Сергей Смирнов - Рассказы о неизвестных героях Страница 61

Она прослужила в родной части почти четыре года. А когда в 194$ году Мария Лагунова, демобилизовавшись, приехала в Свердловск, нашлись другие такие же отзывчивые люди, тоже старые товарищи, позаботившиеся о ней. Это был коллектив фабрики «Уралобувь» во главе с директором С. Т. Котовьш. Ее устроили работать контролером ОТК, дали ей комнату.

Работа была не тяжелой, но, скованная протезами, она за восемь часов доходила до изнеможения. Однажды, поздно возвращаясь домой после второй смены, она упала — подвернулся протез. Слишком измученная, она никак не могла встать сама. Товарищи по фабрике ушли вперед, улица была безлюдной. Потом вдали показалась компания случайных прохожих. Лагунова только собралась окликнуть их, как один насмешливо сказал: «Ну и нализалась!» — и все засмеялись. Ее словно хлестнули по щекам, и она расплакалась, а потом решила, что никого не станет просить о помощи. Буквально по сантиметрам, опираясь на одни руки, она доползла до стоявшего впереди столба и после долгих усилий поднялась с земли и дошла домой.

Прошло немного времени, и жизнь, которая обошлась с ней так жестоко, вдруг снова улыбнулась ей. Она встретила молодого человека Кузьму Фирсова, знакомого ей еще по фронту и тоже инвалида войны — он был ранен в голову и потерял левую руку. Они подружились, и однажды Кузьма предложил:

— Знаешь, Мария, давай поженимся. Вдвоем будет легче прожить.

— Ведь мы два инвалида, — возразила она. — Нам обоим няньки нужны.

— Из двух инвалидов получится один полноценный человек, — засмеялся в ответ Кузьма.

Они поженились. В 1949 году родился сын, которого назвали Николаем в честь погибшего брата Марии. Четыре года спустя родился второй сын, Василий, — так звали убитого на войне брата Кузьмы Фирсова.

Дети, домашние хлопоты заставили М. И. Лагунову бросить работу на фабрике. Но коллектив рабочих, завком и партком по-прежнему оставались шефами героини войны. Семье предоставили двухкомнатную квартиру, порой оказывали необходимую помощь. А в 1955 году пришлось покинуть родной Урал: М. И. Лагунова заболела, и врачи предписали ей перемену климата. Они переехали на Украину, в город Хмельницкий.

Бывший механик-водитель «тридцатьчетверки», боевой танкист, прошедший с боями путь от Курской дуги до Днепра, М. И. Лагунова теперь просто домашняя хозяйка. Ее муж К. М. Фирсов — мастер завода трансформаторных подстанций. Старший сын Николай — студент Каменец-Подольского индустриального техникума, младший, Василий, — третьеклассник. Жизнь славной героини Великой Отечественной войны вошла в свою прочную, хоть и нелегкую колею как благодаря упорству, настойчивости, твердости характера этой замечательной женщины — настоящего человека нашей героической эпохи, так и благодаря дружеской помощи и поддержке десятков хороших, отзывчивых советских людей.

«Вот так мы и живем, — заканчивает одно из своих писем ко мне М. И. Лагунова. — Да еще кое-кто нам завидует, хотя это и глупо, но факт остается фактом».

Нет, пожалуй, это вовсе не глупо, тут Мария Ивановна ошибается. Как можно не завидовать человеку, который с таким великолепным достоинством прошел такой трагический и славный путь! Она героиня войны, героический борец в послевоенной жизни, эта скромная и гордая женщина с рабочего Урала. Ее характер и воля были крепки, как уральская сталь, ее судьба ярка и необычайна, как уральские самоцветы, и вся ее биография — подвиг. Таким людям хорошо, по-человечески завидуют, ими восхищаются, на их примерах учат и воспитывают молодежь.

И здесь не имеет значения тот факт, что на груди у М. И. Лагуновой только один орден Красной Звезды. Война оставила нам многих неизвестных героев, чьи награды — я уверен в этом — еще впереди. Да и не в наградах дело. Для героя лучшей наградой становится память народа, любовь и уважение людей.

Накануне Международного женского дня 8 марта 1964 года я подробно рассказал в одной из передач по телевидению о Марии Ивановне Лагуновой. В конце передачи я сообщил телезрителям нынешний адрес героини: город Хмельницкий, улица Фрунзе, дом 58, квартира 4. И. как следовало ожидать, реакция была мгновенной.

За какие-то 10–15 дней в этот адрес пришло более 6 тысяч писем из разных уголков страны, от самых различных людей. Это был поток чувств, глубоко сердечных, горячих, полных восхищения и гордости жизненным подвигом женщины. И хотя Мария Ивановна Лагунова по скромности, присущей истинным героям, упорно протестует против того, чтобы ее считали героиней, я уверен, что писавшие ей люди заставили ее снова и по-новому оглянуться на годы, оставшиеся позади, и почувствовать, что ее биография перестала быть ее личным достоянием и сделалась явлением всеобщим, воплощая для миллионов наших граждан прекрасный, чистый и высокий образ советской женщины памятных лет Великой Отечественной войны.

Русские в Риме

Это было 4 июня 1944 года. Англо-американские войска вступали в столицу Италии Рим. Улицы, запруженные народом, были полны грохотом и лязгом гусениц, ревом моторов.

И вдруг в северо-западной части города, в кварталах, прилегающих к широкой улице Номентана, по толпе римлян понесся передаваемый из уст в уста радостно-удивленный возглас:

— Русские в Риме! Русские здесь!

Это казалось невероятным. Все знали, что русские на Восточном фронте победоносно наступают. Но ведь Советская Армия еще недавно вела бои на первых километрах румынской и польской земли, в лесах Белоруссии. Откуда же вдруг русские в Риме? Может быть, они высадили воздушный десант? Однако советские самолеты не появлялись над Италией…

Но тот же возглас раздавался снова и снова, и поток людей стремился вниз по улице Номентана, туда, где она пересекается с улицей 21 Апреля. Толпа залила перекресток, и все смотрели на трехэтажное угловое здание, на фронтоне которого под крышей выделялся барельеф — головы трех белых слонов.

Те, кто жил тут, поблизости, знали, что в этой так называемой «вилле Тай» издавна помещалось посольство азиатского королевства Сиам (Таиланд). Но здание уже много месяцев стояло с закрытыми ставнями, притихшее и обезлюдевшее, — посол Сиама со всем персоналом уехал на север Италии, и в доме, охраняя его, оставался только метрдотель посольства — русский эмигрант, скромный незаметный человек лет сорока, которого соседи на итальянский манер называли именем Алессио.

К удивлению соседей, сейчас вилла Тай оказалась густонаселенной. Все ставни и окна ее были распахнуты настежь, а на широком балконе второго этажа шеренгами выстраивались два или три десятка разношерстно одетых людей с автоматами в руках и гранатами на поясе — явно партизаны. Звучала непривычная для слуха римлян русская речь. Но вместе с русскими там, на балконе, были и итальянцы. И всем распоряжался, как командир, тот самый метрдотель из посольства — Алессио, которого, впрочем, советские партизаны называли по-другому — боевой кличкой «Червонный».

Послышалась его команда, шеренги на балконе замерли, и по флагштоку над крышей виллы Тай медленно поднялось и развернулось на теплом ветру алое знамя с серпом, молотом и звездой — Государственный флаг Союза Советских Социалистических Республик. И тотчас же партизаны на балконе хором грянули: «Широка страна моя родная…»

Толпа разразилась аплодисментами, восторженными возгласами в честь Советского Союза и Красной Армии. И тут же восприимчивые к пению римляне подхватили мелодию. Советская песня гремела над улицами Рима, заглушая грохот проходивших мимо американских танков, с башен которых офицеры недоуменно смотрели на советское знамя, невесть откуда взявшееся в центре итальянской столицы.

Через час к воротам виллы Тай на «джипах» подъехала американская военная полиция. Сиам считался союзником Германии и Италии, и посольская вилла значилась в списке зданий, подлежавших конфискации. К удивлению офицера, у ворот стояли два русских партизана с автоматами, и вышедший к нему Червонный объявил, что в вилле находится штаб-квартира советских партизан и подпольщиков, которые во время оккупации действовали в Риме и его окрестностях и которых сейчас, в соответствии с соглашением между союзными державами, англо-американское командование обязано взять на полное довольствие и обеспечить всем необходимым.

Офицеру оставалось только извиниться. Он сделал отметку в списке, улыбаясь, козырнул союзникам, бросил привычное «О'кэй» и умчался прочь со своими полицейскими.

Два дня спустя, 6 июня, римляне снова увидели советских партизан и их итальянских товарищей. На этот раз их было уже больше полусотни, они шли строем под тем же красным знаменем. Теперь, когда знамя видели вблизи, было заметно, что оно сделано из национального флага Сиама. Только белый слон герб королевства — был спорот с алого полотнища, а взамен него аккуратно нашиты звезда и серп и молот. На рукавах всех русских были красные повязки с буквами «СССР».