Сергей Волков - 1918 год на Украине Страница 61

В первую же ночь пришлось подорвать и оставить в поле все машины, так как они не могли идти по невылазной грязи. Это было катастрофой, так как с помощью броневиков корпус избежал бы многих боев и потерь. Но другого выхода не было. Пулеметы были погружены на подводы, и броневой дивизион превратился в разведывательный отряд, под прежним, однако, названием, которое звучало теперь как ирония.

Тотчас по уходе корпуса петлюровское командование организовало сопротивление, дав приказ небезызвестному атаману Григорьеву его «перенять» и уничтожить.

Первый бой произошел к концу второго дня по выходе с Малашковки (Нейенбург).

Стычка была недолгая, и силами одной передовой части отряд противника, засевший в окопе, был рассеян. Около сотни петлюровцев попали в плен и влились в корпус.

Отсюда корпус двинулся в Хортицу. Была сделана несколькими офицерами, переодетыми в штатское, разведка переправы через Кичкаский мост. Оказалось, что весь район и особенно мост охранялись сильными отрядами противника. Переправа была бы слишком рискованной, так как мост был минирован и в случае его оставления противником он был бы взорван. Так отпали первые два варианта и остался последний: идти вдоль Днепра и, переправившись где-либо ниже, повернуть на Перекоп.

Отсюда мы шли большими переходами, едва задерживаясь на ночлеги в попутных селах и избегая городов и железной дороги.

Была то осенняя распутица и невылазная грязь, то ударяли морозы и дорога превращалась в окаменелые кочки.

Все ехали на подводах, и поэтому отряд растягивался на огромное пространство в длину: сначала шла разведка, потом передовая застава, затем на известном расстоянии главные силы – пехота, артиллерия, штаб, обоз, лазарет – и затем в версте от них арьергард – все это было растянуто на 5-6 верст и создавало внушительное, но странное впечатление: можно было думать о переселении какого-то народа: все были закутаны то в тулупы, то в крестьянские свитки, а то и просто в одеяла. На некоторых подводах были женщины, так как многие женатые офицеры не могли оставить в городе свои семьи и вынуждены были их взять с собой. И только присутствие винтовок и пулеметов, да когда шла артиллерия и конница, создавали впечатление военной силы. Эта растянутость походного движения и две-три сотни подвод создавали благоприятные для нас оценки. На одном из ночлегов был подслушан такой разговор. Сидела на улице группа крестьян. Кто-то спросил:

– А як ты думаешь, Петро, ты же унтер-охвицер и довжон знать – чи много их, цих кадетов?

Спрошенный подумал и ответил:

– Та мабуть тысичь шисть-сим… а може и бильше…

– Бильше, бильше, – загудели голоса, – дивися – скильки пидвод, и опять же и конни и антиллерия – и йдуть, та йдуть без коньца…

Мы сами поддерживали это впечатление и, когда нас опрашивали, говорили, что у нас 3 пехотных полка, конный полк, бригада артиллерии и еще другие части. И это была правда, а то, что в каждой части было по нескольку десятков человек, – другой вопрос.

Пройдя немного дальше, мы с удивлением увидели, как наш отряд стал предметом легенды: в окрестностях говорили, что идет армия в составе нескольких корпусов, всех бьет на пути и ее нельзя удержать. Эти слухи возымели известное действие на дух противника, который сталкивался с нами в последующих боях, в особенности это сказалось в самом уязвимом месте – на переправе, как увидим дальше.

Углубившись от Хортицы в степь, мы все более и более ощущали чувство оторванности от всего привычного. Казалось, что мы окунулись в обстановку средних веков, где нет ни железных дорог, ни газет, ни почты – везде была ровная, однообразная степь да глухие деревни, ведущие почти натуральное хозяйство из-за отсутствия обмена, да непроезжие дороги. Никто не знал, что творилось дальше чем за 20-30 верст. Передавались слухи, которые ходили месяц тому назад по Екатеринославу, и другие – один нелепее другого. Так, встреченная в пути интеллигентного вида дама уверяла, что получено из Москвы радио о том, что Ленин «крестился, раскаялся и созывает Земский собор». Почтенный инженер в Хортице утверждал, что в Киев прибыли французские части и гетман формирует армию для похода на Москву, и т. д. и т. д.

Лишенная всякой духовной пищи, газет, информации, почты и связи, материально деревня жила богато. Правда, не хватало привозных продуктов, но хлеба, сала, птицы, яиц, масла было больше чем вдоволь. Весной собирались сеять лен и ткать полотно.

С местным населением у нас быстро устанавливались добрые отношения. После первых минут, когда обнаруживалось, что мы не грабим, не насильничаем и за все расплачиваемся, языки развязывались и наше короткое пребывание в деревнях проходило в добром согласии с хозяевами. Иногда кто был побогаче даже отказывались брать деньги: вы люди дорожни, а у нас усего хватае.

По совести могу сказать, что я не видел ни одного случая грабежа, или насилия, или крупной ссоры с населением.

В смысле политическом тогдашняя деревня не имела, да и не могла ее иметь, какой-либо определенной идеологии. Все устремления заключались в двух моментах: земля и порядок. «Земля теперь наша и никому ии не отдамо, – говорили крестьяне. – А хто наведе порядок, той буде и править – и бильше нам ничого не треба». Гражданская война рассматривалась как дело городских людей, до которого им, землеробам, не было никакого дела. Тогдашний народ просто не мог, не умел связать свое будущее с теми или другими социальными и политическими лозунгами и предвидеть ту обстановку, в какую он попал через два года, очутившись под властью красной идеологии.

Мы констатировали с удовлетворением еще одно обстоятельство. Несмотря на сепаратистскую пропаганду, крестьяне никак не считали себя врагами единой России, не видели никакой необходимости в отделении Украйны и не возражали против русского языка.

«Мы балакаем на нашей мови, – часто говорили они, – и нихай нам не мишають. Но диты хай вчатся по-русски и хай книжки пишут тоже по-русски – хто куды не пидався – на Москву, або в Сибир, або на Кавказ – так надо, чтоб був обчий язик».

Это не было отрывочными или мимолетными впечатлениями. Эти мысли и настроения мы наблюдали на всем пройденном нами огромном пространстве от Екатеринослава до Крыма. Конечно, среди молодежи и фронтовиков была известная доля настроенных по-иному – симпатизирующая то большевикам, то Петлюре, но это было меньшинство, чаще всего из деклассированного войной элемента, отвыкшего от деревенской обстановки и работы и искавшего иной, легкой и прибыльной жизни. Из таких, а также и из оставшегося не у дел городского населения и формировались петлюровские, махновские и советские войска, где прослойка действительно идеологически настроенных людей была чрезвычайно тонка.

Две недели пути прошли спокойно: нас никто не тревожил.

Наконец подошли к днепровским плавням и втянулись в дефиле – 25-25 верст шириной – между Днепром слева и железной дорогой справа.

Ясно было, что именно здесь нас должен был подстерегать противник и загородить дорогу. События разыгрались, как только мы подошли к большому селу, уже в Херсонской губернии – Ново-Воронцовке. Наступила огненная неделя похода.

2. Огненная неделя

Здесь была первая от Хортицы дневка – стояли даже два дня: надо было отдохнуть, привести в порядок оружие и ориентироваться.

Пока корпус отдыхал, мы, то есть броневой дивизион, были посланы в сторону Днепра разведать возможность переправы. Под проливным дождем уже глубоким вечером мы добрались до плавней.

Не могу не вспомнить один эпизод.

Едем среди кромешной тьмы, мокрые, злые, голодные – и вдруг как сказочное видение: перед нами вырастает широкий двор, наполненный экипажами, ярко освещенный дом, откуда доносится музыка и в окнах мелькают танцующие пары. Ошарашенные этим, мы остановились, протирая глаза. Оказалось, что это большое имение одного из Великих Князей, управляющий которого, поляк, устроил праздник (это был канун католического Рождества), созвав знакомых и приятелей из окрестностей. Они приехали целым караваном с верховым вооруженным эскортом.

Нас радушно пригласили на чай. Было совершенно невероятно очутиться после тьмы, грязи, дождя, двухнедельного похода через примитивные деревни среди сияющих огнями комнат, в компании прекрасно одетых мужчин и нарядных, надушенных дам…

Как сказочное видение промелькнул разрешенный командиром час – и вот мы снова на подводах и едем по утлой дороге среди болотистых плавней через деревянные дрожащие мосты, где ветки деревьев то и дело хлещут по лицу, а дождь уже промочил и одежду, и обувь.

В смысле защиты здесь была бы идеальная переправа, то есть единственная дорога через болота могла бы долго охраняться даже небольшим отрядом. Но когда мы утром, добравшись до Днепра, увидели всю окружающую обстановку, то поняли, что она невозможна, так как не оказалось никаких перевозочных средств – нигде в окружности.