Х Льоренте - История испанской инквизиции (Том I) Страница 60

III. Процессы святого трибунала начинаются с доноса или с какого-либо уведомления, заменяющего донос, каково, например, открытие, вытекающее случайно из показания, данного перед трибуналом по другому делу. Если бы инквизиторы не обращали никакого внимания на анонимные сообщения, а авторы подписанных доносов подвергались наказаниям, назначенным для клеветников, трибуналы инквизиции имели бы гораздо меньше дел для разбора. Но не было ни одного доноса, который не был бы принят с радостью.

IV. Если донос подписан, он принимает форму заявления, в котором доносчик, поклявшись говорить правду, означает поименно или другим способом лиц, которые, как он думает или предполагает, могут показать против оговоренного. Они выслушиваются, и их показания, присоединенные к показанию первого свидетеля, составляют краткое осведомление, или предварительное следствие. Как решаются пользоваться, особенно в священническом суде, анонимным заявлением? Я несколько раз высказывал свое изумление мадридским инквизиторам, когда был секретарем инквизиции, и я видел, что их душа была спокойна и не испытывала угрызений совести, потому что они принимали анонимный донос лишь для конфиденциального ознакомления с религиозными убеждениями оговоренного и рассматривали свидетельские показания, когда из секретного осведомления вытекало, что манера мыслить оговоренного считается слишком свободной. Как бы то ни было, этот случай становится очень важным, потому что секретари затрачивают на него много времени и бывают принуждены приостанавливать процессы многих других лиц, сидящих в тюрьмах, которые следовало бы закончить в кратчайший срок.

V. Если краткое осведомление представит достаточные мотивы для продолжения дела, я спрашиваю, кто является ответственным за последствия клеветы, если человек, привлеченный к суду, докажет, что она была пущена против него? Никто не предавался преследованию в порядке публичного обвинения, а в случае доноса, сделанного под присягою, его автора даже не уведомляли об ответственности.

VI. Доносы никогда не сыпались так часто, как во время приближения пасхальных причастий, потому что духовники ставили доносы в обязанность кающимся, которые видели, слышали или узнали вещи, которые были или казались противными католической вере или правам инквизиции. Эта эпидемия доносов являлась следствием чтения предписаний, производившегося в течение двух воскресений Великого поста в церквах. Одно предписание обязывало доносить в шестидневный срок, под страхом смертного греха и верховного отлучения, на лиц, замеченных в проступках против веры или инквизиции. Другое объявляло анафему на тех, кто пропустит этот срок, не являясь в трибунал для подачи заявлений; и все ослушники обрекались на страшные канонические кары, противные месту, где они слушались, и евангельскому духу.

VII. Находились христиане, которые, послушав некоторые разговоры, начинали мучиться совестью, что не разоблачили их, потому что невежество заставляло их смотреть на эти разговоры как на подозрительные в смысле ереси. Они сообщали о своей тревоге своим духовникам, которые принимали крайнее решение сообщать инквизиции признания кающихся. Если имевший сказать что-либо умел писать, он письменно излагал свое заявление; в противном случае это делал духовник от его имени. Эта мера была так строго предписана, что простиралась до ближайших родственников оговоренного. Поэтому отец и сын, муж и жена являлись доносчиками одни на других, так как духовник не давал им разрешения в грехах ранее обещания сообразоваться в шестидневный срок с приказом инквизиции. Так сильно властвовали над душами суеверие и фанатизм.

Статья вторая

ДОЗНАНИЕ

I. Когда трибунал инквизиторов решал, что действия или речи, являвшиеся предметом доноса, заслуживают дознания для установления улики, и когда показание, данное доносчиком под присягою, принято при обстоятельствах, упомянутых мною, начинали заниматься лицами, на которых указывалось как на знающих объект доноса, их заставляли под присягою давать обещание хранить тайну относительно того, о чем их будут спрашивать.

II. Но было бы грубою ошибкою думать, что все происходило, как в светских судах. Ни одного из этих свидетелей не осведомляли насчет предмета, по которому он вызван давать показания. Его опрашивали в общих выражениях, не видел ли и не слышал ли он чего-либо, что было или казалось противным католической вере или правам инквизиции.

III. Личный опыт доказал мне, что неоднократно свидетель, не знавший, с какою целью его вызвали, вспоминал о фактах, посторонних для этого дела и касающихся других лиц, которых он указывал, и потом был допрашиваем насчет их, как будто допрос не имел другого мотива. К первому делу возвращались лишь после того, как не оставалось места для вопросов по поводу неожиданного случая. Это случайное показание заменяло донос; о нем составляли протокол в секретариате трибунала и начинали новый процесс, которого не ожидали. В этой манере допроса свидетелей заметна хитрость.

IV. Последствия этого были очень важны в ходе процесса, если свидетель не умел ни читать, ни писать, потому что показания редактировались тогда по желанию и рукою комиссара или секретаря, который обыкновенно проделывал это таким образом, что отягчал донос, по крайней мере насколько позволяло произвольное толкование неточных или двусмысленных выражений, употребленных малограмотными людьми. Правда, свидетелям прочитывали сделанные ими показания; через четыре дня это чтение повторялось в присутствии двух священников, не принадлежащих к инквизиции, хотя обязанных клятвою хранить тайну. Но эта мера не улучшала положения оговоренного, потому что невежественные и грубые свидетели не упускали случая одобрить как надлежащее и верное все написанное, -хотя не понимали смысла, будучи уверены, что прочтенные им слова имеют тот же смысл, что и сказанное ими.

V. Зло становилось еще больше, когда три человека замышляли погубить кого-либо одного. После того как один сделал свой донос, двое других, о которых он упоминал как о сосвидетелях, были допрашиваемы для подтверждения доноса - и тогда оговоренный беспомощно погибал. Соединение трех свидетелей устанавливало полную улику, даже против невинного, по причине тайны, окутывавшей судопроизводство, действию которой никто не мог воспрепятствовать, если только ему не покровительствовало чрезвычайное обстоятельство.

VI. Добросовестность, о которой я заявляю и которую считаю первым долгом историка, обязывает меня признать, что это злоупотребление случалось не часто. Но даже без наличия клеветы дело иногда принимало очень плачевный оборот и носило крайне несправедливый характер вследствие невежества свидетелей или отсутствия у них рассудительности. Ведь понятно, что тезисы, представляющие вполне правоверный смысл, когда они находятся в тесной связи с предыдущим и с последующим, могут показаться еретическими, если они взяты разобщенно. Поэтому щепетильные невежды, услышав их вне связи с другими, легко сочтут их за еретические, не обращая внимания на то, что при соединении с другими они получают благоприятный католический смысл.

VII. Можно было бы избежать большей части этих злоупотреблений, если бы комиссары прониклись важностью своих обязанностей. Но эти случаи всегда были очень редки; обычно комиссары, не стоящие на достаточно высоком уровне, исполняли обязанности судей в процессах, имевших крайне важные последствия. Следовало избирать в качестве комиссаров святого трибунала священников-юрисконсультов или мирян, докторов и лиценциатов права, которые были бы в состоянии взвешивать затруднения, встречающиеся при рассмотрении разрозненных тезисов, и задавать свидетелям согласно с законом вопросы, способные определить истинный смысл статей доноса. К сожалению, почти все комиссары были несведущи в праве. Эти должности были без жалованья, и они обыкновенно занимались духовными лицами, которые имели целью узнать тайны инквизиции или устраниться от юрисдикции своих епископов. Это обстоятельство особенно благоприятствовало распущенности некоторых комиссаров и нотариусов святого трибунала и доставило автору романа Жиль Блаз де Сантильяна [408] и другим писателям того же рода материал для многих скандальных эпизодов, куда они вставляли в качестве персонажей инквизиторов и комиссаров святого трибунала или выдававших себя за них, то есть людей, принимавших это звание для того, чтобы было легче осуществлять планы кражи или сластолюбия. Ни один автор не дерзнул бы допустить подобные вымышленные сцены в произведениях, если бы он не нашел их оригиналов в истории, что напоминает нам выражение поэта, друга Августа: что смеешься? [409]

VIII. Автор Корнелии Борорквиа [410] только клеветал, кик я это доказываю в моей Летописи испанской инквизиции. Еще с большим правом должно сказать то же о французском авторе Гусманады по поводу его обвинений св. Доминика. Однако ни тот, ни другой не дошли бы до такой степени преувеличения, если бы не было доказано архивными документами верховного совета, что беспорядки и злоупотребления этого рода совершались неоднократно в лоне самой инквизиции.