Сергей Ольденбург - Царствование императора Николая II Страница 63

Майский земской съезд. - Прием государем делегации (6 июня 1905 г.) в Петергофе. - Революционные вспышки: Лодзь; Одесса; «Потемкин Таврический». - Инциденты «обратного характера»: Баку, Н. Новгород, Балашов. - Японский десант на Сахалине. - Витте во главе русской делегации в Портсмут. - Меры для продолжения войны. - Свидание в Бьерке; соглашение 11 июля; его смысл и значение.

«Полевение» на земском съезде. - Петергофские совещания о Гос. думе и закон б августа.

Портсмутская конференция: требования японцев; пессимизм Витте; твердость государя. - Обращение американского посла к государю. - Принятие японцами русских последних предложений. - Разочарование в Японии. - Роль государя в завершении войны.

Первый год войны приближался к концу. Он принес России немало разочарований - отчасти потому, что только немногие сознавали реальные трудности борьбы. Наиболее тяжкие удары постигли флот, тогда как армия оставалась нетронутой. К началу 1905 г. в Маньчжурии было сосредоточено около 300 000 человек. Сибирская дорога пропускала уже по 14 пар поездов в день (вместо 4-х в начале войны).

Россия при этом почти не ощущала экономических и финансовых затруднений в связи с войной. Урожай 1904 г. был обильный; промышленность снова увеличила свое производство. Налоги поступали как в мирное время; а золотой запас Гос. банка возрос за год на 150 миллионов р.65 и превышал количество банкнот в обращении.

Военные расходы (составившие за первый год войны около 600 миллионов р.) были покрыты отчасти свободной наличностью казначейства (бюджетными остатками прошлых лет), отчасти займами.

Подписка на оба внешних займа в несколько раз превысила сумму выпуска.66 Кредит России стоял высоко: она занимала по 5-6 проц., тогда как Японии, несмотря на все ее успехи, приходилось фактически платить 7-8 процентов.

Время работало в пользу России; на втором году должен был сказаться ее более мощный организм - более мощный и в военном, и в финансовом отношении. Япония, раньше пустившая в ход все свои силы, еще была впереди; но Россия начинала нагонять ее. Предстоял еще один трудный момент: армия, осаждавшая Порт-Артур, должна была в феврале появиться на фронте и дать Японии опять временный перевес. Но к весне или лету 1905 г., при нормальном развитии напряжения сил обеих сторон, русская чаша имела большие шансы «перетянуть».

Это сознавали и те, кто совсем того не желал: «Если русские войска одержат победу над японцами, что в конце концов совсем уж не так невозможно, как кажется на первый взгляд, - писал некий Н. О-в в «Освобождении»,67 - то свобода будет преспокойно задушена под крики ура и колокольный звон торжествующей империи».

Только диверсия в тылу русской армии, только внутренние волнения в России могли предотвратить такой исход войны.

Но к концу 1904 г., несмотря на сильное политическое возбуждение в интеллигенции и в земских кругах, ничто, казалось, не предвещало серьезных революционных потрясений. Что у нас есть? - спрашивало «Освобождение»,68 с некоторым преувеличением подсчитывая силы «освободительного движения»: «Вся интеллигенция и часть народа; все земство, вся печать, часть городских дум, все корпорации (юристы, врачи и т. д.)… Нам обещали поддержку социалистические партии… За нас вся Финляндия… За нас угнетенная Польша и изнывающее в черте оседлости еврейское население».

Активное недовольство существующим строем сказывалось всего сильнее в нерусской части населения - к общим причинам прибавлялось недовольство «обрусительной» политикой - и особенно в еврейских кругах, болезненно ощущавших лежавшие на них правоограничения.69 Но первый удар был нанесен не с той стороны…

Внутренние волнения в России были необходимы Японии как воздух. Несомненно, она дорого дала бы, чтобы их вызвать. Имела ли она возможность это сделать и в какой мере она это делала? Тогда, в 1904-1905 гг., одно такое предположение вызывало в русском обществе только презрительное негодование. В настоящее время это уже никому не кажется столь невероятными.

Следует различать два понятия: неверно было бы утверждать, что революцию делали за иностранные деньги. Люди, отдававшие все свои силы делу революции, готовые отдать за нее и жизнь, делали это не ради получения денег от кого бы то ни было. Но в известной мере революция делалась на иностранные деньги: внутренние враги русской власти (вернее - часть их) не отказывались от помощи ее внешних врагов. Об одном факте такого рода, относящемся к зиме 1904-1905 гг., открыто пишет в своих воспоминаниях руководитель боевой организации с.-р. Б. В. Савинков.70 «Член финской партии активного сопротивления, Конни Циллиакус, сообщил центральному комитету, что через него поступило на русскую революцию пожертвование от американских миллионеров в размере миллиона франков, причем американцы ставят условием, чтобы эти деньги пошли на вооружение народа и распределены были между всеми революционными партиями. Ц. К. принял эту сумму, вычтя 100 000 фр. на боевую организацию». (В «Новом Времени» - писал далее Савинков - весною 1906 г. утверждали, что это пожертвование сделано не американцами, а японским правительством, но нет оснований сомневаться в словах Конни Циллиакуса)…71

Это пожертвование, конечно, не было единственным; правда, указания на значительно более крупные суммы не были документально доказаны; но надо иметь в виду, что ни дающие, ни берущие не были заинтересованы в огласке. Английский журналист Диллон, определенный враг царской власти, написал в своей книге «Закат России»: «Японцы раздавали деньги русским революционерам известных оттенков, и на это были затрачены значительные суммы. Я должен сказать, что это бесспорный факт». О том же свидетельствует в своих мемуарах б. русский посланник в Токио, барон Р. Р. Розен.

В такой обстановке внезапно разразилось в С.-Петербурге рабочее движение невиданной силы.

В столичной рабочей среде уже лет десять активно действовали социал-демократические кружки, и число их сторонников было довольно значительно, хотя, конечно, они оставались меньшинством. «Зубатовские» организации сначала вовсе не привились в Петербурге. Только осенью 1903 г. основалось Общество фабрично-заводских рабочих, во главе которого стал о. Георгий Гапон, священник церкви при Пересыльной тюрьме.

Гапон был, несомненно, недюжинным демагогом, а также человеком, весьма неразборчивым в средствах; его истинные убеждения так и остались неясными; по-видимому, он просто плыл по течению, поддаваясь влиянию своего социалистического окружения. Разница с Зубатовым была огромная: тот внушал рабочим, что власть им не враг, а необходимый союзник, тогда как Гапон только пользовался сношениями с властями как ширмой, а вел пропаганду совсем иного рода.

«Гапон стал мало-помалу сближаться с наиболее сознательными рабочими… Это были люди, прошедшие партийную школу, но по тем или иным причинам не примкнувшие к партиям. Осторожно, но чрезвычайно настойчиво Гапон подобрал себе кружок такого рода приближенных… План его состоял в том, чтобы так или иначе расшевелить рабочую массу, не поддающуюся воздействию конспиративных деятелей».72

Сначала Гапон действовал «сдержанно и осторожно». Но к концу ноября 1904 г. деятельность общества «приняла характер систематической пропаганды».73 Гапон стал искать сближения с левой интеллигенцией и обещал подготовить рабочее выступление; только - говорил он - «я должен ждать какого-нибудь внешнего события; пусть падет Артур».74

Петербургский градоначальник Фуллон настолько мало подозревал истинные намерения Гапона, что еще в начале декабря 1904 г. выступил на открытии нового отдела его общества, высказывая пожелание, чтобы рабочие «всегда одерживали верх над капиталистами».

21 декабря была получена весть о падении Порт-Артура. Тотчас по окончании рождественских праздников - 28 декабря - состоялось заседание 280 представителей «гапоновского» общества: решено было начать выступление.

Действия развивались планомерно, расширяющимися кругами. 29 декабря дирекции Путиловского завода (работавшего на оборону) было предъявлено требование об увольнении одного мастера, якобы без основания рассчитавшего четырех рабочих. 3 января весь Путиловский завод забастовал; требования уже повысились, но носили еще экономический характер, хотя и были трудноисполнимы: 8-часовой рабочий день, минимум заработной платы.

Общество фабрично-заводских рабочих сразу взяло на себя руководство забастовкой; его представители, с Гапоном во главе, являлись для переговоров с администрацией; они же организовали стачечный комитет и фонд помощи бастующим. Общество в этот момент, очевидно, располагало немалыми средствами.