Ирина Карацуба - Выбирая свою историю. «Развилки» на пути России: от рюриковичей до олигархов Страница 62

Одним из первых отечественных мыслителей Пестель отразил в теории новые общественные противоречия, складывающиеся в развитых странах Европы. «Отличительная черта нынешнего столетия ознаменовывается явною борьбою между народами и феодальною аристокрацией, во время коей начинает возникать аристокрация богатств, гораздо вреднейшая аристокрации феодальной». Возникновение в России «аристокрации богатств» неизбежно, поскольку в гражданском обществе будут обеспечены собственность, свобода предпринимательства, частная инициатива и конкуренция. Именно поэтому, считал Пестель, следует принять особые меры против всевластия богатых и обнищания масс.

Пестель выступал против имущественного ценза: «Богатые всегда будут существовать, и это очень хорошо, но не надобно присоединять к богатству еще другие политические права и преимущества». По «Русской правде» все русские, достигшие 20 лет, имеют всю полноту гражданских и политических прав, в том числе и избирательных. Голосовать могли граждане любого достатка, грамотные и неграмотные (кроме женщин).

Пестель был сторонником республики. По его проекту верховную законодательную власть в России будет осуществлять Народное вече, избираемое на пять лет (каждый год обновляется 1/5 его часть). Законы «обнародуются и на суждение всей России предлагаются». Верховная исполнительная власть поручается Державной Думе, состоящей из пяти человек, выбранных народом (затем — один ежегодно избирается Народным вече из кандидатов, предложенных губерниями).

В подчинении Державной Думы состоят все министерства (приказы). Для того, чтобы эти власти не выходили из своих пределов, учреждается судебная власть, которая поручается Верховному Собору

(120 «бояр», пожизненно назначаемых Народным вече из кандидатов от губерний). Верховный Собор проверяет законность всех мер, принимаемых государственными учреждениями.

В отличие от Муравьева, Пестель — сторонник единого русского централизованного государства. Федерацию он отвергал как возрождение «удельной системы». Особенно пагубной и вредной он считал федерацию в России, где много «племен», языков и вер. В будущей России, полагал Пестель, все они обрусеют: «Все различные племена, составляющие Российское государство, признаются русскими и, слагая различные свои названия, составляют один народ русский». Исключение составит Польша — Пестель был сторонником ее отделения от России (включая и присоединенные при Екатерине II западнорусские земли), но при условии, что в Польше события будут развиваться по сходному с Россией сценарию (революция, уничтожение сословного строя и угнетения крестьян, установление республики, проведение либеральных реформ).

Для тех же народов, которых трудно было интегрировать в «единое и неделимое» российское государство, Пестель предусматривал переселение. Таковы были его планы в отношении горцев Кавказа и евреев. Кавказские народы предполагалось разделить на «мирных» и «буйных» — «первых оставить на их жилищах, дать им российское правление и устройство», а вторых «силою переселить во внутренность России, раздробив их малыми количествами по всем русским волостям», а на отнятых у них землях «завести русские селения, дабы сим способом изгладить на Кавказе даже все признаки прежних (то есть теперешних) его обитателей и обратить сей край в спокойную и благоустроенную область русскую».

Еще грандиознее было предполагаемое Пестелем решение еврейского вопроса. Отмечая, что «евреи составляют в государстве, так сказать, свое особенное, совсем отдельное государство», Пестель обдумывал план выселения евреев из пределов России. По его расчетам, «ежели все русские и польские евреи соберутся на одно место, то их будет свыше двух миллионов. Таковому числу людей, ищущих отечество, не трудно будет преодолеть все препоны, какия турки могут им противупоставить и, пройдя всю европейскую Турцию, перейти в азиятскую и там, заняв достаточныя места и земли, устроить отдельное еврейское государство».

Судя по всему, это еврейское государство должно было быть создано в Палестине. Единственный прецедент, на который здесь мог сослаться Пестель — это исход евреев из Египта. Видимо понимая, что для воплощения этого проекта нужна личность масштаба пророка Моисея, Пестель сделал оговорку: «Но так как сие исполинское предприятие требует особенных обстоятельств и истинно-гениальной предприимчивости, то и не может быть оно поставлено в непременную обязанность Временному верховному правлению и здесь упоминается только для того, об нем чтобы намеку представить на все то, что можно бы было сделать». Кажется, намек автора «Русской правды» был услышан как русскими самодержцами, так и еврейскими сионистами, только вот итоги в первом случае оказались печальными, а во втором — позитивными.

Для осуществления «Русской правды» предполагалось установление Временного верховного правления. Сам Пестель предусмотрительно не оговаривал время его деятельности, но по показаниям других декабристов на следствии можно утверждать, что планировался срок в 10–15 лет. Временное правительство из пяти директоров при опоре на тайные общества и воинские части должно провести размежевание общественных (волостных) и частных земель, предупредить и подавить возможные волнения и беспорядки. Эта часть пестелевского плана — фактически введение военной диктатуры на переходный период — вызывала, пожалуй, самые резкие возражения и упреки в якобинстве как у современников, так и у историков. Однако для автора эта мера была скорее строго практической и направленной на предотвращение гражданской войны.

Историки давно спорят о степени утопичности двух декабристских конституционных проектов, об их большей или меньшей укорененности в российской действительности и традиции. На сегодняшний день очевидно, что основанный на европейских идеях цензового избирательного права, конституционной монархии и федерализма муравьевский проект как раз именно в силу этих обстоятельств имел весьма туманные перспективы. Напротив, «Русская правда» с ее идеей традиционной для России сильной государственной власти и уравнительной демократии лучше вписывалась в российскую практику. Когда спустя тридцать шесть лет после восстания декабристов монархия решилась на отмену крепостного права, то реформа оказалась ближе к пестелевскому плану (хотя крестьянам досталось гораздо меньше земли и за выкуп).

Не случайно в исторической перспективе (на сегодняшний день почти 180-летней) многие пестелевские идеи, начиная от создания всепроникающей тайной полиции и кончая революционной диктатурой, получили практическое воплощение. Предложенные же Муравьевым меры, по гамбургскому счету, до сих пор остаются для нас «в дали туманной, недосягаемой» — там же, где и подлинное «политическое преобразование отечества».

Помимо проектов Пестеля и Муравьева, до нас дошли сочинения и других, более умеренных заговорщиков — например, Федора Глинки, Николая Тургенева, Михаила Фонвизина. В последнее время, в значительной степени под влиянием историографической усталости от «трех этапов русского революционного движения» и усиления интереса к истории русского либерализма, почти все декабристское движение, за исключением лишь «тоталитарного» Пестеля, стали трактовать как либеральное.

Действительно, в заговоре были очень разные по своим взглядам и стремлениям люди. Николай Тургенев, Михаил Фонвизин, Федор Глинка были бесспорными либералами, всегда ставившими под сомнение революционные идеи и методы захвата власти. Особенно показательна фигура первого. Сын директора Московского университета, друга Новикова, масона, он учился в Москве и Геттипгене. Вернувшись в Россию, служил в Государственном совете и министерстве финансов, стал одним из крупнейших экономистов своего времени. Его книга с сухим названием «Опыт теории налогов» выдержала два издания и была интеллектуальным бестселлером своего времени.

В десятой главе «Евгения Онегина» при описании декабристских собраний есть слова: «Одну Россию в мире видя,/ Преследуя свой идеал,/ Хромой Тургенев им внимал/ И, плети рабства ненавидя,/ Предвидел в сей толпе дворян/ Освободителей крестьян». Действительно, и государственная служба, и литературная деятельность, и участие в Союзе благоденствия, и директорство в Северном обществе для Тургенева были средствами для достижения главной цели — освобождения крестьян. Ибо: «Какое просвещение может быть там, где факел христианства еще не рассеял сумерки варварства; какая цивилизация — там, где человек порабощен человеком!» Он пытался и практически облегчить положение крестьян — перевел своих крепостных с барщины на оброк, в 1821 г. передал им безвозмездно тысячу рублей, организовал больницу.

В 1824 г. он уехал за границу «для поправления здоровья» и в восстании не участвовал, но за активную деятельность в тайных обществах был приговорен к смертной казни (замененной впоследствии вечной каторгой) и в Россию не вернулся, став, очевидно, первым русским политэмигрантом.