Игорь Сдвижков - Тайна гибели генерала Лизюкова Страница 61

Совершенно очевидным является тот факт, что действия немецких солдат после гибели Лизюкова не отличались большой продуманностью. Они сами были явно удивлены произошедшим. Их решения были спонтанными, а за их поступками не просматривается какого-либо «хитроумного плана» и преднамеренности. Конечно, если бы на их месте оказались профессионалы из абвера или офицеры из роты пропаганды, они быстро бы решили, как извлечь из случившегося максимальную выгоду. Но среди измотанных тяжёлыми боями, уставших, грязных и очерствевших от происходящего немецких солдат на передовой их явно не было…

Для них случившееся было не меньшей неожиданностью, чем для экипажа подбитого КВ. Ведь никто из них не мог даже представить, что в то утро в их руки попадёт русский генерал и его комиссар! Поэтому они действовали исходя не из «коварных установок абвера», а своего собственного немудрёного солдатского разумения, не обременённого хитроумными соображениями военной разведки и пропаганды.

Если бы немцам надо было создать видимость, что убитый «красноармеец» и есть Лизюков, они бы наверняка оставили на обезображенном трупе что-то большее, чем тоненькая вещевая книжка без фотографии. Это мог быть и «мундир» с наградами, и личные документы. Да и сам труп совсем не надо было оттаскивать от танка так далеко.

Если же им, наоборот, надо было, чтобы никто не знал, где находится Лизюков и что с ним действительно случилось, они бы не только утащили его труп вместе со всеми документами, но вообще не оставили бы на месте гибели генерала никаких улик. В той ситуации им не составляло никакого труда уничтожить всякие свидетельства трагедии, включая и сам танк, который можно было просто сжечь вместе со всеми членами экипажа, а не оставлять висящий напоказ труп Ассорова.

Факт обнаружения вещевой книжки на погибшем, скорее всего, можно объяснить тем, что после обнаружения личных документов Лизюкова в его гимнастёрке немцы не полезли в карман его окровавленного комбинезона, и неприметная вещевая книжка генерала так и осталась там…

Здесь необходимо сказать и о том, почему летом и осенью 1942-го в руководстве Красной армии предпочитали вообще не делать каких-либо категорических выводов о судьбе Лизюкова. Полагаю, что причина тому была очевидна: не было гарантии, что генерал не оказался в плену! Поэтому, учитывая явную недостаточность имеющихся достоверных данных, отношение к имевшимся свидетельствам было очень настороженным. Тем более что район гибели Лизюкова остался в руках противника и был недоступен для каких-либо поисков и вскрытия его возможной могилы.

Неудивительно, что факт обнаружения вещевой книжки Лизюкова на неопознанном трупе не расценивался в тех условиях как доказательный аргумент. Чёткой и бесспорной истиной в тот период было только одно — Лизюков пропал. Не было никакой уверенности, что обнаружение вещевой книжки не является вражеской провокацией и совершенно неожиданно Лизюков не объявится вдруг в немецком плену, а геббельсовская пропаганда не начнёт трубить о нём как о втором Власове!

Поэтому вряд ли было странным то, что командование Брянского фронта никак не прокомментировало выводы о гибели Лизюкова, сделанные на тех материалах, что имелись. В расследовании полковника Сухоручкина (относительно судьбы Лизюкова) была главным образом только констатация имеющихся фактов, без каких-либо комментариев об их достоверности и значимости. Он явно осторожничал и не хотел говорить ничего липшего.

А в более высоких инстанциях Красной армии и НКВД каких-либо окончательных выводов о гибели Лизюкова не делали ещё, по крайней мере, целый год! Этот год был периодом неизвестности и напряжённого ожидания, а ожидать тогда можно было всякого — слишком много невыясненного и неоднозначного было в обстоятельствах исчезновения опального генерала. Этот вопрос, похоже, был окончательно закрыт только в июле 1943 года, когда Саратовскому танковому училищу было официально присвоено имя Героя Советского Союза генерала Лизюкова. Такое решение и было, в сущности, официальным признанием, что он не пропал без вести, не оказался в плену, а погиб и остался героем.

В связи с этим неизбежно рассеивались подозрения и возрастала значимость всех имевшихся данных о гибели Лизюкова. Со временем стало ясно, что обнаружение его вещевой книжки на неопознанном трупе не было немецкой инсценировкой, чтобы скрыть пленение генерала. Последние сомнения окончательно развеялись уже после войны, когда никакой информации о пребывании Лизюкова в плену не было обнаружено. Тем более не может их быть сейчас, через много десятилетий после победы.

Теперь, когда это стало совершенно ясным, факт обнаружения вещевой книжки Лизюкова приобретает для нас гораздо более важное значение, чем он имел для тех, кто задавался вопросом о судьбе пропавшего генерала в 1942 году. Значимость этого факта трудно переоценить! Из его истолкования сейчас можно полностью исключить главный элемент существовавших тогда подозрений — возможность немецкой провокации!

Поэтому со всей ответственностью можно заявить, что факт обнаружения вещевой книжки Лизюкова является если и не доказательством, то, по крайней мере, очень серьёзным основанием для того, чтобы считать, что найденный убитый танкист в комбинезоне и был именно Лизюковым!

Косвенным признанием этого является и послевоенное письмо Давиденко вдове Лизюкова, в котором он, в сущности, подтвердил свою официальную докладную записку. Не имея формальных доказательств, этим своим письмом Давиденко явно выразил ей своё личное мнение о том, что его бойцы в июле 1942-го, скорее всего, похоронили у опушки рощи именно её мужа. Выдержки из этого письма приводит в своих воспоминаниях писатель Кривицкий, который неоднократно встречался с сыном Лизюкова и знал из первых рук все сложные перипетии безуспешных поисков его отца.

Можно ли предположить, что немцы всё-таки увезли генерала в неизвестном направлении, как писали об этом авторы книги о братьях Лизюковых? Конечно, полностью отрицать эту версию нельзя. И всё-таки она очень сомнительна.

Во-первых, для того чтобы подтвердить эту версию, надо как-то объяснить, почему, «увезя труп Лизюкова в неизвестном направлении», немцы зачем-то засунули его вещевую книжку в карман мёртвого «красноармейца», лежащего в 100 метрах от подбитого танка. О явной вымученности таких объяснений мы уже говорили выше.

Во-вторых, увезти убитого Лизюкова из рощи в немецкий тыл было в тот день весьма затруднительным и рискованным делом. В условиях прорыва наших танков восточнее и западнее рощи, когда бои развернулись уже в 3–4 километрах южнее, а роща оказалась в окружении, снабжение вражеских подразделений здесь было нарушено.

Направлявшиеся днём к роще немецкие автомашины могли быть запросто уничтожены нашими танками и стать лёгкой добычей даже для продвинувшихся вперёд разведгрупп стрелковых частей. Только к вечеру в ходе контратаки 9-й танковой дивизии противника немецкие танки достигли рощи, и засевшая здесь немецкая пехота получила передышку[303]. Так что «организовать» машину для вывоза трупа убитого русского генерала из рощи, а тем более осуществить сам этот вывоз было для противника в той обстановке очень не просто, если вообще возможно.

И, наконец, третье и самое главное. Совершенно очевидно, что если бы такой «вывоз» противнику всё же удался, в немецких документах обязательно осталось бы упоминание о том, что на КП такой-то части был привезён убитый генерал Lisukow вместе со всеми его документами. Причём это событие было бы настолько важным, что о нём непременно сообщили бы и в вышестоящий штаб 7-го армейского корпуса, которому подчинялась тогда 387 пд. В этом случае, даже несмотря на отсутствие архивного фонда этой дивизии, упоминание о Лизюкове обязательно было бы в документах 7 АК. Но ничего подобного в них нет.

Конечно, вполне возможно, что документы и гимнастёрка Лизюкова в конце концов достигли штаба полка. (Если, конечно, её не «реквизировали» себе вражеские солдаты в роще, позарившись на дорогие награды генерала. В связи с этим вполне можно предположить, что награды Лизюкова до сих пор хранятся где-нибудь в частной коллекции на Западе, владелец которой или не подозревает о стоящей за ними трагедии, или знает, но по понятным причинам молчит и не афиширует их происхождения.)

Но одно дело, когда вместе с документами командованию предъявляют труп убитого русского генерала как прямое вещественное доказательство, и совсем другое, когда в штаб передают с передовой окровавленную и изодранную гимнастёрку и добытые при весьма странных обстоятельствах документы. Очевидно, поверить в то, что русский генерал и высокопоставленный комиссар без всякого прикрытия сами пойдут вперед и попадут в засаду, как об этом рассказали солдаты с передовой, было для прагматично мыслящего немецкого штабиста весьма затруднительно.