Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 5 Страница 61

Маклаков. — Тут «умиления» нет.

Председатель. — …«и радость, вызванную вашими словами, надо было заслонить пред лицом всего народа, надо было покрыть чествованием Родзянко, который всегда и всюду добивается поставить народное представительство на несвойственную ему высоту, в положение вершителя судеб России и всего мира. Это представительство всемерно и сознательно выдвигают в противовес и противоположность вашей, богом данной вам, власти. Ваше императорское величество. На Карпатах льется русская кровь, и идут ожесточенные бои, и гремят вражеские пушки, а во Львове, в присутствии и. д. генерал-губернатора, военных и гражданских властей и учащихся, чествуют председателя одной из законодательных палат в России. Говорят ему речи, выслушивают его ответы, и не гимн, наша родная молитва за царя, гремит в этом официальном собрании, а какие-то музыкальные номера исполняются до поздней ночи. Ваше императорское величество. Эти бестактные выходки и неуместное фигурирование нескромного председателя Думы были бы только смешны, если бы наблюдались они в мирное, обыкновенное время. Но, когда они происходят во время пока военной лишь оккупации, они становятся по своим отголоскам по России опасными и нелепыми. Прошу прощения у вашего величества за смелость этого письма к вам. Но я слышу и больно ощущаю все это неуклонное, хотя и замаскированное старательно течение в рядах нашей воинствующей интеллигенции. Я чересчур ясно учитываю их значение и смысл, чтобы не дерзнуть повергнуть это на ваше всемилостивейшее внимание. Министр внутренних дел Маклаков. 27 апреля 1915 года. Петроград». Это вы писали и посылали по назначению?

Маклаков. — Да.

Председатель. — Останавливает внимание некоторая бесцельность этого письма, некоторая несовместимость этого письма с обязанностями министра внутренних дел. Ведь оно полно одной мыслью: ненавистью к самодержцу председателя Государственной Думы. Его цель разве в том, чтобы страшно вооружить царя против председателя Государственной Думы? Скажите, чем вызвано это письмо?

Маклаков. — Я сейчас опять боюсь, что скажу неверно. Я не помню, посылал ли я это. Может быть, это не дошло.

Председатель. — Я могу сказать наверное, что вы это письмо посылали и что оно получено.

Маклаков. — Оно получено было; но тогда, чем вызвано было, тут довольно подробно высказывается. Вы говорите — министра внутренних дел не касалось. Касалось в такой мере, в какой течение внутренней жизни входило в его служебный кругозор. Самая форма, резкость выражений — все это такие вещи, которые не могут на себя внимания не обратить. Но цель какая? При первом же свидании, которое могло быть, его величество мог бы указать, в своей обычной мягкой форме, что лучше этого не делать; указать на неудобство того, что, с моей точки зрения, было безусловно недопустимо. Дошло до того, во время этих поездок на фронт, как газеты сообщали — георгиевские кресты гражданские лица на грудь солдатам развешивали. И указание было, будто бы и Родзянко их развешивал. Тут получалось что-то совершенно невероятное. Действительно, председатель одной из законодательных палат в данном случае уже естественно говорил от всей России, пока у нас был монарх, законный представитель России во всех документах, во всех международных актах, везде — государь. Тут, опять-таки гипертрофия значения, которая усугубилась в военное время, которая все контуры смазывала и выделила на первый план многое такое, что…

Председатель. — Неужели вы считаете правильной по существу эту реакцию министра внутренних дел на действия председателя Государственной Думы? Неужели вы до сих пор считаете правильной эту форму возбуждения носителя верховной власти против Государственной Думы? Неужели вам это кажется закономерным актом министра внутренних дел?

Маклаков. — Я совершенно открыто скажу. Я лично тогда видел, что Дума сломает самодержавие. Тогда все симптомы намечались.

Председатель. — Несуществовавшее самодержавие.

Маклаков. — В том виде, как оно существовало, в том виде, как в присягу вошло. Мне совершенно ясна была эта громадная сила, громадный фокус общественный, около которого сгруппировались все общественные силы. Уже в начале 1916 года все было кончено, в 1915 году намечалось все вполне определенно. Я, по должности министра внутренних дел, видел, какие направления это течение принимало.

Председатель. — Как министр внутренних дел, помимо своих товарищей по совету, на почве какой-то непроверенной газетной вырезки (вы говорите сами, что еще неизвестно, все ли там было верно) пишет возбуждающее письмо к царю? Вы говорили о том, что вы хотели, чтобы был мир между Государственной Думой и носителем верховной власти; согласитесь, что это письмо вносит не мир, а меч в их отношения, и вы наносите им удар тому строю, сторонником которого вы себя считали.

Маклаков. — Позвольте мне сказать. Тут, во-первых, все зависит от свойств натуры, характера. Никогда рефлексий таких там не было. Всегда проходит очень мягко. Продумывается без конца долго и выливается в форму такую, что иной раз вы не знаете, что там должно было быть. Я здесь, главным образом подчеркиваю, что мир должен быть, но не мир ценою того, чтобы совершенно разломать и развенчать то, что я защищал. Теперь это совершившийся факт. Теперь мы смотрим под углом зрения того, что есть, но в то время это было все предусмотрено даже уложением о наказаниях, что считалось обязательным для нас законом, что считалось противозаконным и опасным для строя государственного. Мне было доверено самое страдное, тяжелое министерство и, как я докладывал, я получил его в виду исключительного, большого доверия к себе. Если я видел в этом смысле симптомы тревожные, если я передал путем переговоров и указаний при докладах, которые часто бывали, я думал, что я только приношу пользу своему делу. Не делая этого, я считал бы, что я — предатель, потому что, предвидя и расшифровывая многое вперед, делать вид, что я ничего не вижу, я не считал себя вправе.

Председатель. — А порядок сношения в виде представления всеподданнейших писем и вырезок из газеты «Новое Время»?

Маклаков. — Часто министр внутренних дел по службе вырезки из газет представляет. Я не знаю, как теперь, но это бывало.

Председатель. — Какой это пакет с милостивым вложением, наполнившим вашу душу светлой благодарностью, вы получили 27 апреля?

Маклаков. — Это — медаль за мобилизацию, она была с синенькой ленточкой, государь в конверт сам вложил и написал: «примите от меня».

Председатель. — Вы сказали вашим товарищам по совету министров, что обратились с таким письмом?

Маклаков. — Нет, не говорил. Ведь, насколько мне известно, некоторые члены совета министров всегда переписывались в такой форме с государем.

Председатель. — Это был акт борьбы с председателем Государственной Думы и, стало быть, с Государственной Думой?

Маклаков. — Это просто освещало положение вещей. Я ничего не советовал, не говорил.

Председатель. — Какие результаты имело это письмо?

Маклаков. — Никаких. Я даже никаких разговоров не имел. Может быть, из моих докладов остается самая ничтожная крупица, и она выливается всегда в такую форму мягкую, то-есть, так детонирует, вы себе представить не можете.

Председатель. — Письмо 4-го июня 1915 года: «Ваше императорское величество. Долгом своим почитаю доложить вашему императорскому величеству, что ваше повеление я в точности исполнил и вчера же сообщил председателю совета министров о том, что вам благоугодно было освободить меня от моих обязанностей министра. Докладывая вашему величеству о сем, прошу дозволения вашего императорского величества принести мою глубочайшую всеподданнейшую благодарность за все милости ваши ко мне, которые я видел от вашего величества во время моей службы. Да поможет вам господь найти человека искренно вам преданного и полезного России. Министр внутренних дел Маклаков. 4-го июня 1915 года». Затем оглашается письмо от 12 августа 1915 года. Среда. «Ваше императорское величество. Сегодня вечером мне были переданы деньги, которые вам благоугодно было повелеть выдать мне для устройства моей новой жизни в Петрограде». Это какие деньги?

Маклаков. — Что полагается при уходе министру. Государь повелел дать мне деньги на устройство квартиры, 20.000 рублей.

Председатель. — Это обычная сумма?

Маклаков. — Нет, не обычная. Дурново получил 50.000, Горемыкин 100.000, а мой товарищ Лыкошин, если не ошибаюсь, 8.000.

Председатель. — Это из каких сумм?