А. Владимирский - Саладин. Победитель крестоносцев Страница 63

По этому признаку ал-Малик ал-Музаффар сразу же догадался, что эмир не только отбыл без разрешения султана, но и действовал вопреки его воле. Поэтому он сказал: «Лучшее, что ты можешь сделать, — это вернуться к исполнению своего долга в лагере и дождаться, пока султан тебя не выслушает. Ты еще очень молод и не подумал о последствиях своего поступка». Эмир ответил, что не может вернуться, на что Таки ад-Дин повторил: «Возвращайся, или я верну тебя силой; у тебя не будет ни минуты покоя, если ты уедешь таким вот образом». Эмир упорствовал и очень грубо отвечал ал-Музаффару, но тот все-таки сказал: «Хочешь ты того или нет, но ты вернешься». Таки ад-Дин был человеком очень решительным, готовым на крайние меры и никого не боявшимся. Поэтому эмир вернулся с ним, прекрасно понимая, что если он этого не сделает по собственной воле, то будет остановлен и принужден вернуться насильно. Когда они подъехали к лагерю, ал-Малик ал-Адил вышел встречать Таки ад-Дина, чтобы оказать ему почет, а поскольку мы находились в его свите, то видели, что Таки ад-Дин привез с собой Муазз ад-Дина. Два эмира (ал-Адил и Таки ад-Дин) направились в шатер султана и уговорили его простить ал-Муазза. Тот настолько боялся за свою жизнь, что просил и получил разрешение поставить свой шатер рядом с шатром Таки ад-Дина и оставался на этом месте до тех пор, пока не настало время уезжать.

Дядя вышеупомянутого молодого эмира, Имад ад-Дин, постоянно обращался с просьбами позволить ему вернуться домой, сетуя на суровость зимы, к которой он оказался не подготовленным. Султан отказывал ему, ссылаясь на то, что переговоры о мире, которые он вел с неприятелем, еще не завершились, а также потому, что, в случае их благополучного исхода, он хотел обсудить условия перемирия со своим советом, на котором следовало бы присутствовать и Имад ад-Дину. Тогда этот эмир потребовал предоставить ему зимние шатры, но не смог их получить; он просил дать ему денег, но и в этом ему было отказано. Между султаном и этим эмиром постоянно сновали гонцы, но султан всегда находил веский предлог для оправдания своих отказов. Я лично принимал участие в этих переговорах. Имад ад-Дин решил уйти столь твердо, что это не поддается словесному описанию; однако султан не менее твердо был намерен удержать эмира до тех пор, пока не станут ясны результаты переговоров с неприятелем. Имад ад-Дин дошел до того, что направил султану формальный запрос о возможности своего отбытия, написанный им собственноручно. За учтивыми выражениями этого письма чувствовалась обида. На обратной стороне петиции султан начертал своей рукой: «Хотел бы я знать, что ты выиграешь, утратив мою поддержку». После получения такого ответа Имад ад-Дин воздержался от дальнейших просьб.

Нас постоянно снабжали информацией о действиях врага. Он жестоко страдал от нехватки продовольствия, ибо на землях, занятых им, свирепствовал голод, а теперь он начался и в лагере. Скудность продовольствия достигла такой степени, что в Антиохии стоимость мешка зерна взлетела до девяноста шести тирских динаров. Однако это лишь укрепило упрямство осаждающих. И все-таки неопределенность положения и страдания от нехватки продовольствия, усугублявшиеся с каждым днем, заставили многих перейти к нам, чтобы спастись от мук голода. Остальные, окрыленные мыслью о том, что болезнь султана не позволяет ему подняться с постели, покинули лагерь и пешком, и на лошадях, прихватив с собой все, что могло позволить им продержаться. Вот что случилось в понедельник, в 11-й день месяца шаввал (11 ноября 1190 г.). Они (участники вылазки) направились к источникам, окопанным мусульманами ниже Талл Ажжуля, и по дороге разбили лагерь. С собой у них была еда, которой едва хватило бы на четыре дня. Когда султану донесли об их передвижении, он приказал авангарду идти, опережая их, до самого Талл Кисана. К этому времени враги уже поднялись на холм ал-Айадия. Они остановились недалеко от родников примерно в четыре часа дня и остались там на ночлег. В течение ночи наш авангард бдительно следил за их биваком. На заре следующего дня султан получил от авангарда сообщение о том, что враг готовится продолжить поход; но он еще вечером распорядился, чтобы обоз отошел к Назарету и ал-Кеймуну. Наш обоз был отправлен, но войска не сдвинулись с места, и я был среди тех, кто оставался с султаном. Затем армия была приведена в боевой порядок — разделена на правый фланг, левый фланг и центр; султан вскочил на коня, и его воины по сигналу глашатая (“жавиш”) также вскочили на коней. Армия продвигалась до тех пор, пока не дошла до одного из холмов ал-Харрубы, где мы и остановились. Правый фланг продвинулся еще немного вперед, до самой горы; затем в движение пришел левый фланг, самая левая часть которого в итоге уперлась в речку неподалеку от морского берега. Командирами правого фланга были ал-Малик ал-Афдал, повелитель Дамаска и сын султана; ал-Малик аз-Захир, повелитель Алеппо и тоже сын султана; ал-Малик аз-Зафир, повелитель Босры, сын султана; Ала ад-Дин Хуррам Шах, сын Изз ад-Дина, повелителя Мосула; а также его брат ал-Малик ал-Адил. Далее стоял Хусам ад-Дин Ибн Лажин; потом Каймаз ан-Нажми, евнух; Изз ад-Дин Журдик (в прошлом один из мамлюков Нур ад-Дина); Хусам ад-Дин Бишара, повелитель Баниаса; Бадр ад-Дин Делдарим и несколько других эмиров. Левым флангом командовали Имад ад-Дин Занги, повелитель Синжара, и его племянник Муазз ад-Дин, повелитель Жазиры; а на самом краю левого фланга стоял его племянник ал-Малик ал-Музаффар Таки ад-Дин. Имад ад-Дин Занги, который был слишком болен, чтобы стоять на своем посту, отошел с обозом; однако его войско осталось с армией. На левом фланге можно было увидеть Сейф ад-Дина Али ибн Ахмада ал-Маштуба во главе племен михрани и хедккари; с ним были эмир Хуштарина и некоторые другие эмиры. Халка (гвардия) султана стояла в центре. По приказу султана каждое подразделение выделило по группе метких стрелков, которые должны были присоединиться к авангарду и окружить врага. Несколько батальонов были спрятаны за холмами, в надежде, что у них будет возможность совершить неожиданное нападение на франков. Вражеский отряд продолжал движение, несмотря на то, что был полностью окружен нашими стрелками; они шли по восточному берегу реки, пока не дошли до ее истока. Там они развернулись и, перейдя на западный берег, сделали привал на возвышенности, разбив свои шатры. Их лагерь, начинаясь на холме, тянулся вдоль реки. В течение дневного перехода они потеряли много людей убитыми и ранеными. Если кто-то из их воинов был ранен, они поднимали его и несли с собой, а также хоронили убитых, поэтому мы не могли определить количество их потерь. Они сделали привал днем во вторник. Тогда наши войска отошли от них, чтобы занять благоприятные для сопротивления и обороны позиции. Султан отдал левому флангу приказ обратиться лицом к врагу, упираясь своим флангом в море, а правый фланг был поставлен лицом к реке, так что его самая правая часть упиралась в ее восточный берег. Тем временем наши меткие стрелки не давали врагу покоя, непрерывно осыпая его градом стрел. Так прошла вся ночь. Султан, сопровождаемый нами, его свитой, поднялся на вершину горы ал-Харруба и разместился в небольшом шатре; сопровождающие его также разместились в маленьких шатрах вокруг него, на самом виду у врага. Новости о неприятеле поступали каждый час до самого рассвета, и на следующий день, а это была среда, 13-й день месяца шаввал (13 ноября 1190 г.), султану сообщили, что враги седлают коней. Поэтому он безотлагательно вскочил на коня, поднял свои войска и двинулся к тем холмам ал-Харрубы, которые находились ближе всего к неприятелю и с которых он мог наблюдать за всеми нашими действиями. Несмотря на болезнь и физическую слабость, сердце султана было исполнено такой же решимости, как всегда. Затем он отдал войскам приказ о наступлении, велев взять противника в тесное кольцо и атаковать со всех сторон; частям, находившимся в резерве, было приказано держаться поблизости, не далеко, но и не рядом, чтобы в любой момент суметь прийти на помощь сражающимся. Так продолжалось до полудня, когда враги приготовились покинуть западный берег реки и перейти на другую ее сторону, чтобы вернуться в свой лагерь; в этот момент они были стремительно атакованы со всех сторон, за исключением стороны реки. Завязалась лютая битва, в которой неприятель понес тяжкие потери, по своему обычаю похоронив убитых и унеся с собой раненых. Штандарт франков, водруженный на древке высотой с минарет, был установлен на повозке, которую тянули мулы; у него было белое поле с красными пятнами; на верху древка был крест. Франки бешено защищали его, жертвуя жизнью. Их пехота образовала внешнее кольцо, подобное стене, прикрывавшей их конницу, и они с таким искусством стреляли из луков и арбалетов, что никто не мог ни приблизиться к ним, ни добраться до их конницы. Однако мусульмане не прекращали бить в барабаны и трубить в трубы, громко прославляя единственность и могущество Аллаха. Султан постоянно посылал подкрепление лучникам за счет резервов и войск, находившихся при нем, так что в конце концов с ним осталось совсем немного воинов. Враг продолжал наступать и после полудня, дойдя до начала Даукского моста. К этому времени вражеское войско было измучено жаждой, обессилело от усталости, в нем было множество раненых, и, кроме того, люди были крайне измучены жарой. В тот день мусульмане проявили великую доблесть, причем особенно отличились воины султановой халки (гвардии). В этом подразделении многие получили ранения; среди них Абар ат-Тавил («Долговязый»), проявивший величайшую отвагу в бою; Сейф ад-Дин Язкуж, получивший несколько ранений; великое множество раненых было среди мамлюков и воинов халки. Наши продолжали наседать на врага и после полудня, до тех пор, пока франки не дошли до Даукского моста и не перебрались по нему на другой берег, после чего разрушили мост, чтобы мусульмане не могли продолжать преследовать их. Султан вновь отошел к холму (талл) ал-Харруба, который охранял отряд его войск; ему постоянно докладывали о действиях врага. Вечером он принял решение атаковать остатки врага [в основном лагере]. И написал письмо горожанам, сообщая им о своем намерении и веля осуществить вылазку из городских ворот, как только он пойдет в наступление. Поскольку ответа на это письмо он не получил, то отказался от этой мысли. Утром в четверг, в 14-й день, узнав, что враг готовится выступить, султан оседлал коня, привел батальоны в боевой порядок и велел им вступать в бой только по его сигналу. Он опасался неожиданного нападения противника, подошедшего близко к его лагерю. Свои батальоны султан разместил на восточном берегу реки, чтобы в любой момент они могли перейти в наступление на врага и принудить его вернуться в свой лагерь. Среди предводителей франков в этом походе были граф Анри и маркиз. Сын короля германцев остался в лагере с большим отрядом воинов. Как только враг приблизился обратно к своему [основному] лагерю, остававшиеся в нем войска, исполненные жажды сражаться, вышли из лагеря [в помощь совершавшим вылазку] и вступили в сражение, напав на мусульманский авангард. В завязавшейся битве враг понес тяжелые потери убитыми и ранеными. Мусульмане потеряли пять человек убитыми, а франки в числе других лишились и одного знатного воина. Он ехал на огромном коне, покрытом кольчугой до самых копыт, и сам был облачен весьма необычным образом. Когда битва (буквально: «война») завершилась, его соотечественники пришли просить султана выдать им его тело. Тело было выдано, но его головы, которую франки также хотели получить, не смогли найти. Султан вернулся в свой лагерь и приказал доставить обоз, находившийся там, куда он его отправил. Враждующие стороны вновь заняли прежние позиции. Исцелившись от лихорадки, вернулся на прежнее место и Имад ад-Дин. Султан по-прежнему был очень болен, и его выздоровление замедлялось досадой, которую он испытывал из-за того, что франкам, совершившим эту вылазку, удалось ускользнуть от него. Он не мог принимать активного участия в сражениях, и я все время был свидетелем тому, как он проливал слезы досады. Я также присутствовал, когда одного за другим он отправлял на бой своих сыновей. Я присутствовал и тогда, когда кто-то сказал при нем, что воздух в долине Акры стал зловонным от великого множества непогребенных с обеих сторон. Услышав эти слова, он процитировал следующий стих, подразумевая самого себя: «Убей меня и Малика; убей Малика со мной». Этим он хотел сказать, что предпочел бы погибнуть, если бы с ним погибли враги Аллаха. Такой ответ произвел большое впечатление на всю мусульманскую армию.