Элен Каррер д’Анкосс - Александр II. Весна России Страница 63

В очередной раз, несмотря на взрыв энтузиазма, интеллигенция оказалась рядом, а не вместе с крестьянами. Настороженно отнесясь к массовому порыву студентов и к революционным призывам, исходившим от этих странных проповедников, правительство без труда положило этому конец. Недоумевающие крестьяне заставляли студентов прекратить свою деятельность или, более того, подозревая в них провокаторов, порой сами ставили в известность жандармов. А те в свою очередь устраивали рейды в деревнях, сотнями и тысячами арестовывая студентов и предавая их в руки правосудия. Масштаб движения объясняет ту быстроту, с которой оно было подавлено. Властям было доложено, что причина движения заключалась в поднявшемся крестьянском восстании, к которому призывали народники. И хотя нигде призывы к восстанию не возымели действия, правительство не могло оставить это без внимания.

В докладе Палена[120] приводился отчет о предпринятых репрессивных мерах: 770 арестованных, из которых 612 были юношами и 158 — девушками. Из общего числа попавших в руки полиции, 265 были заключены в тюрьму, остальные — освобождены под поручительство. 53 студента так и не удалось разыскать. Аресты, а в еще большей степени безразличное отношение к движению со стороны крестьян привели к его провалу. Но причины отказа от него в пользу других видов деятельности были глубже, чем неудачи, постигшие движение летом 1874 г. Речь шла о смене стратегии, и здесь Бакунин и Ткачев всегда шли дальше Лаврова, призывая, во-первых, к немедленным действиям вместо просветительской деятельности среди крестьян и, во-вторых, к захвату власти.

К лету 1874 г. идеи Лаврова утратили влияние. Хотя он, конечно, верил, что начатая деятельность может привести к захвату власти, он вместе с тем полагал, что сугубо политической революции недостаточно для того, чтобы радикально изменить общество. А для Лаврова это являлось необходимым условием. Но его больше не хотели слушать.

Рыцари «Черного знамени»

Задолго до начала описанных выше событий необычайного лета 1874 г. в обществе уже раздавались голоса в пользу иных, более радикальных течений: среди них были анархисты, еще одно влиятельное общественное движение 1860-х гг., которое в отличие от народничества и нигилизма не было явлением исключительно русским, а уже широко распространилось в Европе, хотя в России обрело ряд специфических черт.

Выше уже упоминалась фигура Бакунина, но тогда речь шла о первом периоде его деятельности, когда он еще интересовался земским собором и либеральными реформами. На втором этапе, уже находясь в конфликте с Интернационалом и Марксом, Бакунин задумал создать анархистский Интернационал и размышлял о внутренних проблемах России через призму схожих явлений в европейских странах одного с Россией типа, где, как он полагал, было возможно установление крестьянского социализма. На тезис Лаврова о необходимости воспитания народа Бакунин возражал, что единственно возможный для революционера путь состоял в том, чтобы подталкивать народ к революции.

В 1872–1874 гг. в Цюрихе вокруг него образовался кружок, состоявший в основном из студентов, вдохновленных его идеями. Он владел типографией, возглавлял общество «Русское братство» и издавал труд под названием «Государственность и анархия». Бакунин неустанно повторял своим юным слушателям — в числе которых были бежавшие от различного рода притеснений молодые люди или просто студенты, желавшие держаться подальше от самодержавной власти, — о необходимости социальной революции и создания организации, способной ее подготовить и провести. Он выступал с критикой Лаврова и его просветительского проекта и сумел внушить свои идеи большому числу молодых людей, которые летом 1874 г. попытались реализовать их в деревне, ринувшись туда с целью «соединиться с народом», при этом нередко наводя на него страх радикальным видением будущего и своим нескрываемым атеизмом, проповедуемым Бакуниным. Для глубоко религиозного русского крестьянина мир без Бога был немыслим и неприемлем.

Если на образ мыслей молодого поколения воздействие Бакунина оказалось глубоким, влияние на развитие практической деятельности было несравненно менее значительным. Первопричиной этого явилось то, что, как и в случае с Лавровым, пребывание в ссылке значительно затрудняло осуществление практического руководства.

Бес

В России ярым пропагандистом идей Бакунина стал Нечаев, который пошел гораздо дальше своего учителя, определив образ жизни и характер деятельности революционера.

Сергей Геннадьевич Нечаев сильно отличался от большинства представителей интеллигенции, в чьей среде в конце 1860-х гг. ему было суждено сыграть решающую роль. Он был выходцем из народа, сыном крепостной крестьянки, получившим крайне несистематическое образование, несмотря на то, что у него очень рано обнаружилась неуемная страсть к чтению и он прочел все, что касалось развития революционных идей и истории революционного движения. Он попытался сдать экзамены для поступления в университет, но, провалив их, стал в качестве вольного слушателя часто посещать Московский университет, где принимал участие в студенческих кружках, в которых в результате покушения Каракозова воцарилось большое оживление. Последовавшие за покушением репрессии и неустанный полицейский надзор заставили эти кружки уйти в подполье. В одном из подпольных комитетов, целью которого являлась вербовка студентов и подготовка их к революционной деятельности, Нечаев сошелся с Ткачевым.

В конце 1860-х гг., как и все народники, Нечаев пребывал в напряженном ожидании знаменательной даты 19 февраля 1870 г., представлявшей собой момент, когда девять лет спустя после реформы крестьянам будет предоставлена вторая возможность сделать выбор. Нечаев считал, что именно тогда крестьянское сознание должно пробудиться. Но в отличие от народников он уже убедился, что предоставленное самому себе крестьянство было ни на что не способно, что только организация революционного движения — организация, поставленная на строгих и профессиональных началах, — была в состоянии превратить крестьянский бунт в целенаправленную борьбу, призванную коренным образом изменить политическое и социальное устройство России.

Утвердившись в своих убеждениях и укрепив установленные в Москве связи, Нечаев вернулся в Швецию, где находился Бакунин, с целью передать возглавляемое им движение под контроль анархистской организации. Бакунин и Огарев также на протяжении многих лет призывали студентов к революционному действию. Нечаев представлялся им человеком, сумевшим дать жизнь их идеям в России, реализовать их на практике. С момента их первой встречи, несмотря на воодушевление, проявляемое поначалу двумя его друзьями, можно было предвидеть весь масштаб грядущей трагедии, которую Бакунин заранее предчувствовал. В апреле 1865 г. он писал по поводу Нечаева, с которым он только недавно познакомился: «Здесь рядом со мной находится один из тех юных фанатиков, которые не ведают сомнений, ничего не боятся, которые знают, что многим из них суждено погибнуть от рук власти, но которые тем не менее полны решимости беспрерывно бороться до тех пор, пока народ не восстанет. Эти юные фанатики бесподобны: верующие без Бога и герои без лишних слов».

Сотрудничество, установившееся между Бакуниным и Нечаевым на первом этапе их отношений, привело к появлению знаменитого произведения, поразившего воображение современников, и по сей день рядом своих положений производящее ошеломляющее впечатление: речь идет о «Катехизисе революционера», авторство которого временами приписывается им обоим, а порой — одному из них. Здесь неуместно пускаться в дискуссию о том, кто на самом деле был автором «Катехизиса», поскольку вопрос этот до конца не решен. В любом случае справедливо придерживаться версии Мишеля Конфино, согласно которой текст обсуждался в Москве Нечаевым с товарищами еще до его первой поездки в Швейцарию в 1869 г. и был впоследствии переработан при участии Бакунина. Главное в этом тексте — его содержание.

С одной стороны, это произведение представляло собой учебник по революционной практике, в котором излагалась идея создания тайной организации с дробной и иерархичной структурой, состоявшей из небольших ячеек по пять-шесть человек каждая, которые подчинялись секциям, объединенным в единую сеть (статьи 1–3 основных принципов). С другой стороны, «Катехизис» являлся руководством, определявшим мораль и поведение революционера, которое характеризовало феномен самого Нечаева. Революционер определялся как «человек обреченный», у которого «нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единственным исключительным интересом, единою мыслью, единою страстью — революцией». И еще: «Суровый для себя, он должен быть суровым и для других. […] Денно и нощно должна быть у него одна мысль, одна цель — беспощадное разрушение. Стремясь хладнокровно и неутомимо к этой цели, он должен быть всегда готов и сам погибнуть и погубить своими руками все, что мешает ее достижению».