Павел Федоров - Витим Золотой (Роман 2) Страница 61

- Господа! Остановитесь! Прошу вас! - размахивая фуражкой, кричал Тульчинский. - Послушайте, господа! Здесь же солдаты! Команда! Ах боже мой! - Окружной запыхался, волосы встрепаны. У стражника вытаращены глаза, усы взъерошены. - Поверьте, друзья... - От натуги голос Тульчинского срывался.

- Да ведь мы что!.. Мы ведь миром! У нас заявления! - послышались неуверенные голоса.

Передние, желая повернуть назад, попытались остановиться, но трехтысячная масса людей вошла в узкий проход и продолжала напирать всей силой. Свернуть было некуда. По правую сторону тропы, словно рогатки в снегу, торчала изгородь, упиравшаяся в крутой обрыв реки Лены, слева были навалены штабеля пихтового леса. Тульчинский, что-то беспомощно выкрикивая, замешался в толпе. Завороженные своей единой целью поскорее отдать прокурору заявления и освободить товарищей, задние шли и шли вперед, не подозревая, что творится в голове колонны.

Шедший неподалеку Кодар, узнав Буланова, сошел с тропы, глубоко проваливаясь в мягком снегу, радостно закричал:

- Эй, Буланов! Архипка-брат!

Взмахивая над лисьей шапкой огромными брезентовыми рукавицами, Кодар вдруг вяло повалился на снег, и только после этого мгновения солнечный свет раскололся близким, оглушительным залпом. Скованная льдом река отозвалась могучей дрожью, тревожно поглощая тяжелое, гулкое эхо. Еще не сразу сообразив, в чем дело, люди сначала замерли на тропе, и только после двух хлестких залпов, последовавших один за другим, колонна ломко дрогнула, и рабочие, будто скошенные, повалились на молодой апрельский снег, выпавший этой ночью. Раздались первые крики, в воздухе тягостно повисла первая боль. Теперь залпы, как на учении, бегло чередовались, заглушая стоны и крики раненых, отчетливо выделяя в промежуточной пустоте визгливую команду поручика Санжаренко. Палачи продолжали бить по лежачим. Правее от ротной шеренги киренцев, вдоль линии железной дороги, во весь рост маячили в своих высоких лохматых папахах стражники ротмистра Трещенкова и расстреливали рабочих с фланга. Михаил Иванович Лебедев понял, что их убивают по всем правилам стратегии и тактики. Теряя сознание после тупого удара, он не сразу почувствовал боль в плече. Архип Буланов видел, как раненые в беспамятстве расползались от тропы в обе стороны и после нового залпа сникали и неподвижно оставались лежать на снегу. Взлохмаченный, перетоптанный снег пучился и набухал на тропе темными, быстро расползающимися пятнами.

Когда выстрелы прекратились - этого никто не помнит. Они долго и долго продолжали звучать в ушах людей...

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

В эти апрельские дни петербургские улицы окутывались дымчато-мутным, промозглым туманом. Он настолько был густ, что легковые извозчики сшибались с ломовыми, с господскими колясками и калечили пассажиров. Олимпиада с Марфой скучали. Только один Авдей Иннокентьевич с утра исчезал на весь день, заканчивая перед отъездом многочисленные дела. Митька Степанов находился где-то в особой лечебнице, там якобы исцеляли его от запоя, а на самом деле потихоньку носили ему в палату винцо, за немалые, разумеется, деньги. Он уже окончательно сходил с круга, пожелтел и распух. Напивалась от тоски и Олимпиада, красивое лицо ее все чаще наливалось нездоровым румянцем, и только одна Марфа еще продолжала хорошеть.

Доменов застал женщин за разборкой покупок, которыми была завалена вся комната. От такой траты денег у Авдея сегодня особенно засосало под ложечкой. Марфа стояла перед зеркалом и примеряла на себе бледно-розовую накидку с откидным атласным воротником. Отшвырнув сапогом картонку с какой-то нелепой шляпкой, он подошел поближе, не спуская пристального взора с непомерно дорогого наряда. На счета Авдей мельком взглянул еще утром и хорошо запомнил цену. Сейчас он только что возвратился от Белозерова, был зол и искал повод, с кем бы полаяться.

Олимпиада как ни в чем не бывало стояла позади падчерицы.

- Только поповских ряс не нашивали, а то поди все перепробовали, едва не наступив на подол нового платья, проворчал Авдей.

- Тебя не спросили, что нам нужно шить, что мерить, - брезгливо закусив губы, проговорила Олимпиада. Она сегодня ничего не успела выпить, потому была сердита не меньше мужа.

- Вот меня, матушка моя, как раз и надо спрашивать.

- С каких это пор? - с нескрываемой издевкой спросила она.

- А с таких, что счета за ваши придумки шлют мне, с меня и дерут как с сидоровой козы!

Олимпиада ответила не сразу. Сначала гневно шевельнула бровями и облизнула яркие губы. Марфа увидела, как у мачехи под синей газовой косынкой странно двигались и на глазах розовели уши...

- С нынешнего дня, - раздельно и строго начала Олимпиада, - за все буду расплачиваться сама...

- Из каких это капиталов, позвольте спросить?

- Из собственных.

- Да где они, твои собственные?.. Уж не молола бы при дочери-то!

- А что мне твоя дочь? Она сама по себе, а я тоже свой мильен имею и вовсе не желаю кому-то кланяться...

- Ах, ах! - Доменов визгливо хохотнул, словно помешанный.

- Ты что, репей слопал? - Олимпиада подняла на него синие гневные глаза.

- Лягушку и твой мильен в придачу! Вот, вот! - подкидывая на столе разное тряпье, скулил на высокой ноте Авдей Иннокентьевич. Откуда только голос брался...

- Что с тобой, папа? - Марфа, стройно и гибко переваливаясь в узком, золотистого цвета платье, плавно подплыла к отцу.

- Тю-тю - ваши мильенчики улетучились! Ограбили! Разбойники! Христопродавцы!

С треском оторвав все пуговицы на жилете, продолжая кричать и браниться, он схватил с комода хрустальную вазу с румяными яблоками и грохнул ее об пол.

- Да он и вправду белены объелся, - проговорила Олимпиада.

- С корнем бы слопал и ох не сказал! - вдруг громко и отчетливо выкрикнул Доменов. Он неожиданно овладел собой, наклонившись, подхватил катившееся на полу яблоко и жадно вонзил в него острые зубы. - Лучше уж белену, чем... - Авдей Иннокентьевич замотал растрепанной головой и не мог выговорить тех слов, которые собирался сказать.

- Да что такое стряслось с тобой? Можешь ты нам толком объяснить? привыкшая ко всяким его выходкам, спросила Олимпиада.

- С акциями своими от этих разбойников из "Ленского товарищества" можешь, душа моя, в нужник сходить...

- Это еще что такое! - грозно прикрикнула Олимпиада и зажала ладонями щеки. Даже ей стали противны скабрезности мужа.

- А то, что они на это только и годятся...

- Тошнехонько тебя слушать. Ведь сам недавно хвалился, что этим бумагам цены нет.

- Именно грош им теперь цена. Да что вам, дурищам, объяснять!

- Ох, папа! - не выдержала Марфа. - Ты все-таки объясни. Неужели сибиряки твои разорились?

- С потрохами летят в трубу. Там у них второй месяц такая заваруха идет! А Кешка Белозеров приказал, подлец...

Вспомнив, что творится на петербургской бирже с акциями "Ленского товарищества", Доменов потряс головой. Рассказать все, что он слышал о событиях на Витиме, даже ему было страшно. Узнав о катастрофе на бирже, он метнулся было туда, но там, еще толком ничего не зная, плели такое... Чтобы получить новости из первых рук, Авдей плюхнулся в пролетку первого попавшегося ему лихача и помчался к Белозерову.

Рыжеусый и наглый, похожий на городового лакей Гинцбурга уперся в дверях и заявил, что приема нет. Авдей подумал немножко, потом погрел в руке трешницу и сунул ее в карман лакею. Тот поклонился, провел его в гостиную и посадил напротив камина, где уже жарко пылали березовые поленья. Потом исчез. Минуту спустя появился сам витимский владыка. На нем уже был надет дорожный пиджак из тонкого коричневого сукна и оленьи унты на мягко скрипящих подошвах. Белозеров не был, как показалось Авдею, удручен и вроде как ничем не обеспокоен. Поздоровавшись, спросил деловито и сухо:

- Чем обязан, господин Доменов?

- Да какие там обязательства, - прямо, без обиняков начал Авдей. Сам понимаешь, что в Питере-то делается...

- А что именно? - Белозеров потер челюсть и присел на пододвинутый к камину пуф.

- Вроде не знаешь? - усмехнулся Авдей Иннокентьевич.

- Как будто все знаю... Смотря о чем речь... - Главный управляющий нагнулся, взял полено и кинул его в пылающий камин. Не глядя на гостя, спросил: - Может, скажешь?

- Скажу. О ваших на Витиме делах пекусь!

- Благодарствую, Авдей Иннокентьевич, но только мы о них сами позаботимся. - Белозеров встал. - Ты меня извини, я тороплюсь.

- Я забочусь потому, что в ваше паршивое дело деньги вложил! разразился Доменов.

- Фу, какие выражения, братец!

- Нет, ты мне скажи, как вы вот это понюхаете? - Доменов вытащил толстую пачку акций "Ленского товарищества" и поднес к лицу Белозерова.

- А я ведь тебе, господин Доменов, предлагал продать, - лениво отстраняя от себя бумаги, напомнил Белозеров.

- Ты сейчас купи! - кричал Авдей, хорошо сознавая всю нелепость своей выходки.