Элоиза Энгл - СОВЕТСКО-ФИНСКАЯ ВОЙНА Страница 6

Участники переговоров поехали в представительство Финляндии, рассчитывая на следующий день вернуться в Финляндию. Тем же вечером звонок секретаря Молотова вызвал участников переговоров на новую встречу в Кремль к 10.30. Опять пришлось видеть пепельно-серые лица русских, которые находились на работе день и ночь, но обычно работали с полной отдачей в предрассветные часы и редко видели солнце и дневной свет.

— Вот наш ультиматум, — заявил Таннер.

Сталин и Молотов возобновили дискуссию так, словно она и не прекращалась.

— Относительно наших сил на Ханко: мы можем сократить их до 4 тысяч человек, — сказал Молотов.

— Но мы не можем изменить границу на Карельском перешейке, — парировал Паасикиви. — Тем не менее мы передадим данные вопросы на рассмотрение нашему правительству.

Паасикиви и Таннер вернулись в представительство Финляндии для составления телеграммы в Хельсинки с просьбой о дальнейших инструкциях.

Когда второе обсуждение закончилось без всяких перспектив на достижение согласия, Паасикиви заметил своему коллеге: «Какая польза от нейтралитета и скандинавской ориентации? Наше географическое положение связывает нас с Россией. Сейчас мы должны выбирать между войной, которая может превратить Финляндию в большевистское государство, или смириться с жизнью внутри советской сферы влияния, что, возможно, позволит сохранить нашу независимость, как это уже было в XIX веке».

Со своей стороны, Таннер обратился с письмом к премьер-министру Швеции П. А. Ханссону, который был его старым другом и, как и он, членом социал-демократической партии. В письме он просил Ханссона твердо решить, сможет ли Финляндия рассчитывать на военную помощь Стокгольма. Он отмечал, что Ханко является камнем преткновения, но о компромиссе не может быть и речи; в концессии должно быть отказано. Ответ Ханссона не заставил себя ждать: «В своих расчетах вам не следует надеяться на шведскую интервенцию, ибо она приведет к расколу кабинета министров. Лично я хотел бы сделать намного больше, но мне приходится иметь дело с народом, который крайне щепетильно относится к сохранению мира».

Тем временем русские теряли терпение. Они считали, что проявили должное уважение к национальной гордости финнов, но вскоре придет время прибегнуть к военным действиям. В конце октября, когда финская делегация готовилась к своей третьей, и последней, поездке в Москву, Молотов в своем выступлении перед Верховным Советом сообщил о полном наборе требований России; его речь публиковалась в прессе по всему миру. «От кого Финляндия надеется получить помощь? — спросил депутат от Ленинграда. — У Польши тоже была гарантия».

Компромисс для России без потери престижа стал невозможен, и финны всерьез подумывали об отмене поездки. Тщательно все взвесив, они решили продолжать в надежде найти приемлемое решение.

Как и ожидалось, состоявшаяся 3 ноября встреча закончилась ничем, и, когда ее участники расходились, Молотов сказал:

— Мы, гражданские, похоже, больше ничего не можем сделать. Теперь все зависит от военных. Пришла их очередь сказать свое слово.

На следующий день членов финской делегации телефонным звонком вызвали в Кремль к 18.00. На встрече Сталин заявил:

— Советское правительство — единственное правительство, способное терпеть независимую Финляндию. Ни царское правительство, ни правительство Керенского не стало бы ее терпеть. Но советское правительство требует, чтобы границы государства были защищены. По этой причине проблема Финского залива является важной. Советское правительство не откажется от мысли о Ханко.

— С юридической точки зрения Финляндия может считать Ханко концессией, сдачей в аренду, обменом… как ей будет угодно, — добавил Молотов.

— Боюсь, мы не сможем отказаться от Ханко ни при каких обстоятельствах, — заявил Паасикиви.

Вскоре финны были удивлены, услышав от русских новые требования в отношении ряда островов в заливе к востоку от Ханко. Указав на карте несколько островов, Сталин спросил:

— Они вам нужны?

Опешивший Паасикиви ответил:

— Это совершенно новая проблема, и нам потребуются инструкции из Хельсинки.

Дискуссия продолжалась еще какое-то время. По ее окончании финны заявили:

— В своих предложениях мы пошли настолько далеко, насколько могли. Когда на карту поставлены основополагающие принципы, мы знаем, каким курсом нам двигаться[9].

Тем не менее встреча закончилась вполне дружелюбно. Сталин воскликнул: «Всего хорошего», а Молотов произнес: «Au revoir»[10].

Финны задержались в российской столице до 13 ноября и затем вернулись домой. Их встречали в атмосфере небывалого оптимизма и уверенности в том, что, пока переговоры продолжаются, существующие между двумя странами проблемы могут быть решены. Покинувшие из опасений Хельсинки жители стали возвращаться обратно. Министр иностранных дел Эльяс Эркко был убежден, что русские перед лицом мирового общественного мнения и благодаря упорству финнов пойдут на попятную[11]. Многие занимающие ответственные посты лица внутри страны и за границей всерьез придерживались мнения о мирных намерениях русских.

Тем временем в Карелии генерал Мерецков тщательно придерживался составленного графика. Совсем скоро он получит ожидаемое им сообщение.

Днем в воскресенье 26 ноября 1939 года находящиеся на своих постах финские пограничники занимались тем, чем обычно занимаются люди, ожидающие, что что-то должно произойти. Они играли в карты, пили кофе, слушали радио, чистили и смазывали оружие. Они думали о своих семьях, женах, детях, о своих любимых, и все говорили о предстоящих сражениях. Какими они будут? Никто не мог себе представить полномасштабного удара русских, и все сходились на том, что всю тяжесть первого удара придется выдержать пограничникам.

Кое-кто из молодых солдат поговаривал, что уж лучше бы скорее все начиналось, потому что ожидание хуже любых предстоящих им сражений. «Русский есть русский, даже если его пожарить на масле», — насмехались они. Солдаты постарше говорили: «Поживем — увидим».

На майнильской заставе на Карельском перешейке Матти Йокеля патрулировал участок, прилегающий к мосту. В этот воскресный день смена запаздывала. Они наверняка попивают кофе вместе с другими солдатами в бревенчатой избе в нескольких сотнях ярдов от него, решил он. А может быть, режутся в покер, снимая тем самым напряжение от надоевших наблюдений за действиями русских по другую сторону границы.

Йокеля повернулся и побрел к узкому обветшавшему каменному мосту через реку Раяйоки, разделяющую городок Майнила с российской стороны и Яппиля с финской. В этом месте ширина реки едва превышала 12 футов, но значительно увеличивалась дальше по течению вдоль границы. За мостом дорога шла вверх по холму к Майниле и зданиям русской заставы. Йокеля понятия не имел, какое там у них имеется вооружение, но с финской стороны на границе разрешалось держать лишь пехоту с легким вооружением.

Внезапно тишину дня разорвал звук пушечного выстрела. Йокеля повернулся и, внимательно вслушиваясь, стал наблюдать за русской стороной. Раздался еще один выстрел, и финн решил, что русские, вероятно, практикуются в стрельбе по мишеням. Громыхнул новый выстрел. За ним еще и еще…

Когда все стихло, Йокеля, четко выполняя предписания, внес запись о своих наблюдениях в журнал. Затем, просто желая убедиться в верности своих записей, он прочертил линии на карте от трех разных наблюдательных постов на финской стороне и тем самым установил, что выстрелы были произведены из точек, находящихся на удалении мили с четвертью к юго-востоку от мест разрывов снарядов.

В Москве посол Финляндии Ирье-Коскинен был вызван в Кремль, где ему заявили, что финны открыли артиллерийский огонь по советской пограничной заставе в Майниле, убив четырех и ранив девять человек. Ирье-Коскинен предложил провести расследование в соответствии с давно принятой обеими государствами процедурой, но это оказалось бесполезным. Москва собственноручно позаботилась о casus belli (повод к войне). На следующий день Молотов заявил финскому послу, что его правительство больше не считает себя связанным договором о ненападении, и в конце месяца русские развернули крупномасштабные военные действия превосходящими силами на земле, в воздухе и на море. Теперь всем стало ясно, что народу Финляндии придется вести борьбу за выживание. Создавалось такое впечатление, будто русские решили повторить германский сценарий блицкрига в Польше. Был опущен занавес в советско-финляндских переговорах, длившихся 20 месяцев с того самого момента, когда Борис Ярцев впервые обратился к Рудольфу Холсти в марте 1938 года[12].

ГЛАВА 2

30 НОЯБРЯ 1939 ГОДА: «НАШИ ГРАНИЦЫ ГОРЯТ!»