Валерий Замыслов - Горький хлеб (Часть 7) Страница 6

Мокей с трудом вырвался от селян и бросился наутек. За ним, трусливо втянув головы в плечи, покинули княжье гумно остальные дворовые люди.

Горячий, возбужденный Болотников взобрался на телегу. На него устремились десятки жгучих и отчаянных глаз страдного люда. Закружилась голова, путались мысли, назойливые, вольные, дерзкие...

- Братцы! Всю жизнь мы на князя спину гнули. Хлеб, что лежит в амбарах, нашим соленым потом и кровью полит. В этих сусеках наши труды запрятаны. Князь на Москве ежедень пиры задает. У него столы от снеди ломятся. А мы с голоду подыхаем. В амбарах наше жито. Грузите хлеб на подводы и по избам!

- Верна, Иванка. Айда, мужики, к сусекам!

- Заберем наш хлебушек!

Глава 81

МАМОН И КСЕНИЯ

- Заждался я тебя, сердешный. Бунт в вотчине, - лежа на пуховиках, постанывая, промолвил приказчик.

- Что приключилось, Егорыч?

- Мужики отказались на княжий двор в Москву жито везти. Холопей избили, на меня крамольную руку подняли, а амбары с зерном пограбили и по своим избам хлеб растащили.

- Ну и дела, Егорыч, - изумленно вымолвил пятидесятник. - Кто гиль на селе затеял?

- Поди, сам, смутьянов ведаешь. Старшой-то подох намедни, так звереныш остался.

- Иванка Болотников?

- Он самый, Ерофеич. Кнутом меня ударил, сиволапый. А вместе с ним Семейка Назарьев горлопанил.

- Так-так, Егорыч.

Мамон, поглаживая бороду, прошелся по избе, не спрашивая хозяина, налил себе чарку вина из ендовки, выпил и присел на лавку.

- Ивашке теперь не жить, Егорыч. За ним не только бунт, но и другие грехи водятся. За такое воровство князь усмерть забьет.

Приказчик, недоумевая, поднял на пятидесятника голову.

- Не зря я по лесам три недели скитался. На днях семерых беглых мужиков изловил, а одного из ватажки Федьки Берсеня. Отстал он от Федьки и в лесах заплутался. Спрос с него учинил. Поначалу молчал, а потом, когда огнем палить его зачал, заговорил нищеброд. Поведал мне, что сундучок с грамотами Ивашка Болотников с Афонькой выкрали.

- А грамотки кабальные где? - встрепенулся приказчик.

- О грамотках беглому неведомо. Должно, наши смутьяны припрятали... Афонька вернулся в село?

- Вернулся, Мамон Ерофеич. Обрадовал ты меня. Выпей еще чарочку, сердешный, да к пыткам приступай. Ивашку не забудь в железа заковать.

- Не забуду, Егорыч. Ночью схватим, чтобы твои бунташные людишки не видели. Обоих пытать зачну. У меня не отвертятся. Заживо спалю, а правду добуду.

- Кто из беглых тебе о сундучке поведал?

- Евсейка Колпак. Он князю десять рублей задолжал. В верстах трех от Матвеевской заимки его поймали.

- Бортника давно на дыбе растянуть надо. Извечно вокруг его заимки воровские люди шатаются.

- Не миновать ему дыбы, Егорыч. Темный старик и, чую, заодно с разбойной ватагой якшается. Хотел у него девку вчера в село увести. Не вышло. Припрятал Василису, старый пень. Никуда не денешься. Я возле заимки оружных челядинцев оставил. Все будет по-моему. Старика - на дыбу за лихие дела, а девку - на потеху, хе-хе... Где у тебя Авдотья прячется?

- Осерчал я на бабу непутевую, Ерофеич. Из-за ее, дурехи, сундучок выкрали. Не допускаю к себе. На верху с кошками дрыхнет.

- Поотощал я в лесах, Егорыч. Пущай хозяюшка снеди на стол поставит, а уж потом и за пыточные дела примусь.

- Пойду покличу, сердешный. Рад экому гостеньку угодить. Уж чем богаты, - постанывая, промолвил приказчик, поднимаясь с пуховика.

Оставшись в горнице один, Мамон скинул с себя кафтан и остался в легкой кольчуге. Усмехнулся, подумал, хитровато прищурив глаза:

"Придется чарочкой полечить приказчика".

Мамон стянул через голову кольчугу и бросил ее на лавку под киот. Глянул на образа, перекрестился и вдруг сердце его екнуло. Из-за божницы чуть выставился край темно-зеленого ларца.

"Уж не тут ли приказчик денежки свои прячет?" - подумал пятидесятник и, воровато оглянувшись на сводчатую дверь, вытянул из-за киота ларец.

Дрожащими пальцами поднял крышку и, с досадой сплюнув на пол, задвинул ларец на место.

"Проведешь Егорыча. Деньги, поди, в землю закопал, а в шкатулку всего две полушки бросил. Вот хитрец!"

Пятидесятник устало развалился на лавке, пробубнил тихо:

- А ларец-то на княжий схож...

И вспомнился Мамону давний крымский набег.

В тот день, когда ордынцы ворвались в хоромы, Мамон находился в княжьем саду, возле просторной господской бани с двумя челядинцами. Холопы готовили мыленку для старого больного князя. Готовили щелок и кипятили квас с мятой, в предбаннике на лавках расстилали мягкую кошму, на полу раскидывали пахучее молодое сено. В самой бане лавки покрывали мятой и душистыми травами.

А Мамон тем временем сидел под цветущей развесистой яблоней и скучно зевал, поглядывая на видневшиеся оконца девичьих светелок.

Вдруг на усадьбе раздались встревоженные голоса челядинцев, резкие гортанные выкрики иноверцев и пальба из самопалов.

- Татары-ы-ы! - в ужасе разнеслось по усадьбе.

Холопы кинулись от бани к хоромам, а дружинник нерешительно застыл под яблоней, прикидывая, куда ему скрыться от дико орущих, свирепых кочевников.

Увидел, как по саду, в одном легком шелковом сарафане бежала юная княжна с темно-зеленым ларцом в руках. Заметив Мамона, Ксения кинулась к нему и, прижимая шкатулку к груди, проговорила, едва сдерживая рыдания:

- Поганые там... Тятеньку саблей зарубили. За девками гоняются... А у меня ларец. Стеречь его братец Андрей наказывал.

Мамон схватил испуганную Ксению за руку.

- Спрячемся в бане, княжна. Поспешай!

В мыленке присели на лавку. Ксения, печально всхлипывая, доверчиво прижалась к Мамону, зашептала молитву. Подавленная страхом и горем, Ксения не заметила, что у нее расстегнулись золотые застежки сарафана, обнажив белые, высокие груди.

А в Мамоне вдруг неумолимо и призывно взыграло былое - тайная опочивальня в государевом дворе, девичьи услады...

Мамон соскользнул с лавки на пол, устланный мягким душистым сеном, и потянул к себе Ксению.

- Что ты, что ты! - вдруг догадавшись, испуганно и громко закричала княжна.

- Молчи, княжна! - прохрипел Мамон и широкой тяжелой ладонью прикрыл юной Ксении рот...

Затем челядинец поднялся, шатаясь, опустился на лавку и взял в руки ларец. Раскрыл и вытянул из шкатулки две грамотки. Придвинувшись к оконцу, челядинец поспешно прочел оба столбца, на миг задумался и положил бумаги в ларец.

И в эту минуту в баню, широко распахнув двери, вбежал долговязый рыжеватый мужик, видимо, решивший также укрыться в мыленке. Глянув на обнаженную, лежавшую в беспамятстве княжну и на растерявшегося дружинника, Пахомка Аверьянов вымолвил возмущенно:

- Ох, и паскудник же ты, Мамон. Пошто княжну обесчестил?

Челядинец больно пнул мужика в живот и, забыв о шкатулке, выскочил как угорелый из бани, бросившись в густые заросли сада.

А Пахомка закорчился на полу, затем, едва отдышавшись, опустился возле княжны и наткнулся коленями на шкатулку. Увидев в ней грамотки, решил:

"Не зря, поди, Мамон хотел ларец выкрасть. Знать, важные тут грамотки лежат. Припрятать надо".

Пахом, засунув ларец за пазуху, метнулся к церковной ограде, находящейся неподалеку от господской бани...

Об этом Мамон не мог знать. Спохватился он уже в глубине сада. Чертыхнулся и начал выбираться назад, намереваясь пристукнуть княжну и Пахомку, а шкатулку с собой забрать.

Раздвинув заросли, дружинник увидел, как Пахомка, запахнув на Ксении сарафан, несет ее на руках, направляясь в густой цветущий вишняк, почти навстречу Мамону.

Челядинец, выхватив из сапога длинный острый нож, затаившись, подумал:

"Вот здесь-то я вас и прикончю..."

Но в тот же миг на Пахомку и Ксению с диким визгом набежали татары. А Мамон пополз в заросли...

Глава 82

В ДИКОЕ ПОЛЕ!

В оконце постучали - громко, настойчиво. Мать слабо простонала с полатей, а Иванка поднялся с лавки и пошел в сени. Вслед за ним, перекрестившись на икону с мерцающей лампадкой, потянулся к выходу и Пахом Аверьянов, почуяв в этом ночном стуке что-то неладное.

Возле избы чернелась неясная фигура.

- Кто ты, человече? - окликнул с крыльца Болотников, зажав в руке двухствольный пистоль.

Незнакомец поспешно приблизился к Иванке.

- Слава те, осподи! Жив еще...

- Ты Матвей? Что стряслось? С Василисой беда? - встревожился Болотников.

- Кругом беда, родимый. Бежать тебе надо и немедля.

Запыхавшийся бортник присел на крыльцо:

- На заимке у меня княжьи люди остановились. Василису успел припрятать. О том закинь кручину. Другое худо, родимый. Изловил Мамон семерых вотчинных мужиков, а среди них Евсейку Колпака из Федькиной ватаги. Отбился от Берсеня и в лапы пятидесятнику угодил. Пытал его Мамон крепко. Под огнем сболтнул о грамотках кабальных. На тебя с Афоней указал.

- Как о том изведал, отец?

- После обеда княжьи люди ко мне заявились. Злые, голодные. Самолично в подполье мое залезли. Медовуху с настойкой вытащили. Напились изрядно. Меж собой и проговорились об сундучке. Меня из избушки не выпускали. Тогда я на пчельник подался и рой из борти выпустил. Зашумел, забранился, роевню схватил - да в лес. Челядинцы подвоха не приметили. Выпустили меня с заимки. А я к тебе...