. Отбросив все призывы к благоразумию, продолжал делать ставки до тех пор, пока не потерял все деньги и не был силой выгнан из казино"[53]. Ч. Карлтон не снимает с Карла вины за многое, но психологический анализ, его понимание характера и природы поступков короля глубже: он мог быть безумно отважен в сражении, но затем погружался в летаргию и атмосферу пассивных страданий. Был эпизод: экипаж Карла оказался под страшной грозой, и когда ему предложили укрыться, он отказался. Затем, когда восхищались его выдержкой, он ответил: "Как Бог посылает нам испытания, чтобы проверить наше терпение, так он дал нам терпение, чтобы выдержать их". "Из такого теста делаются мученики", - заключает Карлтон[54].