Роман Гуль - Азеф Страница 60

упомянуть и о них. Со многими, отдавшими себя в распоряжение боевой организации террористами, Азеф поступал и иначе. Якобы для конспирации отсылал в самые глухие городки и местечки России, приказывая не двигаться с места без его вызова. Пьянствуя, развратничая, тратя безумные деньги, жандармские и партийные,, он отсылаемым не давал средств к жизни, заставляя вести голодную и полную бездействия жизнь. За это он получал от Герасимова. Отважные идеалисты, преданные партией в руки провокатора, кончали там жизнь самоубийством. Это не единичные факты! Товарищ Чернов об этом знает! Но на стреляющихся молодых революционеров не обращали внимания потому, что, во первых, Азеф был чересчур свой человек в аристократии ЦК, а, во вторых, потому что диктатор террора бывал часто безапелляционен, указывая товарищам: - террор - это я! И вот перед нами сотни трупов, совсем недавние жертвы, повешенные Герасимовым беззаветные Зильберберг, Сулятицкий, Синявский, Никитенко, Лебедин-цев, Трауберг! И всё же и сейчас представители партии и друзья Азефа не желают видеть правду. Так разрешите же, перейти к фактической стороне, к деталям разоблачения, которые должны слепых убедить в том, что террор партии вел агент полиции.

Бурцев перешел к данным сыска, приведшим к убеждению, что "Раскин" - Азеф. На четвертом часу он чувствовал уже скрепы, пролегшие меж ним и судьями. Было ясно: - Лопатин верит, Кропоткин поколеблен. Даже, кажется, поколеблена Фигнер. Факты шли нарастая, давя сознание. Бурцев рассказывал, как ездил в Варшаву к инженеру Душевскому узнавать, был ли у него пять лет назад Азеф, как ездил в Швейцарию к Рубакину. Сотни точнейших фактов передал Бурцев. Но вот, сделав паузу, и отпив воды, он проговорил:

- Я изложил историю попыток разоблачений Азефа, изложил факты, устанавливающие предательство, изложил свой гнев и ту атмосферу в ЦК, в которой при легкомысленном попустительстве действовал Азеф, но у меня есть и еще факт, после которого даже В. М. Чернову и Б. В. Савинкову придется, кажется, поверить. Но я могу его сообщить суду только под условием, если представители эс-эров дадут честное слово, что не воспользуются сообщаемым иначе, как с согласия суда. Суд же пусть делает из сообщения, что найдет нужным.

Наступила тишина. Ее прервал председатель Лопатин голосом, уставшим от молчания: - Угодно представителям обвинения согласиться с предложением Владимира Львовича Бурцева? - он щурил глаза, ибо за двадцать лет одиночной камеры стал близорук.

Чернов возбужденно совещался с Натансоном и Савинковым.

Встал Савинков:

- Мы согласны из сообщаемого Бурцевым факта не делать никакого употребления без согласия суда.

- Тогда, - проговорил Бурцев, - я сообщу. Совсем недавно, за неделю до моего последнего заявления партии, я узнал, что заграницей находится бывший директор департамента полиции Лопухин, которого, я знаю, как противника революционеров, но честного человека, и который, как известно, именно поэтому, впал в немилость у правительства. Я был внутренне убежден, что если освещу Лопухину двойную работу Азефа, то он сам поразится услышанным, ибо знает Азефа только, как агента полиции, а не как революционера и, поразившись, как честный человек выдаст мне этого изувера, этого дьявола рода человеческого. Я ловил Лопухина. Узнал, что 25 числа он будет в Кельне на пути в Берлин, откуда поедет в Россию. Я поехал в Кельн ждать его.

Я узнал его в зале 1-го класса, видел, как он прошел в вагон. Я шел за ним. Сел умышленно в другое купе, не желая встречаться, пока не тронется поезд. Я тщательно следил и знал, что я "без хвостов". Когда поезд тронулся, я как бы случайно вошел в купе Лопухина. Он был один и читал "Франкфуртер Цейтунг".

Мы поздоровались, заговорили, беседа началась совершенно обыденно, я не старался брать быка за рога, но сказав, что провалы последних дел партии с. р. объясняются тем, что во главе Б. О. стоит провокатор, почувствовал, что почва создана и обратился к нему так: - Алексей Александрович, позвольте рассказать вам всё, что я знаю об этом провокаторе и о его деятельности, как среди революционеров, так и охранников.

Он согласился. Я начал рассказ. Знаю, что я шел ва банк, рассказывая бывшему директору департамента полиции о карьере революционера Азефа, знаю, сорвись мое дело и господа Чернов и Савинков не поцеремонятся со мной. Но моя вера поставила на карту мою жизнь. Я рассказал детально, как Азеф убивал Плеве, как убивал Сергея, как ставил акт на Дубасова, как подготовлял убийство царя И в то же время посылал на виселицу революционеров, отдавая их Герасимову. Лицо Лопухина было передо мной, чем дальше я рассказывал, тем явственней видел, что Лопухин изумлен, подавлен, не хочет верить, что он знает этого охранника.

Когда я заговорил о цареубийстве, Лопухин побледнел, но он уж не мог скрыть волнения и не верить сообщаемым мной фактам, о которых знал с другой стороны баррикады. Лопухин был потрясен, по моему, именно тем, что если не непосредственно, то всё же и он принимал участие в работе Азефа. И тут, после шестичасового разговора, я сказал: - Будучи директором департамента, вы не могли не знать этого провокатора, он известен, как "Раскин", я окончательно разоблачил его, разрешите мне сказать, кто скрывается под этим псевдонимом. Я готов был назвать Азефа, как вдруг взволнованный Лопухин сказал: - Никакого Раскина я не знаю, я знаю инженера Евно Азефа...

Бросив председательское место, Лопатин тяжелыми шагами подошел к Бурцеву и положил ему руки на плечи:

- Львович, дайте честное слово, что вы это слышали от Лопухина! - Но тут же обернулся, безнадежно махнув рукой. - Да что тут, дело ясное! - в глазах старого революционера стояли слезы.

Вскочили представители обвинения, вскочили с мест судьи, произошло замешательство.

- Вы выдали Азефа! - кричал Чернов. - Вы подсказали его Лопухину!

- Азеф выше обвинений Лопухина! - жестикулировал Натансон.

- Герман Александрович, - подошел к Лопатину Савинков, - это невозможно, вы верите Лопухину?

- Конечно. На основании таких улик убивают. Савинков был, как пьяный, болела передняя часть головы, он бормотал: - невозможно.

- Так, как же вы объясняете роль Лопухина?

- Лопухин и Азеф. Я верю Азефу.

- Почему? Лопухин не заинтересован.

- Я верю, что Азеф невиновен.

- Петр Алексеевич, но ведь это же полицейская интрига! Лопухин набрасывает тень на Азефа! - кричал Чернов, наседая на Кропоткина.

- Что же? Вера Николаевна тоже верила Дегаеву, - проговорил Кропоткин, снимая с себя руку Чернова. Лопатин громко сказал:

- Объявляю сегодняшнее заседание суда закрытым.

3

Вечером Савинков стоял у парапета Моста Инвалидов. Он думал в темноте о суде, об Азефе и о герое романа. "Если клевета и заблуждения Бурцева окажутся правдой? Неужели Азеф равен герою, плюнувшему в лицо человечества? Ложь". Но страшные, смутные ощущения наполняли душу. "Невероятно. Ложь. Бурцев заплатит дорого за это. Его уже едет убить Карпович".

Сена стояла мутная, в красно-зеленых отраженьях огней. Под мостом, сжавшись, скрипели баржи. Савинков ощутил запах яблоков. Нагнувшись, увидел баржи груженые яблоками. Постояв, он тихо пошел через мост - к Бурцеву.

4

В дверях квартиры Бурцева Савинков столкнулся с Бэлой, одетой в пестрое манто, остаток петербургской конспирации террора.

- Вы тоже сюда? - странно проговорила Бэла.

- Здравствуйте, Бэла, как вы бледны, вы нездоровы?

- А разве вы здоровы?

Не простившись, не здороваясь, Бэла зашелестела пестрым, дорогим манто, не шедшим к ее некрасивой фигуре.

- Очень рад, что зашли, Борис Викторович, - сидя среди книг, газет, фотографических карточек говорил Бурцев. - Вы меня уж простите, вас считаю ведь единственным честным противником. Садитесь пожалуйста, - улыбался выставленными зубами седенький, узенький Бурцев.

- То есть вы, Владимир Львович, полагаете, что есть товарищи, ведущие себя на суде нечестно?

- Темна вода во облацех, Борис Викторович. Не верю, конечно, чтоб кто-нибудь из ЦК знал об одновременной работе Азефа в департаменте. На суде я достаточно обрисовал атмосферу коррупции в ЦК, чтоб понять почему проходили мимо подозрений. Но посудите сами: всякому непредубежденному человеку после моего доклада ясно, Азеф предатель. И вот тут-то, простите за откровенность, ЦК делает фортель. Спасай мол самих себя! Спасай партию! Пусть, мол, даже Азеф и предатель, но оглашать - ни-ни. Произойдет восстание периферии против центра, потеря лавров, постов, чинов, орденов, - улыбнулся Бурцев. - Да что там говорить, партия конечно сильно закачается, может даже и не оправится. Вы понимаете, что произойдет когда везде будет напечатано: глава партии Азеф агент полиции. Ведь это же факт мирового масштаба, Борис Викторович! Небывалый случай в истории! Во всех странах заговорят.

- Если б это была правда.

- А это правда, Борис Викторович. Только партия не хочет роскоши правды. Партии выгодней другое, - Бурцев засмеялся, выставляя передние зубы, покарать Бурцева за роскошь правды.